Глава 140. Учитель, поверни[1]
[1] 翻身 fānshēn фаньшэнь «перевернуть тело» — переворачивать что-то; повернуться с боку на бок; перен. освободиться от гнета\оков [прошлого]; начать новую жизнь.
Вняв пожеланию Мо Жаня, этой ночью Чу Ваньнин видел сны, но, к сожалению, они были совсем не сладкими.
Во сне он вернулся в то время, когда небеса раскололись над Цайде, но на этот раз починить Адский разлом ему помогал Ши Мэй.
Свинцово-серые тучи обрушились на землю снежным бураном. Когда силы Ши Мэя иссякли, дьявольское заклинание пробило его сердце навылет и он упал с драконьего столпа в это бескрайнее снежное море. Мо Жань подбежал к Ши Мэю и, заключив в объятия окровавленное тело, преклонил колени у ног Чу Ваньнина, умоляя его протянуть руку и спасти своего ученика.
А он ведь тоже хотел бы спасти его, но нечисть нанесла двойной удар и он получил те же внутренние повреждения, что и Ши Мэй. Его лицо стало белее снега, но, даже захлебываясь кровью, Чу Ваньнин не мог позволить себе издать ни единого звука. Он знал, что стоит ему открыть рот, и кровь хлынет из него, и почуявшие ее сладкий запах твари за барьером вновь пойдут в бой и разорвут их всех в клочья.
— Учитель… умоляю… я умоляю вас...
Мо Жань рыдал в голос и непрерывно бился головой о мерзлую землю, кланяясь ему...
Не в силах это вынести, Чу Ваньнин закрыл глаза и в конце концов просто сбежал…
А Ши Мэй умер.
Мо Жань так и не простил его за это.
Потом ему приснился мост Найхэ на Пике Сышэн во время весенних заморозков и проливных дождей, щедро питающих молодую поросль бамбука. Прячась под зонтиком, он в одиночестве шел по мокрой дорожке из голубого известняка и вдруг заметил, что пока еще очень далеко по мосту ему навстречу идет другой человек. На нем была простая черная одежда, в руках вместо зонтика — стопка книг, завернутых в промасленную бумагу. Когда он приблизился, Чу Ваньнин невольно замедлил шаг.
Юноша тоже заметил его, однако не замедлил шаг, а лишь скользнул по нему безразличным взглядом из-под намокших от дождя ресниц.
Чу Ваньнин хотел окликнуть его: «Мо…»
Но Мо Жань не дал ему ни единого шанса заговорить с ним. Еще крепче вцепившись в свои книги, он свернул налево и обошел его по самому краю моста. Отклонившись еще на пару сантиметров, его ученик рисковал упасть в бурную реку, и все это ради того, чтобы пройти как можно дальше от идущего по правой стороне Учителя.
Эти двое встретились на середине моста.
Тот, кто раньше всегда открывал зонт под дождем, свернул налево, и тот, кто обычно ходил без зонта, тоже свернул налево.
Они пересеклись[2] и прошли мимо друг друга.
[2] 相错 xiāngcuò сянцо «пересечься/смешаться», но если если сочетание иероглифов разбить то это будет «взаимно ошиблись/запутались», что усиливается дальнейшим использованием иероглифа 过 guò го «проходить [мимо]», имеющего второе значение «совершать ошибку». Таким образом, альтернативное значение этой фразы можно трактовать как «Они оба были не правы и допустили ошибку».
Мокнущий под дождем ушел не оглядываясь. Человек с зонтом остановился и замер.
Дождь барабанил по зонту, но Чу Ваньнин стоял на одном месте до тех пор, пока его ноги не окоченели, словно влажный и промозглый холод Сычуани проник в каждую кость его тела.
Внезапно он почувствовал, что очень устал и у него просто не осталось сил идти дальше.
Сновидение померкло и погрузилось в темноту.
Остались только промозглая тяжесть и холод.
Словно вымокнув под этим холодным дождем, его ноги налились тяжестью и полностью утратили подвижность.
Во сне Чу Ваньнин перевернулся на бок и сжался в комочек, как будто пытаясь уменьшиться и исчезнуть. Что-то беззвучно вытекло из уголка глаза, намочив подушку. Чу Ваньнин смутно осознавал, что это всего лишь сон, но почему-то такой реальный, что он всей душой чувствовал ненависть, обиду и разочарование Мо Жаня и отчетливо понимал, что это был полный разрыв их отношений.
Но… неужели это возможно?
Как они могли прийти к такому финалу?
Он не мог смириться с этим, и, не в силах устоять перед его немым сопротивлением, тьма перед глазами снова рассеялась.
Чу Ваньнин оказался в том же сне, но со смерти Ши Мэя прошло уже несколько месяцев.
Мо Жань день ото дня становился все более мрачным и нелюдимым. Хотя он продолжал посещать практические занятия и лекции Чу Ваньнина, но теперь, кроме стандартных ответов на вопросы по темам уроков, из него было сложно вытянуть и пару слов.
Чу Ваньнин так и не смог объясниться с ним относительно того, почему не протянул руку помощи умирающему Ши Минцзину. Ему хватило одного взгляда в глаза Мо Жаня, чтобы понять: никакие слова уже не смогут изменить его отношение к нему.
В тот день на занятии, стоя на верхушке сосны, Мо Жань практиковался в концентрации духовной силы.
По неизвестной причине внезапно тело его ученика не выдержало нагрузки и он полетел вниз. Не задумываясь, Чу Ваньнин подхватил его и крепко обнял, однако сам не успел сгруппироваться и произнести смягчающее падение заклятие, поэтому два человека просто рухнули на землю.
К счастью, глинистую почву устилал толстый слой опавших сосновых иголок, поэтому они не разбились, однако острая сухая ветка раскроила запястье Чу Ваньнина. Рана оказалась довольно серьезной, и кровь тут же ручьем хлынула на землю.
Мо Жань долго смотрел на кровоточащую рану Чу Ваньнина, а затем впервые за все эти месяцы поднял глаза и прямо посмотрел на него. Какое-то время он просто изучал лицо Чу Ваньнина.
— Учитель, у вас кровь течет, — слова прозвучали механически, и на первый взгляд в них не было и следа чувств, но последующая за ними фраза смягчила общее впечатление. — В моей сумке цянькунь есть лекарственная мазь и бинты. Давайте я помогу с перевязкой.
Посреди густого соснового леса, воздух которого был напоен свежим хвойным ароматом, онемевший Чу Ваньнин не сводил взгляда с молчаливого Мо Жаня, который, склонив голову, виток за витком накладывал повязку на его руку.
Густые ресницы юноши слегка дрожали, и Чу Ваньнин никак не мог разглядеть выражение его лица. В этот момент ему вдруг захотелось набраться смелости и задать всего один вопрос: «Мо Жань, ты правда так ненавидишь меня?»
Но дул легкий освежающий ветерок, нежно пригревало солнышко, вокруг них пели птицы и жужжали пчелы, Мо Жань держал его за руку и аккуратно перевязывал его рану. Все было так спокойно и мирно.
В конечном итоге он так и не решился озвучить свой вопрос, боясь неосторожно разрушить эти мгновения тихой идиллии.
Кроме того, Чу Ваньнин вдруг осознал, что ответ не так уж и важен. Главное, что в этой части сна он узнал, что даже после смерти Ши Мэя его кровь и раны, вопреки всему, были небезразличны Мо Жаню и могли заставить его сердце хотя бы чуть-чуть смягчиться.
На следующий день, когда Чу Ваньнин проснулся, он еще какое-то время находился под впечатлением ото сна и не мог прийти в себя.
Лежа в постели, он все еще ощущал ноющую боль в руке и, кажется, совсем немного остаточного тепла. Спустя какое-то время Чу Ваньнин устало потер лицо и невольно поразился нелепости ситуации и своему отношению к ней.
Почему ему снятся такие тревожные запутанные сны?
Говорят, люди видят во сне отражение своих дневных дум. Неужели глядя на привлекательную внешность Ши Мэя он был настолько подавлен, что темные желания отравили его сны и ему пригрезилась гибель Ши Минцзина?..
Действительно, чушь несусветная.
Он поднялся с постели, быстро оделся, умылся, причесался и очень скоро напрочь выбросил из головы странные сны прошлой ночи.
Сегодня деревенский староста решил, что пора отбивать рис для няньгао[3].
[3] 年糕 niángāo няньгао — новогодняя сладость из клейкого риса или рисовой муки.
В Нижнем Царстве няньгао являлось обязательным блюдом для новогоднего застолья, если, конечно, в следующем году хозяева рассчитывали привлечь удачу в свой дом. Для приготовления этой сладости накануне вечером круглый рис смешивали и перетирали с рисовой мукой. Затем, согласно традиции, женщины и старики разводили огонь и пропаривали получившуюся массу. Хотя процесс был трудоемкий и занимал довольно много времени, но для него не требовалась грубая мужская сила, поэтому Чу Ваньнин решил, что ничего страшного, если он встанет сегодня позже и неспешно пройдется по полям.
Когда он наконец добрался до места, то увидел, что посреди площадки для просушки и молотьбы установлен огромный котел. Из установленной поверх него огромной деревянной бочки размером в половину человеческого роста валил пар. Стоявшая на скамеечке жена деревенского старосты время от времени досыпала в бочку рисовую муку, доводя массу до нужной консистенции. Шумные деревенские ребятишки играли и бегали вокруг костра, иногда вынимая из огня батат, жареный арахис и кукурузные початки.
К удивлению Чу Ваньнина, Мо Жань, похоже, встал очень рано и помогал жене старосты присматривать за костром. Вдруг один из игравших у костра ребятишек, споткнувшись, растянулся на земле и, всхлипнув несколько раз, разревелся в полный голос.
— Как же ты так? — Мо Жань помог упавшей девочке подняться и отряхнуть с одежды глину. — Где-то еще осталась грязь?
— Рука… — всхлипнула маленькая замарашка, демонстрируя Мо Жаню грязную ладошку.
Мо Жань тут же подхватил малышку на руки и отнес к колодцу, достал ведро чистой воды и помог ей вымыть руки. Чу Ваньнин стоял довольно далеко и не мог слышать, о чем он говорит с ребенком, однако уже через минуту девочка перестала рыдать, а потом, еще и слезы не высохли, начала смеяться. Мо Жань, осторожно вытирая обращенное к нему сопливое личико, продолжал смешить ее, издавая разные смешные звуки.
— …
Чу Ваньнин тихо стоял в сторонке и смотрел, как дурачится Мо Жань, как он несет ребенка обратно к очагу, как выкатывает из костра печеный сладкий картофель[4] и, аккуратно сняв шкурку, вручает его в протянутые детские ручки.
[4] 红薯 hóngshǔ хуншу — сладкий картофель, батат.
Он просто смотрел.
И как будто видел, как Мо Вэйюй жил эти пять лет.
— А, Учитель, вы уже здесь?
— Да.
Постояв еще немного, Чу Ваньнин подошел к Мо Жаню и присел рядом. Какое-то время он смотрел на бушующее под котлом пламя, прежде чем на миг поднял глаза, чтобы спросить:
— Что здесь пекут?
— Арахис, батат, кукурузу, — старательно перечислил Мо Жань, а потом предложил, — хотите, я поджарю конфетку для вас?
— …Конфеты можно жарить?
— Учитель, на открытом огне ее жарить нельзя — тут же сгорит, но нагреть можно. — Мо Жань рассмеялся. — Давайте-ка лучше я.
С этими словами он достал из кармана молочную конфету. Сняв обертку из рисовой бумаги, Мо Жань зажал ее щипцами, поднес к огню, немного покрутил в струе горячего воздуха и сразу вытащил обратно. Взяв подтаявшую конфету пальцами, он зашипел:
— Ащ, горячо, — затем подул на нее и поднес к губам Чу Ваньнина. — Попробуйте.
— … — естественно, Чу Ваньнин не мог допустить, чтобы кто-то кормил его с рук. Протянув руку, он взял немного растаявшую от жара, мягкую и вязкую белую конфету и, сунув в рот, тщательно прожевал, в полной мере распробовав ее насыщенный молочный вкус.
— Неплохо. Испеки еще одну, — распорядился Чу Ваньнин, покончив со сладостью.
Мо Жань послушно приготовил еще одну молочную конфету, которую Чу Ваньнин поспешно сам взял в руки и съел.
— Давай еще одну.
— …
Так Мо Жань разогрел еще восемь конфет. Когда дошло до девятой, к нему подбежал ребенок и сказал, что хочет съесть печеный батат. Так как руки Мо Жаня были заняты конфетой, ему оставалось только попросить Чу Ваньнина помочь.
Тот тут же взял другие щипцы и нацелился на самый большой клубень, но, заметив это, Мо Жань поспешил остановить его:
— Этот положите обратно и возьмите тот, поменьше, рядом с ним.
— Большой ведь лучше.
— Большой еще не готов, – ответил Мо Жань.
Чу Ваньнин однако усомнился:
— Откуда ты знаешь, что не готов?
— Просто поверьте мне, я часто готовил их, когда ночевал под открытым небом. Передайте ребенку маленький клубень, он уже сладкий и вкусный.
Чу Ваньнину оставалось только оставить в покое большой клубень и нацелиться на маленький. Ребенок, конечно, не знал с каким выдающимся человеком мира совершенствующихся имеет дело, но увидев тот батат, который он выбрал для него, наклонился к нему и прошептал:
— Большой старший брат, я хочу съесть тот большой.
— Иди скажи это другому старшему брату, — ответил Чу Ваньнин, — это он запрещает тебе его съесть, говорит, что еще не готов.
Малыш в самом деле тут же подбежал к Мо Жаню:
— Старший брат Мо Жань, я хочу съесть большой.
— Если хочешь съесть большой, придется подождать еще немного.
— А «немного» — это сколько?
— Считай от одного до ста.
— Но я умею только от одного до десяти… — обиженно пробормотал малыш.
Мо Жань в ответ только рассмеялся:
— В таком случае ты наказан: будешь есть маленький.
Малышу оставалось только смириться с несправедливостью судьбы. Тяжело вздохнув, он опустил голову и пробормотал:
— Ну ладно, маленький так маленький.
Чу Ваньнин достал батат и принялся счищать с него кожицу. Между тем молочная конфета, которую держал в щипцах Мо Жань, стала очень мягкой, и, пока она совсем не расплавилась, он схватил ее и протянул Чу Ваньнину:
— Учитель, давайте, откройте рот…
В руках Чу Ваньнина все еще был батат, поэтому он не задумываясь приоткрыл рот, и Мо Жань вложил в него сладкую, подтаявшую молочную нугу. Когда огрубевшие подушечки пальцев слегка коснулись уголка его губ, Чу Ваньнин вдруг опомнился и осознал, что только что съел конфету прямо из рук своего ученика. В тот же миг кончики его ушей стали ярко-алыми от смущения.
— Хотите еще?
Чу Ваньнин поперхнулся. К счастью, яркое пламя костра отбрасывало теплые блики на его лицо и никто не заметил, как на миг изменилось его выражение:
— Не надо.
Мо Жань рассмеялся:
— Хорошо. Чтобы накормить вас досыта, я скормил вам последнюю молочную конфетку, так что все равно ничего не осталось.
Расслабленный Мо Жань говорил не выбирая слова и не слишком задумываясь над их значением.
Поэтому он с легкостью употребил выражение «накормить досыта[5]». Конечно, ученик не должен был использовать подобные выражения при разговоре со своим наставником. Эти два слова звучали слишком грубо, двусмысленно и властно. Словно он хозяин, «накормивший досыта» своего любимого зверька, или император, «удовлетворяющий голод» своих жен и наложниц, включая и «кормление плотью» в спальне. Послушаешь его, так он эдакий властелин мира, снизошедший до того, чтобы «досыта накормить» своей пылающей плотью умоляюще скулящего у его ног слабого человека.
[5] 喂饱 wèibǎo вэйбао «кормить, наполняя до отказа» — накормить досыта, прокормить. От переводчика: это выражение имеет и иной смысл — удовлетворение сексуального желания, когда мужчина «кормит/наполняет» женщину «досыта/полностью».
Чу Ваньнин настолько погрузился в толкование значения этих грубых слов, что надолго выпал из окружающей действительности.
Когда рис был пропарен, пришло время поработать физически и все молодые мужчины деревни взяли в руки колотушки, чтобы отбить тесто для приготовления няньгао. Староста вручил Мо Жаню обернутый марлей деревянный молоток и хотел было передать такой же Чу Ваньнину, но Мо Жань с улыбкой остановил его:
— Староста, мой наставник никогда не занимался подобной работой, поэтому не сможет сделать ее хорошо.
— … — стоявший рядом с ним Чу Ваньнин счел за лучшее промолчать.
В глубине души он был не просто недоволен, а даже зол. С тех пор как он покинул горный храм, никто и никогда не мог сказать, что Чу Ваньнин что-то «не сможет сделать хорошо».
Он привык слышать от других людей только просьбы в духе:
«Господин бессмертный, пожалуйста окажите милость, сделайте одолжение...»
И вот в первый раз в его жизни кто-то отодвинул его за спину и сказал:
«Он не умеет, поэтому не сможет сделать это хорошо».
Чу Ваньнин хотел было разъяриться и, демонстративно махнув рукавами, фыркнуть ему в лицо:
«Сам ты неумеха!»
Но в последний момент он смог взять себя в руки и не сорваться.
Потому что, в конце концов, Мо Жань был прав: он действительно не смог бы сделать это хорошо.
В итоге они последовали за деревенским старостой к большой каменной ступке, в которой уже лежал пышущий жаром пропаренный рис.
Мо Жань сказал ему:
— Учитель, я буду отбивать тесто, а вы поворачивайте лепешку после каждого третьего удара. Будьте осторожны, не спешите, не обожгите руки и не дайте себя ударить.
— …Если ты сможешь попасть по мне своим молотком[6], то этот бессмертный навсегда покинет путь духовного совершенствования и по возвращении домой займется сельским хозяйством.
[6] 锤子 chuízi чуйцзы — молоток (для забивания гвоздей); жарг. половой член.
От переводчиков: вообще-то староста дал Мо Жаню 木槌子 mùchuízi мучуйцзы — колотушку-киянку (деревянный молот), но у кого что болит, тот о том и говорит.
Мо Жань рассмеялся:
— Я на всякий случай, лучше подуть на воду, чем обжечься на молоке...
Чу Ваньнину было неохота тратить время на пустую болтовню, тем более деревенские мужчины уже приступили к делу, а ему не хотелось опять плестись в хвосте, поэтому он сделал шаг к каменной ступке и поторопил:
— Давай уже.
Мо Жань сразу же со всей мочи опустил деревянный молоток и одним сильным ударом расплющил горячую рисовую лепешку. Молот тут же глубоко погрузился в мягкую податливую ловушку рисовой плоти[7]. Трижды вонзив колотушку в тесто, Мо Жань поднял на Чу Ваньнина сияющие глаза и сказал:
[7] От переводчика: тут идет четкий ассоциативный ряд, когда молот (член) вбивается в податливое нежное белое тесто (рисовую лепешку), рисовая масса при этом обхватывает молот... и все это «туда-сюда» сопровождается очень характерным чпокающим звуком.
— Учитель, поверни.
Чу Ваньнин тут же подхватил рисовую лепешку и перевернул ее, после чего Мо Жань снова принялся вбиваться в нее своим тяжелым молотом.
После нескольких повторений они вошли в ритм. Мо Жань наносил три удара, приподнимал колотушку, Чу Ваньнин тут же переворачивал рисовое тесто другой стороной, и, как только он убирал руки, Мо Жань тут же снова начинал его отбивать. Могло показаться, что взбивать тесто для няньгао довольно просто, однако человек, в руках которого был молоток, должен был обладать не только недюжинной физической силой, но и сноровкой. Нужно множество раз отбить и перевернуть тесто, прежде чем оно станет вязким и клейким, и работу можно будет считать завершенной.
Так они работали какое-то время. Мо Жань еще даже не запыхался и не раскраснелся, а уставшие деревенские уже принялись хрипло подбадривать друг друга, громко отсчитывая удары молота:
— Раз, два три, раз, два, три, раз…
Мо Жань решил, что в этом есть смысл, и начал опускать молот в такт со всеми. Когда рисовая масса начала превращаться в клейкую, работающие вокруг люди совсем выбились из сил, Мо Жань же был по-прежнему бодр и полон энергии. Улыбнувшись стоящему напротив Чу Ваньнину, он сказал:
— Еще!
Чу Ваньнин то и дело незаметно посматривал на него. На лбу этого пышущего жаром мужчины выступил обильный пот, похожий на золотые капли меда, сияющие под лучами полуденного солнца. Его губы были чуть приоткрыты, и хотя на первый взгляд он не выглядел уставшим, его дыхание стало более глубоким, а грудь поднималась и опускалась чаще.
Поймав на себе взгляд Чу Ваньнина, Мо Жань даже замер, а потом поспешно вытер лицо рукавом. Подняв на Учителя яркие как звезды глаза, он с улыбкой спросил:
— В чем дело? Рис к лицу прилип?
— Нет.
— Тогда?..
Он видел, насколько Мо Жань разгорячен, но несмотря на то, что обливается потом, его ученик изо всех сил пытался соблюсти приличия и застегнул ворот до самого кадыка. Повинуясь внезапному порыву, Чу Ваньнин вдруг спросил:
— Тебе не жарко?
Вчера он так же выговаривал Мо Жаню за то, что ему «не холодно», а сегодня вдруг спрашивает, «не жарко» ли ему. Конечно, Мо Жаню было от чего прийти в замешательство. Последние два дня погода практически не менялась, поэтому после небольшой заминки Мо Жань поспешил ответить:
— Терпимо.
— Если тебе жарко, разденься.
— Если Учителю не нравится видеть меня без одежды, я не буду раздеваться.
— …Ты же весь мокрый от пота, а это еще более отвратительно.
К тому времени, когда он это сказал, Мо Жань и в самом деле был уже липким от пота, поэтому, получив дозволение, поспешил скинуть с себя влажную одежду на стоящий рядом жернов. Чу Ваньнин с деланым безразличием покосился в его сторону и тут же почувствовал, как в его сердце разгорается огонь. Из-за гранитного жернова он наблюдал, как Мо Жань раздевается. Сначала его взгляду предстали широкие плечи и руки с рельефными крепкими мышцами. Когда же он снял нательную рубаху, Чу Ваньнин почувствовал, как его собственное лицо жарко заполыхало от одного взгляда на блестящее на солнце, лоснящееся от пота разгоряченное тело. Словно только что выпрыгнувшая из воды прекрасная русалка, Мо Жань повернулся к Чу Ваньнину и улыбнулся так ярко, что впору было ослепнуть и навек потерять душу.
— Господа бессмертные, хотите пить? — обратилась к ним жена деревенского старосты, которая обходила работников, предлагая им чай.
Мо Жань повернулся к каменной ступке и, снова ухватившись за деревянный молот, с улыбкой ответил:
— Не надо, я пока не хочу пить.
Но тут же в его поле зрения появилась другая рука, схватившая с подноса чашку чая.
На глазах двух изумленных зрителей Чу Ваньнин одним глотком выпил весь чай, затем передал пустую чашку жене старосты и сказал:
— Еще одну, пожалуйста.
— …Учитель, ваша жажда так сильна?
Эти слова неприятно кольнули Чу Ваньнина. Резко вскинув голову, он, настороженно сверкая глазами, поспешил возразить:
— Жажда?.. Нет, я ничего не жажду.
И опять опрокинул в себя полную чашку чая.
Недоуменно взирающий на него Мо Жань не мог не задаться вопросом: неужели болезненное самоуважение Учителя перешло ту грань, когда ему стыдно даже испытывать жажду?
Автору есть что сказать: завтра канун Нового года, но это не повлияет на регулярность обновлений ~ даже в Китайский Новый год главы будут выходить по графику ~ однако в последний день старого года нужно многое успеть, поэтому я могу припоздниться с ответами на ваши комментарии ~ пожалуйста, не принимайте это близко к сердцу, ладно? ~ Ловите краба[8]!
[8] 蟹蟹 xièxiè сесе —краб-краб; сленг.: спасибо! благодарю Вас! (из-за созвучия с 谢谢 xièxie).
Маленький спектакль «Как вы проводите День влюбленных?»
Псина: — Как я провожу День влюбленных? В этот день все кому не лень пытаются покуситься на мой короб с едой*? Почему люди хотят есть собачью еду[9]? Просто не лезьте! Я порву каждого, кто посмеет открыть на него свою пасть!
[9] 狗粮 gǒuliáng «собачий хлеб» — собачий корм; интернет-сленг: публичное проявление привязанности «одинокий пес желает, чтобы его накормили»; 吃狗粮 chī gǒuliáng «есть собачью еду»; жарг. одиночка, завидующий паре.
Чу Ваньнин: — Я не собираюсь участвовать в этом празднике жизни.
Ши Мэй: (снимая театральный костюм вместе с образом, хватает ланч-бокс айдола Ши Мэя и гневно закатывает глаза) — Да ладно! Если я на самом деле захочу найти кого-нибудь, чтобы отпраздновать с ним День влюбленных, вы, ребятки, сразу устроите нам поминки на Цинмин. Я вас насквозь вижу!
Сюэ Мэн: — Сколько я ни думал об этом, нет никого, кто достоин меня. Что я могу поделать? Меня это тоже расстраивает.
Наньгун Сы: — Забота о любимой собаке — святая обязанность каждого! Бойкотируем День влюбленных и защищаем Наобайцзиня. Начнем с меня!
Мэй Ханьсюэ: — Чехлы, продаю чехлы[10]! Невидимая защита для вашего могучего ствола! Попробуйте разочек!
[10] 套 tào тао — чехол; ножны; кобура; ловушка; жарг. презерватив.
Е Ванси: — Уважаемый господин, вам придется сотрудничать с нами в расследовании преступления. Всю неделю наше полицейское управление получает по пятнадцать звонков в день с жалобами на мошенника, продавшего им то, чего нет. Пожалуйста, пройдемте со мной.
Автор: Жоубао Бучи Жоу. Перевод: Feniks_Zadira, Lapsa1
< Глава 139 ОГЛАВЛЕНИЕ Глава 141 >
Глоссарий «Хаски» в виде таблицы на Google-диске
Арты к главам 131-140
Наши группы (18+): VK (частное), Telegram, Blogspot
Поддержать Автора (Жоубао Бучи Жоу) и пример как это сделать
Поддержать перевод: Patreon / Boosty.to / VK-Donut (доступен ранний доступ к главам).
Комментарии
Отправить комментарий