ТОМ II. Глава 133. Учитель лучший в укрощении порочных желаний[1] 18+ Новелла: «Хаски и его Учитель Белый Кот»

Глава 133. Учитель лучший в укрощении порочных желаний[1] 18+

[1] 清心寡欲 qīngxīn guǎyù цинсинь гуаюй «очистить сердце и умерить желания» — укротить порочные желания; очищать ум от желаний и амбиций.

Мо Жань пригубил «Белые Цветы Груши», когда вдруг почувствовал прикосновение к своей ноге[2]. Он машинально хотел отодвинуться, но не успел пошевелиться, как прикосновение стало более явным, как будто что-то под столом прижалось к нему.

[2] 小腿 xiǎotuǐ сяотуй — анат. голень; часть задней конечности между коленом и лодыжкой.

На какое-то время он оцепенел, не понимая, что происходит. А потом Ши Мэй вынырнул из-под стола и снова сел прямо, и он увидел, как легкий румянец возбуждения проявился на этом бледном, несравненно прекрасном лице. Хотя он поджал губы и стыдливо опустил глаза, судя по всему, случившееся не было случайностью. И тут до Мо Жаня наконец дошло…

Вот буквально только что, это было… что?

— Кхе-кхе-кхе! — у Мо Жаня пересохло в горле, и он закашлялся.

В его сердце Ши Мэй всегда был как белый снег солнечной весной[3], такой же светлый, как нарождающаяся луна среди зеленых побегов ивы. Он мог только издали любоваться его красотой, но никогда не позволил бы себе никаких вольностей. Хотя он любил его так сильно, что был готов умереть за него, Мо Жань никогда бы не посмел проявить свои чувства к Ши Мэю, не говоря уж о том, чтобы воплотить их в жизнь.

[3] 阳春白雪 yáng chūn bái xuě ян чунь бай сюэ «белый снег солнечной весной» — утонченный, возвышенный и чистый.

Но этот чистый и невинный человек, разве только что он не… щупал его?

Эта пугающая мысль так захватила разум Мо Жаня, что в испуге он начал трясти головой, как погремушкой. Заметив это, Чу Ваньнин нахмурился и спросил:

— Что с тобой?

— Ничего!

Ши Мэй щупал его прямо перед Учителем!.. Как такое возможно?!

Это совершенно не похоже на то, что мог бы сделать Ши Мэй...

Выражение лица Мо Жаня стало еще более сложным. Подобная перемена в Ши Мэе не только не стала для него приятным сюрпризом, а скорее даже напугала его.

Пока он пытался прийти в себя, Ши Мэй, повысив голос, громко позвал:

— Слуга, эти палочки для еды слишком грязные, пожалуйста, принесите другие!

Слуга тут же явился на его зов, а затем опять ушел. Запутавшийся в собственных чувствах Мо Жань медленно повернулся и взглянул в бледное и спокойное лицо Ши Мэя. Ласковый взгляд был все таким же чистым и безмятежным, словно Мо Жаню померещился тот смущенный румянец. Словно почувствовав, что кто-то смотрит на него, Ши Мэй поднял на него свои красивые персиковые очи, а затем с легкой нечитаемой улыбкой повернулся к нему всем телом:

— Что-то случилось?

— Ничего! Ничего не случилось!

— Палочки для еды упали прямо рядом с твоим сапогом, — спокойно пояснил Ши Мэй.

— О… — Мо Жань перевел дух, чувствуя невероятное облегчение. На самом деле, он что-то слишком много надумал себе. Чтобы разрядить повисшее в воздухе напряжение, он хотел сказать Ши Мэю еще пару слов, но тот уже отвернулся и, поднявшись, взялся за половник, чтобы налить супа.

Устыдившись своих недавних мыслей, Мо Жань поспешил предложить:

— Я могу налить суп для тебя.

— Нет, я сделаю это сам.

Засучив рукава, Ши Мэй неспешно начал наливать в свою тарелку суп трех свежестей.

Этот суп сам Мо Жань поставил поближе к Чу Ваньнину, а значит, он оказался практически на другой стороне стола от Ши Мэя. Пока все сидели, такая расстановка блюд никого не смущала, но теперь, когда Ши Мэю пришлось встать и практически перегнуться через стол, чтобы дотянуться до супа, появилось чувство неловкости.

Один черпак. Второй черпак. Медленно и методично.

Мо Жань:

— …

Ши Мэй, спокойно встретив его беспокойный взгляд, чуть-чуть улыбнулся и, опустив глаза, продолжил молча наливать суп.

Мо Жань все еще чувствовал неловкость и, когда Ши Мэй закончил наливать себе, спросил у Чу Ваньнина, не хочет ли он супа. Чу Ваньнин отказался, после чего сразу переставил супницу на середину стола, чтобы она была на равном расстоянии от всех.

Его наставник и его любимый человек.

С самого начала не стоило выделять кого-то.

И тут Ши Мэй неожиданно сказал:

— А-Жань, ты стал таким здравомыслящим, совсем не тот обозленный ученик, постоянно провоцирующий гнев Учителя. Раз так и мы сегодня собрались здесь втроем, пришло время рассказать тебе об одном деле и снова извиниться перед Учителем.

Услышав его торжественный и официальный тон, Мо Жань невольно напрягся:

— Что за дело?

— Помнишь, как я в первый раз пришел к тебе с чашей пельменей? — сказал Ши Мэй. — Их приготовил не я. Никогда не умел готовить что-то из муки, так что…

Мо Жань рассмеялся:

— Я подумал, что-то серьезное, а ты решил сказать то, что мне давно известно.

— О, ты уже... давно..? — было видно, что Ши Мэй поражен. Его прекрасные глаза широко распахнулись, потом он повернулся, чтобы посмотреть на Чу Ваньнина, который молча наблюдал за ними, потягивая вино. — Так Учитель сказал тебе?

— Нет, я увидел это перед тем, как отправился в Призрачное Царство.

Мо Жань был уже готов рассказать подробности, но внезапно Чу Ваньнин резко поставил на стол недопитую чашу вина и, громко кашлянув, холодно и строго взглянул на Мо Жаня.

Мо Жань знал, что Учитель был очень щепетильным человеком, для которого было естественно скрывать от других свою мягкость, поэтому ограничился кратким:

— В общем, пять лет назад я понял все причины и следствия[4], но это слишком долгая история, не будем об этом.

[4] 前因后果 qiányīnhòuguǒ цяньиньхоуго «причина и следствие» — начало и конец; от начала до конца (всё по порядку); все обстоятельства.

— Ладно, — кивнул Ши Мэй и повернулся к Чу Ваньнину. — Учитель, вы ведь сами не захотели относить те пельмешки А-Жаню и отправили меня вместо себя, а я тогда и подумать не мог, что это так важно. После, наблюдая, как из-за этого недоразумения между вами растет пропасть, я чувствовал себя все более виноватым. На самом деле много раз я пытался найти подходящий случай, чтобы объяснить все А-Жаню, но каждый раз слова только вертелись на языке, а я так и не осмелился открыть рот… По правде говоря, в то время я вел себя эгоистично еще и потому, что на Пике Сышэн, кроме молодого господина, из близких людей у меня был лишь А-Жань и я боялся, что, если ему станет известно о том, что я не был до конца искренним с ним, он будет немного расстроен и…

— Все в порядке, это же я запретил тебе говорить. В чем ты винишь себя?

— Но я чувствую себя неловко, словно присвоил ваши добрые поступки. Учитель, я виноват перед вами. — Ши Мэй потупил взгляд и, немного помолчав, добавил: – А-Жань, и перед тобой я тоже виноват.

Мо Жань никогда ни в чем не обвинял Ши Мэя. Несмотря на то, что изначально его симпатия к нему возникла из-за того недоразумения с пельмешками Чу Ваньнина, однако впоследствии его теплые чувства по отношению к нему были искренними. Кроме того, Ши Мэй ведь просто следовал инструкциям Чу Ваньнина и изначально совсем не собирался присваивать себе чужие заслуги.

Мо Жань поторопился утешить его:

— Нет! Тебе не нужно расстраиваться из-за этого! Все это дело прошлое...

Мо Жань посмотрел на лицо Ши Мэя в ярком свете лампы. В прошлой жизни он так и не смог увидеть его таким, ведь тогда, в это время, Ши Мэй был уже мертв. Он ушел совсем юным, так и не успев достигнуть расцвета молодости и красоты, и всю жизнь это очень мучило Мо Жаня.

У него просто не было возможности узнать, что, дожив до двадцати четырех лет, Ши Мэй будет выглядеть так.

Довольно высокий, даже долговязый, лицо белое, как ледяной нефрит, персиковые глаза ясные и прозрачные, словно весенние воды. С виду такой нежный и застенчивый, что, кажется, даже в гневе не сможет настоять на своем.

Сжавшееся в тугой комок сердце как будто отпустило, и Мо Жань вдохнул полной грудью, чувствуя себя совершенно счастливым и умиротворенным.

Хотя он чувствовал, что по сравнению с девятнадцатилетним Ши Мэем этот двадцатичетырехлетний мужчина был немного чужим, непохожим на того прежнего, близкого ему друга, но это все еще Ши Мэй. Наверное, именно потому, что он не мог быстро привыкнуть к его новому облику, ему пришла в голову эта абсурдная мысль: «Ши Мэй нарочно пощупал меня за ногу». Однако поразмыслив, Мо Жань решил, что со временем у него получится привыкнуть... Что же касается развития их отношений, пусть все идет своим чередом, ему больше не хотелось навязываться и проявлять инициативу.

За те пять лет, что он бродил по миру в поисках следов странных происшествий, Мо Жань множество раз был на грани гибели, но так и не смог напасть на след фальшивого Гоученя. До него доходили кое-какие слухи, но поручиться за их правдивость было нельзя. Злодей пока не высовывался из-за кулис и не был пойман за руку, но Мо Жань чувствовал, что впереди их ждут трудные времена, так что сейчас не время расслабляться и вести себя легкомысленно.

Этих двух людей рядом с ним он собирался беречь и защищать, если потребуется, даже ценой своей жизни.

Здесь и сейчас Мо Жань отпустил своих внутренних демонов, но он и предположить не мог, что эти демоны никогда не сидят без дела. Стоило ему избавиться от них, и они тут же прицепились к другому человеку.

Пожалуй, потому что еды этим вечером было слишком много, вернувшись домой, Чу Ваньнин почувствовал сонливость. Сначала он планировал всю ночь посвятить работе над чертежами нового Ночного Стража, но, набросав половину, начал зевать. Какое-то время он продолжал работать через силу, но в конце концов, сонно моргнув пару раз, не раздеваясь лег на кровать и заснул.

В путаных снах ему пригрезилось множество скверных и грязных[5] вещей.

[5] 乱七八糟 luàn qī bā zāo луань ци ба цзао «на семь порочных, на восемь скверных» — грязный и хаотичный; беспорядочный и безобразный.

Сначала перед его глазами возник пресловутый «Рейтинг размеров героев в расцвете сил мира совершенствующихся», а потом он сразу же оказался в купальне Мяоинь и увидел мощное тело, частью которого и являлся тот самый выдающийся и незаурядный предмет.

В тусклом свете свечей между бровей спящего пролегла тревожная морщинка, словно он изо всех сил старался освободиться из оков порочных сновидений, но, потеряв над собой контроль, все глубже погружался в эту трясину...

А потом ему приснился тот самый сон.

Изменившийся Пик Сышэн, где вещи остались прежними, а люди стали другими, и Зал Даньсинь.

Взрослый Мо Вэйюй сжимает его подбородок, со злобой во взгляде и издевкой в голосе произносит те самые отвратительные грязные слова:

— Я пообещаю то, что ты хочешь, если позволишь поиметь тебя один раз.

Этот Мо Вэйюй отличался от того взрослого Мо Жаня, которого он теперь узнал. В этой версии он выглядит слишком безумным, его красивое лицо очень бледное, белая кожа совсем не того цвета спелой пшеницы, который он успел оценить.

— Сам встань на колени... вылижи меня своим языком...

Обрывки этих грязных фраз доносились до него из глубин кошмара. Как будто какая-то тварь билась о стенки черепа, пытаясь вырваться из оков разума, чтобы наброситься на Чу Ваньнина и разорвать его в клочья.

Он дрожал от холодного ужаса, и в то же время все его тело томилось и плавилось от возбуждения.

Чу Ваньнин видел, как, приблизившись вплотную, Мо Жань начал срывать с него одежду. Звук рвущегося шелка еще никогда не был таким ясным, и тут же сон начал темнеть, словно погружаясь в грязную воду.

Как и бесчисленное множество раз до этого, кошмар оборвался именно на этом моменте.

Раньше, после того, как он заканчивался, Чу Ваньнин крепко засыпал и спокойно спал всю ночь. Но по неизвестной причине на этот раз перед его глазами вновь забрезжил свет.

Чу Ваньнин хотел как следует осмотреться, но этот новый сон был таким расплывчатым, словно он лежал в облаке пара. Оглянувшись, он смог рассмотреть только какие-то мутные алые пятна.

Его зрение оставалось затуманенным, но постепенно усиливались обоняние и осязание. В итоге, когда эти два чувства обострились до предела, Чу Ваньнин вдруг ощутил взрыв страстного желания и внутреннего жара, а потом наконец увидел прямо перед собой хорошо развитое мужское тело, навалившееся на него сверху и плотно придавившее его к постели. Испугавшись, Чу Ваньнин инстинктивно хотел сбросить наглеца, но, пребывая в мире грез, он не был хозяином своего тела.

Чу Ваньнин слышал тяжелое прерывистое дыхание мужчины и чувствовал, что его самого бьет дрожь. Чужое горячее дыхание обжигало его ухо, но еще сильнее жгли губы, которые дразняще и легко касались мочки его уха и тут же отступали, не желая идти дальше.

Повернув голову, он обнаружил, что лежит на мягком широком ложе, которое скрипит и качается в такт движений человека на нем. В нос ударил животный запах тела мужчины, который мог бы исходить от шкуры хищника, смешавшийся с другим неприятным сладковатым запахом[6]. Из-за этого зловония казалось, что вся кровать застелена не простынями, а звериными шкурами. Раскачиваясь вверх и вниз словно на волнах, Чу Ваньнин попытался вытянуть руку и ухватиться за простыни, но понял, что у него просто нет сил.

[6] 腥臊 xīngsāo «зловоние от сырого мяса/рыбы» — скверный дух, дурной запах, вонь (сладковатый запах, как от сырой рыбы или мяса). От переводчика: часто используется для описания запаха физиологических жидкостей: крови или спермы.

Этот мужчина был такой свирепый и вбивался в него с таким усердием, словно поставил себе цель разорвать его тело на части. В какой-то момент, как будто со стороны, Чу Ваньнин услышал, как из его собственного горла полились хриплые и похотливые стоны.

В отчаянии он затряс головой, пытаясь оказать хоть какое-то сопротивление, но это было бесполезно, ведь сила оседлавшего его человека была так велика, что казалось, он одним ударом может не только размозжить все кости в его теле, но и вырвать его сердце. Чу Ваньнин чувствовал, как от ужаса кровь стынет в его жилах и все его тело, с головы до пят, бьет неконтролируемая дрожь...

Может быть, дело было в том, что этот сон был слишком реальным, а может, он просто очень сильно вымотался, но проснулся Чу Ваньнин только в полдень и еще долго лежал на кровати, пытаясь прийти в себя. Ему казалось, что стоит приподнять голову, и он снова почувствует животный запах шкуры зверя, смешавшийся со сладковатой вонью сырого мяса.

Он несколько раз моргнул и с облегчением обнаружил, что в одиночестве лежит в своей холостяцкой кровати с резным балдахином из темно-красного сандалового дерева в Павильоне Алого Лотоса. Вокруг царил покой, и все было как обычно.

Только вот...

Чу Ваньнин прислушался к себе, затем медленно опустил глаза вниз и замер.

— …

Годами следуя в своем совершенствовании по пути очищения сердца и усмирения желаний, старейшина Юйхэн уже забыл, когда у него были естественные для половозрелого мужчины плотские реакции. И вот, проснувшись поутру, этот святой человек обнаружил, что самым позорным образом... он… кончил...

Все годы воздержания и совершенствования по пути духовного очищения теперь что, псу под хвост?!

А эти ночные грезы… что это вообще такое? Как могло ему присниться что-то настолько безобразное?! Как… как могло с ним такое случиться?

Неужели это все из-за того, что в купальне Мяоинь он увидел тело Мо Жаня, а потом прочитал в этой грязной книжонке про его «достойную восхищения» незаурядную штуку?

Настроение Чу Ваньнина совсем испортилось. Он спрятал лицо в ладонях и свирепо растер его. Когда старейшина Юйхэн сел на кровати, вид у него был все такой же мрачный.

…

Что с ним не так?

Поджав губы, он собирался уже пойти искупаться в холодном пруду с лотосами, чтобы погасить сжигающий его сердце огонь и унять плотское желание. Но как только его пальцы коснулись пола, он почувствовал колебание барьера, установленного им вокруг Павильона Алого Лотоса.

Кто-то вошел.

Чу Ваньнин тут же переменился в лице и поспешно прикрыл одеялом нижнюю часть тела. Нежданный посетитель, видимо, не пренебрегал тренировками цингуна и двигался довольно быстро, так как в дверь буквально сразу дважды постучали:

— Учитель, вы уже встали?

Этот голос был точь-в-точь как у того мужчины из сна. Только во сне он был более низким и влажным, пропитанный безграничным желанием и раскаленный страстью.

Голос за дверью звучал ровно и почтительно, даже с некоторой долей тревоги. Видимо, заметив, что уже день на дворе, а Чу Ваньнин еще не появился, этот человек и правда был обеспокоен.

Сидевший на кровати Чу Ваньнин, услышав этот голос, еще сильнее вцепился в толстое хлопковое одеяло, чувствуя, что стена между сном и реальностью пошла трещинами. Этот сон, где его прижимают к кровати и без капли сострадания яростными толчками выбивают из него дух, с голосом человека снаружи грозился стать реальностью... Ярко вспыхнувшие чувства захлестнули его как огненный прилив, и у него просто не осталось сил, чтобы погасить охватившее его желание.

Он уже собирался снова лечь и притвориться спящим, как вдруг услышал голос Мо Жаня за дверью:

— Учитель, вы же дома? Если позволите, тогда я вхожу.

Тогда я вхожу…

Это были самые обычные слова, самая заурядная фраза и не более того, но Чу Ваньнин внезапно вспомнил о мужчине из сна. Как он навалился на него всем телом, как двигались его губы, как обжигал упирающийся в его тело член.

И тогда, задыхаясь, тот мужчина сказал ему:

— Расслабься немного, я хочу войти.

Лицо Чу Ваньнина залилось лихорадочным румянцем, тело оцепенело, и он, бездумно глядя перед собой, сидел на кровати, как мраморное изваяние. Одежда в беспорядке, в сердце пылает пламя гнева, в глазах злость и нежелание сдаваться на волю чувств, похожие на острую необтесанную гальку на отмели. Зимой, в лютую стужу, при одном взгляде на эти каменные клыки в сердце рождается страх. Но под лучами жаркого солнца растают снега, весенние воды станут стремительным течением, которое обточит самые острые грани, забрав как минимум половину злости.

Он редко чувствовал себя настолько смущенным и беспомощным и практически никогда не испытывал такого сильного сексуального желания.

Совсем потерянный, Чу Ваньнин тупо продолжал сидеть на том же месте, а Мо Жань тем временем толкнул дверь. Только тогда он встрепенулся, вспомнив, что хотел притвориться спящим, но было уже поздно.

Таким образом, когда Мо Жань вошел, он увидел Чу Ваньнина, сидящего на кровати. Черные как ночь блестящие волосы свободно струятся по телу, окутав его с головы до ног. Солнечные лучи падают на прекрасное лицо, похожее на покрытое льдом озеро. Брови свирепо сдвинуты, глаза яростно сверкают. Когда он в упор посмотрел на Мо Жаня, его взгляд был как ледяной клинок, в ослепительном сиянии показавшийся из ножен.

Но из-за того, что уголки глаз Чу Ваньнина покраснели, то, что должно было быть холодом, стало уязвимостью, гнев обернулся обидой и унижением. Сейчас он выглядел так, словно только что его мучили и творили с ним недопустимые вещи. На самом дне влажных глаз затаилось тонущее в горячем желании упрямство.

Мо Жань молча смотрел на него, не в силах отвести взгляд от мужчины, похожего на колючий куст, в глубине которого за острыми шипами спрятался нежный розовый бутон. Мо Жань замедлил шаг, от этого зрелища на миг забыв, как нужно дышать. Словно огромная каменная глыба упала на его грудь, породив в сердце девятый вал, грозящий заслонить небо и похоронить землю…

Автор: Жоубао Бучи Жоу. Перевод: Feniks_Zadira, Lapsa1

< Глава 132  ОГЛАВЛЕНИЕ  Глава 134 >

Глоссарий «Хаски» в виде таблицы на Google-диске
Арты к главам 131-140

Наши группы (18+): VK (частное), Telegram, Blogspot

Поддержать Автора (Жоубао Бучи Жоу) и  пример как это сделать

Поддержать перевод: Patreon / Boosty.to / VK-Donut (доступен ранний доступ к главам).