Глава 131. Учитель читает
Этой ночью Чу Ваньнин лежал в своей кровати в Павильоне Алого Лотоса, ворочаясь с боку на бок, и никак не мог уснуть.
Он думал о том, как вышло, что Мо Жань вырос таким. Образцовый наставник Мо. Мо Вэйюй. Стоило закрыть глаза, как перед внутренним взором появлялось это красивое мужественное лицо с ярко сияющими серьезными и ласковыми глазами и все внутри завязывалось узлом от желания.
Чу Ваньнин грязно выругался про себя и, пнув одеяло, сбросил его с кровати. Раскинув руки и ноги, он лежал на спине и с мученическим выражением на лице рассматривал потолочные балки.
Бросив все силы на то, чтобы выбраться из моря запретных желаний и разорвать любовные узы, в итоге он чувствовал себя совершенно разбитым.
— Мо Вэйюй, ты — животное, — пробормотал он.
Крутясь на кровати волчком, Чу Ваньнин никак не мог отделаться от навязчивых мыслей об увиденном в купальне Мяоинь. Обжигающе горячее, упругое, исполненное силы и животного магнетизма тело продолжало маячить перед глазами. Он не мог забыть эти широкие плечи и прямую линию спины в тот момент, когда тот медленно повернулся к нему и капли горячей воды стекали по идеальной линии брюшного пресса[1] ниже…
[1] 人鱼线 rényúxiàn жэньюйсянь «линия русалки» — нижняя линия мышц мужского брюшного пресса в форме буквы V.
Бледный как смерть Чу Ваньнин резко сел на кровати, не смея дальше развивать эту мысль.
Словно утопающий за соломинку, он схватился за первую попавшуюся книгу.
Этот гений своего времени, страдалец Чу Ваньнин, пытался закопаться в книги, чтобы спрятаться от внутреннего демона.
Произвольно открыв одну из тех книг, что купил Сюэ Мэн, он увидел страницу, исписанную мелким бисерным почерком. Чу Ваньнин долго изучал эти странные письмена, пока до него не дошло, что же это такое.
Наверху тонкого листа очень ровным и правильным почерком было выведено название:
«Рейтинг размеров героев в расцвете сил мира совершенствующихся».
По отдельности ему был знаком каждый иероглиф, но смысл всей фразы Чу Ваньнин понять не мог.
Герои в расцвете сил… размер… рейтинг?
Какой размер[2]?
[2] 尺寸chǐcun чицунь — длина; мерка, размер; габарит; калибр.
Рост?
Присмотревшись, он заметил сноску, написанную очень мелким почерком:
«Рейтинг является неполным, поскольку не все герои посещают общественные купальни или публичные дома. В Духовной школе Жуфэн не хватает размеров Наньгун Сы и Сюй Шуанлиня. В Гуюэе не хватает данных Цзян Си. На Пике Сышэн — Сюэ Мэна, Се Фэнъя, Чу Ваньнина…»
— ?..
Чу Ваньнин ошеломленно замер.
Что это значит? Чтобы измерить рост, обязательно нужно посетить купальню или публичный дом?
Кто бы мог подумать, что он увидит тут свое имя…
Нахмурив лоб, Чу Ваньнин кончиком пальца повел вниз и продолжил чтение. Первое же имя в рейтинге выбило из него дух.
«Мо Вэйюй.
Статус: молодой господин Пика Сышэн, образцовый наставник Мо».
Он тут же вспомнил фигуру Мо Жаня. Этот ребенок действительно вырос высоким и довольно внушительным, но он видел и выше — с чего вдруг сразу первое место?
Склонившись еще ниже, он прочел сноску:
«Замечен во время купания в Доме Дэюй[3]. Впечатляюще незаурядный, достойный восхищения».
[3] 德裕 déyù дэюй — добродетель и достаток.
— …
В Доме Дэюй во время купания…
Впечатляюще незаурядный?..
Чу Ваньнин смутно чувствовал, что что-то тут не так, но был слишком целомудренным, чтобы понять скрытый смысл этих слов. Даже после долгих размышлений он так и не мог сообразить, в чем тут подвох, и, сдавшись, продолжил чтение.
На втором месте оказался неизвестный ему заклинатель по имени Сань Сю. Рядом тоже присутствовала сноска:
«Замечен во время омовения в горном озере. Весьма внушительный».
«Какая все-таки ерунда, — с отвращением подумал Чу Ваньнин. — Хотя обувь и собранные под венец волосы могут увеличить рост человека, но все же разница не настолько значительна, чтобы ради этого подглядывать за человеком во время купания. Неужели сейчас в народе стало популярно такое низкосортное чтиво…»
Когда же он взглянул на третье место…
«Мэй Ханьсюэ.
Положение: ответственный за обучение адептов старший ученик главы Куньлуньского Дворца Тасюэ».
На этот раз сноска мелким шрифтом отличалась от предыдущих «замеченных во время купания»:
«Размер замерен и подтвержден лично Чунь Инь, служанкой чайного дома. Кроме того, в мире совершенствующихся множественные источники подтверждают, что достоинство молодого господина Мэя способно растопить тело любой женщины и превратить его в податливую глину. Не подлежит сомнению и тот факт, что он за ночь с легкостью способен удовлетворить десять человек».
Чу Ваньнин: — …
В наступившей после этого в мертвой тишине старейшина Юйхэн слышал лишь треск зажженного бикфордова шнура.
Бах!
Словно обжигающую руку горячую картошку[4], он свирепо отшвырнул книгу на другой конец спальни. Лицо его полыхало от стыда, глаза яростно сверкали, внутри царил полный хаос.
[4] 烫手山芋 tàngshǒu shānyù таншоу шаньюй «обжигающий руки сладкий картофель» — обр. щекотливая проблема, головная боль.
В конце-то концов, что же он увидел?
Значит, размер! Может, из-за своего воспитания он медленно соображал, но в этот момент не мог не вспомнить некоторые детали своих постыдных снов. Неужели речь шла о том самом размере? Какой цинизм! Ни стыда, ни совести! Мерзкие распутники! Грязные свиньи! Совсем совесть потеряли?!
Какое-то время Чу Ваньнин неподвижно сидел на кровати, не в силах унять клокочущую внутри злобу. Наконец он поднялся с кровати, подобрал брошенную на пол книгу и, ткнув в нее пальцем, при помощи духовной силы разорвал на мелкие клочки...
Но слова «впечатляюще незаурядный, достойный восхищения» продолжали жечь его разум каленым железом. Он был буквально подавлен шипением раскаленного металла, прожигающего его сердце насквозь. Лицо покраснело, пылали уши, в душе грохотали громовые раскаты.
Чу Ваньнин всегда был исключительно порядочным и непорочным человеком. И даже в купальне Мяоинь он старательно отводил взгляд, избегая смотреть туда, куда не следовало. Вдобавок в поднимающейся от горячей воды туманной дымке тело перед ним было не более, чем расплывчатым пятном, и даже если бы он захотел, все равно не смог бы что-то увидеть. Однако сейчас хватило нескольких слов из грязной книжонки, чтобы перед зажмуренными глазами возник вполне ясный образ. Написанные на бумаге слова рисовали сочную и яркую картину, которая мгновенно захватила все его мысли.
Впечатляюще незаурядный…
Чу Ваньнин со злостью потер лицо и обхватил руками голову. Спустя время он схватился за одеяло и накрылся им с головой.
«Почему в первый же день после выхода из затвора со мной случилось все это?.. — с горечью и обидой подумал Чу Ваньнин. — Этот мир перевернулся, и теперь я желаю только лечь и снова умереть!»
Поскольку старейшина Юйхэн всегда строго дисциплинировал себя, даже если всю ночь ему не удалось сомкнуть глаз, даже если его душа пребывала в смятении, даже если разум его так и не обрел покоя, на следующее утро он поднялся вовремя, умылся, причесался, надел одежду и венец и, нацепив на свое лицо обычное строгое и бесстрастное выражение, величественно и плавно спустился с Южной горы Пика Сышэн.
Сегодня был день ежемесячной проверки. На Платформе Шаньэ, сияя доспехами, несколько тысяч адептов школы демонстрировали свои боевые навыки. Восседающие на высоком помосте старейшины Пика Сышэн внимательно следили за показательными выступлениями учеников, беспристрастно оценивая их успехи.
За пять лет отсутствия место Чу Ваньнина на помосте не изменилось: как и прежде, оно было по левую руку от Сюэ Чжэнъюна.
С болезненным выражением лица, едва переставляя ноги в своих белых одеждах, Чу Ваньнин поднялся на помост по ступеням из голубого известняка. Взмахнув широкими рукавами, он сразу же уселся на свободное место, сам налил себе чашку чая и, отпив из нее, уставился в никуда.
Заметив раздраженное выражение на лице Юйхэна, Сюэ Чжэнъюн решил, что тот все еще зол из-за того, что Мо Жань не успел появиться на вчерашнем банкете в его честь. Из лучших побуждений он поспешил умаслить его и, наклонившись, тихо шепнул:
— Юйхэн, Жань-эр вернулся.
Неожиданно брови Чу Ваньнина сошлись на переносице, а лицо потемнело еще больше:
— Да, я видел.
— Да? Видел? — Сюэ Чжэнъюн на миг опешил, а затем закивал головой. — Хорошо. И как он тебе? Не думаешь, что он стал больше, а?
— Да…
Чу Ваньнин не хотел разговаривать о Мо Жане с Сюэ Чжэнъюном. В конце концов, со вчерашнего дня проклятая мантра «впечатляюще незаурядный, достойный восхищения» снова и снова тихим шепотом звучала в его голове. Он даже не собирался искать взглядом Мо Жаня среди тысяч учеников внизу. Опустив голову, Чу Ваньнин осмотрел стол перед собой:
— Здесь много свежих фруктов и пирожных.
Сюэ Чжэнъюн улыбнулся:
— Еще не завтракал, да? Если они тебе нравятся, съешь побольше.
Чу Ваньнин не стал церемониться и сразу съел песочное печенье-лотос вприкуску к горячему чаю. Цвет теста на этом печенье красиво и плавно менялся от светлого у основания к малиново-алому на острых лепестках. Слоеное тесто с идеально разделенными слоями аппетитно хрустело во рту, а начинка из сладкой бобовой пасты имела приятный медовый привкус османтуса.
— Мастерство Терема Цинфэн[5] из Линьаня… — пробормотал Чу Ваньнин.
[5] 清风 qīngfēng цинфэн «свежий ветерок»/«чистота нравов».
Обернувшись, он спросил у Сюэ Чжэнъюна:
— Это ведь работа мастера не из Зала Мэнпо?
— Так и есть, Жань-эр приготовил это специально, чтобы почтить тебя, — сказал Сюэ Чжэнъюн и довольно рассмеялся.— Видишь, на столах других старейшин ничего такого нет.
— … — только услышав его слова, Чу Ваньнин заметил, что, в отличие от других столов, стол перед ним ломился от сладостей и десертов. Множество пирожных, засахаренные фрукты и даже маленькая фарфоровая пиала цвета морской волны, накрытая маленькой крышкой, под которой обнаружилось ровно три шарика из белой муки со сладкой начинкой.
Эти шарики были сделаны не из обычного клейкого риса, а из муки, произведенной из лотосового корня Бразении[6], выращенного в Линьане. Корень сушили и растирали в муку, чтобы из нее получилось гладкое как нефрит жемчужно-белое тесто[7].
[6] 莼 chún чунь — Бразения Шребера (лат. Brasenia schreberi) очень редкий вид пурпурного лотоса, очень прихотлив и сложен для выращивания, опыляется ветром.
[7] 藕粉 ǒufěn оуфэнь — арроурут / «мука» из корневища лотоса.
— О, представляешь, Жань-эр спозаранку явился в зал Мэнпо и попросил разрешения занять на время всю кухню, и только ради того, чтобы приготовить эту мелочь. У красного шарика начинка из сладкой бобовой пасты с добавлением выжимки из розовых лепестков, в желтом — арахисово-кунжутная паста, а для зеленого, как он сказал, использованы растертые молодые листья лунзинского чая[8]. Все исключительно свежее, но вот только маловато как-то... — тут Сюэ Чжэнъюн понизил голос и пробормотал себе под нос: — С самого утра трудился над ними, слов нет, хорошо получилось, вот только всего три штуки.
[8] Чай лунцзин (кит. трад. 龍井茶, упр. 龙井茶, пиньинь lóngjǐngchá — колодец дракона) — разновидность зеленого чая из Ханчжоу, провинция Чжэцзян, Китай.
Чу Ваньнин: — …
— Юйхэн, а тебе хватит?
— Да. — Чу Ваньнин чуть помешкав, едва заметно кивнул.
Просто рисовые шарики он ел именно так: не съедал больше трех шариков за раз. Первый — распробовать вкус, второй — почувствовать сладость и аромат, третий — наесться досыта. Если бы он съел четвертый, то почувствовал бы лишь пресыщение.
Мо Жань сварил для него три штуки. Удивительное совпадение. Ровно три, не больше и не меньше, словно мысли его прочитал.
Фарфоровой белой ложкой он зачерпнул круглый шарик из сваренного из лотосовой муки, похожего на кисель бульона и, поднеся к губам, заметил, что и размер у него идеальный, как раз на один укус. Те шарики, что готовил повар из Зала Мэнпо, были слишком большими и вязкими, поэтому есть их было не так приятно.
Кажется, изготовивший эти шарики человек точно знал вместимость его рта и какой размер должен быть у закуски, чтобы ему было удобно ее съесть. Он чувствовал, что даже мягкую начинку любовно и бережно завернули в нежное тесто.
По неизвестной причине эта забота что-то всколыхнула в душе Чу Ваньнина. Умирая от стыда, он поспешно спрятал лицо, пытаясь взять себя в руки.
— У него хорошо получилось.
— Жаль, что он все это сделал только для одного тебя, а другим остается только смотреть. Даже собственного дядюшку обделил, — со вздохом сказал раздосадованный Сюэ Чжэнъюн.
Слушая его, Чу Ваньнин поджал губы и, не сказав ни слова, взял ложку и помешал бульон. Когда шарики были съедены, их сладость достигла цели и начала медленно плавить его сердце.
Налегая на сладости, совершенно не заинтересованный показательными выступлениями учеников Чу Ваньнин взял со стола первый из свитков, содержащих описание изменений, что произошли на Пике Сышэн за последние пять лет.
Все свитки Сюэ Чжэнъюн разложил по хронологии, информация была изложена кратко и лаконично, поэтому Чу Ваньнин быстро закончил чтение первого и потянулся за следующим. Именно тогда он заметил под свитками толстую рукописную книгу.
— А это….. — Он вытащил толстую прошитую вручную книгу[9]. Бросив на нее один только взгляд, Сюэ Чжэнъюн со смехом сказал: — Тоже подарок Жань-эра для тебя. Вчера, когда он спешно возвращался на Пик, по пути ему пришлось разобраться со злыми духами, поэтому обложка забрызгана кровью и часть листов порвана. Он постеснялся отдать рукопись тебе лично и сегодня утром обратился ко мне с просьбой положить ее тебе на стол.
[9] 线装书 xiànzhuāngshū cяньджуаншу — прошивная книга; книги, сшитые традиционным китайским способом прошивной брошюровки.
Чу Ваньнин слегка кивнул головой. Прежде чем открыть книгу, его изящные пальцы погладили обложку с названием. Всего четыре слова, написанные аккуратным ровным почерком в традиционном стиле[10]:
[10] 楷书 kǎishū кайшу «образец написания» — кит. каллигр. стиль написания иероглифов; нормативное (уставное) написание.
«Письма для моего Учителя».
Его глаза слегка расширились от удивления.
Неужели это написано для него?
В сердце неожиданно разгорелся тлеющий уголек. Так горячо и так больно. Он оторвал взгляд от книги и посмотрел на плещущееся внизу море людей, надеясь разглядеть Мо Жаня. Но куда ни глянь, повсюду сияли одинаковые серебристые доспехи, похожие на чешую кишевшей в пруду рыбы.
Не найдя и следа нужного ему человека, он снова взглянул на рукопись.
Оказывается, все пять лет, пока Чу Ваньнин был скрыт от него, Мо Жань думал о нем и скучал по своему Учителю. Было множество слов, которые Мо Жань хотел сказать ему, и, опасаясь, что со временем забудет, он решил их записать.
Мо Жань попросил изготовить прошивную книгу, в которой была ровно одна тысяча восемьсот двадцать пять страниц. По его подсчетам, этого должно было хватить, если каждый день в течение пяти лет исписывать по одной странице. Дела большие и малые, начиная с того, что он съел сегодня какие-то очень невкусные листья, когда работал в поле, заканчивая ежедневными успехами в совершенствовании, — все это он записывал на бумаге.
По его подсчетам, ему нужна была одна тысяча восемьсот двадцать пять листов, ни больше ни меньше, чтобы закончить свою рукопись к тому дню, когда Учитель вернется. Но порой мысли лились неудержимым потоком и не умещались на один лист. Крохотные иероглифы тесно жались к друг другу, пытаясь вырваться за пределы бумаги. Тот, кто написал их, так страстно хотел, чтобы Чу Ваньнин вместе с ним увидел цветущую облепиху в пустыне Гоби и туманную зарю на горе Чанбайшань. Если бы он мог, то наверняка спрятал бы в этой книге все испробованные им сладости, чтобы поделиться ими с Чу Ваньнином, когда тот проснется.
В этих рядах мелких строчек от начала и до конца не было ни слова о его чувствах и переживаниях, ничего печального и грустного, только простодушные описания ярких моментов его пятилетних странствий, только хорошие вещи, которыми он хотел поделиться.
Когда страниц стало не хватать, Мо Жань стал вкладывать дополнительные листы. Так получилась еще одна внушительная пачка писем в конце книги…
Чу Ваньнин медленно переворачивал страницы. Глаза его чуть увлажнились.
На его глазах детский размашистый и прямой почерк Мо Жаня постепенно менялся, становясь все красивее и элегантнее.
На последней странице, казалось, еще не высохли чернила, а на самой первой они уже успели выцвести.
«Письмо для моего Учителя».
Четыре слова. В каждом письме они были написаны по разному. Медленно… и одновременно очень быстро… на этих страницах дни бежали как резвые скакуны, зимы сменяли весны...
В конце ему встретился перьевой набросок птиц и цветов, подписанный вертикально по всем канонам каллиграфического стиля «железо гнет и ломает золото[11]».
[11] 屈铁断金 qū tiě duàn jīn цюй те дуань цзинь «железо гнется, золото ломается» — каллиграфический стиль. В основе выражение: просто позволь железу согнуть золото и отрезать его.
Чу Ваньнин перевернул последнюю страницу, а затем его пальцы вновь вернулись к заглавию в четыре слова:
«Письма для моего Учителя».
Письма для моего Учителя.
Он смотрел на эту надпись, и перед глазами возникла картина: подросток Мо Жань взял в руки кисть и склонился над первым письмом. Спустя время он отложил кисть в сторону, и голову поднял уже мужчина, юные годы которого остались позади.
От первого письма до последнего, казалось, он своими глазами видел, как меняется Мо Жань от шестнадцати до двадцати двух лет. Тело вытянулось и раздалось в плечах, черты лица стали резче и мужественнее.
Но каждый день, как бы ни был занят, Мо Жань садился за стол, чтобы написать ему письмо.
— Учитель!
Чу Ваньнин так увлекся, что не заметил, как показательные выступления учеников закончились. Он очнулся, только когда вдруг услышал, что кто-то громко окликнул его, и, подняв голову, обнаружил, что у помоста на Платформе Шаньэ стоит взволнованный Сюэ Мэн и активно машет ему.
А рядом с ним скромно переминался высокий мужчина с широкими плечами, узкой талией и длинными ногами. После выступления на арене его спокойное лицо все еще излучало жар, выступивший на лбу пот в лучах солнца переливался и блестел, как шкура гепарда.
Заметив, что Чу Ваньнин смотрит на него, он на миг оцепенел, а потом вдруг широко улыбнулся. Даже золотая заря не смогла бы затмить эту улыбку, похожую на согретый солнцем кипарис, трепещущий на теплом ветру. Страсть плескалась на дне его глаз, длинные изогнутые ресницы молили о нежности. Решительное и открытое лицо, несмотря на несколько смущенное выражение, ослепляло своей юношеской свежестью и чувственностью.
Какой же все-таки красивый парень.
Сохраняя видимое спокойствие, Чу Ваньнин сидел на возвышении и, скрестив руки на груди, с достоинством взирал на него сверху вниз. Со стороны он выглядел все таким же холодным и неприступным, и только Небесам было известно, что этот человек уже потерял душевный покой и, сбросив шлем и латы, готов сбежать с поля боя[12].
[12] 丢盔弃甲 diūkuīqìjiǎ дюкуйцицзя «сбросить шлем и снять латы» — обр. в знач.: бежать без оглядки с поля брани, потерпеть сокрушительное поражение.
Стоявший в толпе людей Мо Жань, с трудом сдерживая смех, вдруг поднял руку и указал на свою одежду, а затем на Чу Ваньнина.
— … — Прищуренные глаза феникса настороженно и недоуменно уставились на него.
Мо Жань улыбнулся еще шире и, прикрыв от других губы рукой, беззвучно, но четко произнес несколько слов.
Чу Ваньнин: — ..?
Шелестели листья, дул утренний ветерок, он ничего не расслышал. Мо Жань с беспомощным видом посмотрел на него. Наконец, ухмыльнувшись одним только краем губ, он покачал головой и демонстративно коснулся подола своей одежды.
Чу Ваньнин опустил голову вниз, и всего мгновение спустя его уши стали алыми как маков цвет:
— …
Величественный и исполненный достоинства старейшина Юйхэн наконец-то понял, что хотел сказать ему его ученик. Оказывается, поднявшись рано утром, он второпях схватил первую попавшуюся верхнюю одежду из беспорядочно сваленных в Павильоне Алого Лотоса вещей и по роковой случайности это оказалась та самая одежда, которой вчера он обменялся с Мо Жанем.
…Неудивительно, что пока он шел сюда, ему казалось, что что-то волочится за ним по земле! Оказывается, это был слишком длинный подол!
«Мо Вэйюй, ты невыносим!» — Разгневанный Чу Ваньнин возмущенно отвернулся. — «Бесстыжий негодяй, ты такой тупица, что так и не понял, что не надо наступать на больную мозоль[13]!»
[13] 哪壶不开提哪壶 nǎ hú bù kāi tí nǎ hú «среди всех чайников ты возьмешь тот, который не кипит»— обр. говорить о том, о чем нужно молчать; быть бестактным; затрагивать в разговоре болезненную тему.
Автору есть что сказать:
Маленькая миниатюра «Содержание книги щенка».
Ярким примером того, какие письма писали друг другу люди в древности, считаю «Книгу Юаньвэй[15]», этот образчик тошнотворной слащавости. Честно говоря, при прочтении я все же не удержалась от того, чтобы всей душой не болеть за крепкую па-па-па[14]-дружбу между господином Бо Цзюйи и господином Юань Чжэнем[15]. Аплодирую[14][па-па-па как хлоп-хлоп-хлоп] стоя! Ха-ха-ха.
[14] 啪啪啪 pāpāpā «хлоп-хлоп-хлоп» — жарг. трахаться, чпокаться; па-па-па (звукоподражание занятию сексом).
[15] 白居易 Bái Jūyì и 元稹 Yuán Zhěn — поэты эпохи Тан, дружеская переписка которых увековечена в произведении «Книга Юаньвэй».
Письма щенка не так сложны, тем более, даже обложившись справочниками, я не смогу овладеть красноречием Бо Цзюйи и вмиг набью оскомину от всех этих «нижайший из низких», «клей и лак моего сердца». Так о чем может писать собака?
Выдержки из трактата «Письма господина ПсиНы»:
Марципан из Линьи хорош на вкус, но дороже обычного. Сорок медяков за полкило. Но вкусный, очень вкусный.
Картофельное рагу очень сытное. Я поел вчера вечером и все еще не голоден. И оно вкусное, очень вкусное.
Случайно пролил мед на жареные крылышки в мешочке Цянькунь. А это вкусно, очень вкусно.
Нарезка из сырой рыбы в Цюаньчжоу имеет специфический вкус, но все равно вкусная, очень вкусная.
Учитель, просыпайтесь! Давайте есть вместе!
Автор: Жоубао Бучи Жоу. Перевод: Feniks_Zadira, Lapsa1
< Глава 130 ОГЛАВЛЕНИЕ Глава 132 >
Глоссарий «Хаски» в виде таблицы на Google-диске
Арты к главам 131-140
Наши группы (18+): VK (частное), Telegram, Blogspot
Поддержать Автора (Жоубао Бучи Жоу) и пример как это сделать
Поддержать перевод: Patreon / Boosty.to / VK-Donut (доступен ранний доступ к главам).
Комментарии
Отправить комментарий