ТОМ II. Глава 138. Боюсь, Учитель хочет задразнить меня до смерти. Новелла: «Хаски и его Учитель Белый Кот»

Глава 138. Боюсь, Учитель хочет задразнить[1] меня до смерти

[1] От переводчика: название главы можно перевести как «Учитель хочет затрахать меня до смерти», так как 撩 liāo ляо переводится как «дразнить»; «провоцировать и возбуждать»; «завалить»; «домогаться»; а также является сленговым обозначением для секса.

Чуть приподняв веки, Чу Ваньнин искоса глянул на Мо Жаня и бросил:

— Тебя ищут.

— ...А? Да кто может искать меня в такое время? — сейчас, когда голова Мо Жаня была занята только Чу Ваньнином, из нее напрочь вылетело все, что случилось днем в деревне. Как только он коснулся прекрасных пальцев на ногах Учителя, он тотчас позабыл, о чем там насчет него договорились местные селянки.

— Это ведь та, что пела днем, — как будто невзначай[2] заметил Чу Ваньнин, — самая красивая девушка в этой деревне.

[2] 轻描淡写 qīngmiáo dànxiě цинмяо даньсе «слабо рисовать, тонко писать» — преуменьшать, сглаживать; касаться мимоходом, вскользь.

— Да?.. По мне, так все девушки в этой деревне на одно лицо...

 

Услышав его ответ, Чу Ваньнин после небольшой заминки сказал:

— За те пять лет, что мы не виделись, когда ты успел ослепнуть?

— …

Хотя Чу Ваньнин говорил все тем же ровным бесцветным тоном, подняв взгляд, Мо Жань заметил в его глазах веселые искорки. Кажется, Учитель в отличном расположении духа, раз подшучивает над ним. Он невольно почувствовал себя польщенным, и на сердце тут же стало легче и светлее.

Девушка по имени Лин-эр держала в руке зеленый мешочек, расшитый белыми цветами, и, стоя у входа в домик Мо Жаня, орала во все горло:

— Бессмертный господин Мо, бессмертный...

— Я здесь, — внезапно за ее спиной раздался низкий мужской голос. Лин-эр обернулась и увидела Мо Жаня, который, отдернув теплый занавес, стоял в дверях соседнего дома, привалившись спиной к косяку:

— Барышня, уже довольно поздно. Что-то случилось? — с улыбкой спросил он.

Лин-эр сначала испугалась, а затем обрадовалась и, сделав шаг навстречу, поприветствовала:

— К счастью, бессмертный господин еще не уснул. Вот, это вам. Помните, в полдень тетушка сказал мне отнести вам? Вы… вы можете воспользоваться этим, – с этими словами она протянула ему тканевый мешочек.

Мо Жань открыл его и увидел три маленьких глиняных горшочка.

— Что это?

— Целебная мазь на травах, – с энтузиазмом пояснила Лин-эр и, с улыбкой проведя по своей щечке, добавила, — в полдень на поле вы ведь сказали, что вас комар укусил…

— А? — Мо Жань только сейчас об этом вспомнил и немного смутился. Тогда он экспромтом придумал подходящую отговорку, а эта простодушная девушка в нее поверила и принесла ему мазь от укусов. В этой ситуации он невольно почувствовал себя виноватым[3].

[3] 汗颜 hànyán ханьянь — лицо в поту (от стыда); обр. стесняться, стыдиться.

Жители деревни Юйлян были слишком уж простодушными людьми…

— Но, похоже, укус не слишком серьезный. — Лин-эр внезапно встала на цыпочки, и, внимательно изучив загорелое лицо Мо Жаня, одарила его сияющей улыбкой. — Почему-то я не могу разглядеть комариного укуса.

Мо Жань, сухо откашлявшись, ответил:

— Все-таки заклинатели не обычные люди...

Лин-эр захлопала в ладоши и со смехом перебила его:

— Вы действительно удивительные и очень занимательные люди. Я хотела бы, чтобы и у меня были способности к совершенствованию. Жаль, не судьба.

Они перекинулись еще парой слов, после чего Мо Жань поблагодарил ее и, взяв целебную мазь, вернулся в комнату. Чу Ваньнин уже сменил место и теперь сидел за столом, неспешно листая страницы книги, которую принес с собой Мо Жань. Услышав шорох, он поднял глаза и посмотрел на него:

— Целебная мазь на травах, — смущенно пробормотал Мо Жань.

— Тебя правда комар укусил? Подойди, я посмотрю, — распорядился Чу Ваньнин.

В свете фонаря кожа лица Мо Жаня приобрела оттенок темного меда, отчего его черты выглядели более резкими, а выражение лица — решительным и мужественным. Чу Ваньнин, бросив на него всего один взгляд, отвел глаза и спросил:

— ...Опухло? Где?

Мо Жань смущенно почесал затылок:

— У меня толстая кожа, все уже давно рассосалось, — с этими словами он поставил на стол перед Чу Ваньнином три горшочка с лекарствами, — так что мне они не нужны. Учитель, оставьте их себе, ваша кожа комарам больше по вкусу.

Чу Ваньнин, уклоняясь от прямого ответа, только сказал:

— Сначала лекарство от резаных ран, теперь мазь от комаров. Продолжишь в том же духе, и мне придется открыть аптеку.

Мо Жань потер нос и рассмеялся очень сдержанно и деликатно, но в то же время искренне. Чу Ваньнин протянул руку и ткнул его пальцем в лоб:

— Поздно уже. Возвращайся к себе и спи.

— Да, Учитель. Приятных снов.

— Приятных снов.

Но все же в тот вечер эти двое, лежа каждый в своей тростниковой хижине, разделенные лишь маленьким двором в десять шагов, так и не смогли воплотить в жизнь эти взаимные пожелания, так как сон все не желал приходить к ним. Ворочаясь с боку на бок, они никак не могли уснуть.

Чу Ваньнин не мог думать ни о чем, кроме ощущения мозолистых пальцев на своих ступнях. Ему казалось, что он все еще чувствует шершавые подушечки пальцев Мо Жаня, ласково растирающих его влажную кожу.

Проблема Мо Жаня была куда сложнее. Он крутился в кровати, прятал лицо в изгибе локтя, много раз менял положение на тонком матрасе, лежащем на скрипучем деревянном полу, снова и снова повторяя одну и ту же мантру: «Учитель — божество, спустившееся с небес на землю, практически святой, непорочный и нетронутый грехами этого мира[4]. Не важно, что происходило между нами в прошлой жизни, в этой я никогда не совершу прежних ошибок, никогда больше не оскорблю этого человека и совершенно точно не трахну[5] его…»

[4] 不食人间烟火 bù shí rénjiān yānhuǒбу ши жэньцзянь яньхо «не есть приготовленную людьми пищу» — обр. отречься от мира, быть выше мирских забот.

[5] 乱搞 luàngǎo луаньгао «заниматься распутством» — безобразничать, хулиганить; развратничать; вести беспорядочную половую жизнь; жарг. трахаться/ебаться.

Кроме того, у него есть Ши Мэй.

Да, нужно больше думать о Ши Мэе… Ши Мэй…

Но внезапно он почувствовал на сердце еще большую тяжесть.

На самом деле с тех пор, как он вернулся на Пик Сышэн и снова встретился с Ши Мэем, Мо Жань почувствовал, что от былой страсти не осталось и следа.

Любить Ши Мэя и не задумываясь вставать на его защиту уже давно вошло в привычку. Он всегда так поступал, но что дальше?

Пять лет назад он еще чувствовал сердечную привязанность к юному и милому Ши Мэю, но спустя пять лет, встретив этого элегантного, но все же немного чужого красавца, в сердце своем Мо Жань так и не смог принять его.

Это странное изменение в собственных чувствах сбило его с толку. Он и сам не мог понять, что с ним не так и как поступить так, чтобы хорошо было всем.

 На следующий день Чу Ваньнин встал с утра пораньше.

Когда он вышел из домика, по счастливому совпадению, Мо Жань тоже отодвинул теплый занавес на двери своей хижины и эти двое оказались лицом к лицу.

— Доброе утро, Учитель!

— Доброе утро, — Чу Ваньнину хватило одного взгяда на него, — …плохо спал?

Мо Жань натянуто улыбнулся:

— Не привык к такой постели. Но ничего, отдохну немного в полдень.

Они вместе отправились на поле. Утренний воздух был напоен свежим запахом трав, со всех сторон их окружали безлюдные поля, слышалось кваканье лягушек и плач осенних цикад.

Чу Ваньнин сладко зевнул и тут краем глаза заметил кое-что и не смог сдержать смех.

— Мо Жань.

— А?

Протянув руку, он легонько провел пальцами по виску Мо Жаня, вытащил из его волос рисовую соломинку и с легким смешком спросил:

— Ты что, всю ночь катался по кровати? Это с твоей головы.

Мо Жань хотел было приняться оправдываться, как вдруг заметил, что в волосах Чу Ваньнина тоже кое-что есть, и также невольно рассмеялся:

— Тогда и Учитель тоже катался.

С этими словами он помог Чу Ваньнину вытащить золотой стебель из спутавшихся волос.

В золотых лучах восходящего солнца учитель и ученик стояли рядом и смотрели друг на друга: один чуть опустив голову, второй немного подняв лицо.

Всего пять лет назад Чу Ваньнин был тем, кто при разговоре опускал голову, а Мо Жань — тем, кто поднимал. Но прошли годы, Мо Вэйюй уже не ребенок, осадок наконец-то опустился, и пришло время принять то, что уже случилось. В ласковых лучах утреннего солнца Мо Жань вдруг не удержался от ребячества и спрыгнул с межи в поле. Раскинув руки, он повернулся к человеку, стоявшему на насыпи, и со смехом раскрыл ему объятия:

— Учитель, прыгайте, я подхвачу.

— … — С высокого гребня межи Чу Ваньнин пристально посмотрел на макушку человека внизу. — Ты что, с ума сошел?

— Ха-ха-ха.

Чу Ваньнин снял обувь и носки и сам грациозно спрыгнул на заливное рисовое поле, подняв волны в стоячей воде. Ступни сразу же немного замерзли. Взмахнув рукавом, он широким жестом отмерил себе больший кусок поля:

— Это все мое. Вчера я собрал риса меньше, чем ты, но сегодня тебе придется признать поражение.

Так и стоявший с вытянутыми руками Мо Жань почесал голову и опустил руки. Уголки рта его изогнулись в самой очаровательной улыбке, показав ямочки на щеках.

— Хорошо, если я проиграю, то сделаю для Учителя много песочного лотосового печенья и фаршированных крабовым мясом львиных голов.

— И засахаренный лотос с клейким рисом, — добавил Чу Ваньнин.

— Хорошо! А если Учитель проиграет? — В глазах Мо Жаня вспыхнули искры, похожие на отраженные от воды солнечные блики или россыпь звезд в ночном небе. — Что тогда?

Чу Ваньнин искоса взглянул на него и холодно спросил:

— А что ты хочешь?

Мо Жань, чуть прикусив губу, после долгого раздумья сказал:

— Если Учитель проиграет, то он должен будет съесть много песочного лотосового печенья и фаршированных крабовым мясом львиных голов, приготовленных мной.

Немного помолчав, он добавил еще более ласковым тоном:

— И очень много засахаренного лотоса с клейким рисом.

И не важно, проигрыш это будет или победа, он будет осыпать его дарами и цветами.

Может, жать рис в первый раз было непривычно, но на второй Чу Ваньнин вполне освоился[6]. Он всегда был человеком, который не умел признавать поражение, и даже если вчера над ним смеялись, сегодня он был готов доказать всем, что не стоит его недооценивать и смотреть на него свысока. Сделав глубокий вдох, Чу Ваньнин стабилизировал свой разум, с головой погрузился в работу и уже к полудню сжал риса больше, чем Мо Жань.

[6] 一回生二回熟 yīhuí shēng èrhuí shóu ихуэй шэнь эрхуэй шу «в первый раз новичок, во второй раз мастер» — в первый раз непривычно, а во второй — уже знакомо; впервые — незнакомец, во второй раз — приятель.

Устроившись под тутовым деревом с миской риса в руках, Чу Ваньнин буквально лучился от гордости. Хотя он не сказал ни слова и лицо его хранило то же равнодушное выражение, но в его глазах возвышавшийся среди рисовых полей огромный стог скошенного им риса был горой золота.

— Лин-эр, отнеси бессмертному господину еще одну чашку риса.

Множество людей сидели рядом с ними, но наметанным глазом тетушка заметила, что Мо Жань ест очень быстро и его чашка уже показала дно, поэтому поспешила распорядиться о добавке.

Мо Жань опустил чашку и палочки для еды и с неловкой улыбкой поспешил ответить:

— Не надо, я уже наелся. Мне нужно отлучиться из деревни по делу, но я быстро вернусь, а вы ешьте не спеша.

Лин-эр тут же выказала беспокойство и с тревогой спросила:

— Господин бессмертный съел совсем немного. Эта еда вам не по вкусу? Если вам не нравится эта еда… Я хочу… могу приготовить что-то специально для вас...

— Нет, не надо, все очень вкусно. — Мо Жань, естественно, не мог увидеть заветные желания, поселившиеся в сердце девушки. Одарив ее самой искренней простодушной улыбкой, он махнул рукой и широким шагом направился к конюшне.

— Куда это ты собрался? — окликнул его Чу Ваньнин.

Мо Жань чуть повернул голову, и Чу Ваньнин понял, что он улыбается:

— Съезжу в город, куплю кое-что и сразу вернусь.

— Бессмертный господин...

— Ладно, пусть делает что хочет, — холодно отрезал Чу Ваньнин, ухватив палочками кусочек жареного тофу.

Несмотря на то, что эти два бессмертных господина прибыли вместе, но проницательные селяне быстро сообразили, что один из них имел более высокий статус и авторитет. Кроме того, Чу Ваньнин по природе своей был человеком холодным и отчужденным, и раз уж он открыл рот и огласил решение, эти простые люди не решились спрашивать, куда отправился Мо Жань.

После совместной трапезы селяне разбились на группы по интересам. Некоторые, расположившись для отдыха прямо на земле, жевали листья табака или, разомлев на солнце, спали. Собравшиеся вместе женщины вязали одежду на зиму. Шумные деревенские детишки, оседлав бамбуковые палочки, играли в кавалеристов. Тощая дворовая кошка с надеждой обнюхивала землю. Розовый кончик носа жадно трепетал, уши были настороженно прижаты. Похоже, она была очень голодна и рассчитывала найти какие-нибудь объедки, чтобы насытиться.

Чу Ваньнин с чашкой горячего чая в руках сидел в стороне, откинувшись спиной на стог сена. Увидев эту жалкую тощую кошку, он пожалел ее и поманил рукой, намереваясь дать немного еды. Но, к сожалению, эта представительница кошачьих не доверяла людям и, увидев, что Чу Ваньнин поднял руку, видимо, решила, что он собирается ее ударить, и поспешно отбежала подальше.

Чу Ваньнин:

— …

Неужели он выглядит таким ужасным, что даже кошка его боится?

Подперев щеку, он мрачно обдумывал это, как вдруг услышал звон медных побрякушек. Радостная Лин-эр с чашкой чая в руках присела рядом с ним.

Чуть повернув голову, Чу Ваньнин без всякого выражения холодно взглянул на нее.

Эта девушка была довольно красива лицом, но, что еще удивительнее, в этом бедном и разоренном крае она не выглядела чахлой и худой, а имела весьма цветущее и развитое тело. Кроме того, похоже, у нее был неплохой вкус в выборе одежды. Не имея денег на покупку украшений, красавица нарезала колечки из меди и пришила их к одежде, так что при каждом движении они издавали мелодичный звук и ярко блестели на солнце.

— Бессмертный господин, — позвала она голосом мягким и сладким, как перезрелые ягоды.

— В чем дело? — ответил Чу Ваньнин голосом промозглым, как утренний туман.

Лин-эр от такой холодности на мгновение даже остолбенела, но тут же сделала вид, что ничего не заметила, и со смехом сказала:

— Ничего такого, просто я увидела, что бессмертный господин грустит в одиночестве, и решила составить ему компанию, поговорить о том о сем.

— …

Чу Ваньнин не думал, что его лицо можно назвать доброжелательным. Самым ярким доказательством его неумения производить хорошее первое впечатление являлось поведение этой кошки. Но кошка — не человек: животным чужд расчет, а вот у людей могут быть самые разные мотивы.

Как и следовало ожидать, поболтав немного на общие темы, Лин-эр перешла к делу и будто бы между прочим поинтересовалась:

— Бессмертный господин, на Пике Сышэн… каких людей берут в ученики? Как вы думаете, я… могла бы попробовать?

— Протяни руку, — сказал Чу Ваньнин.

— О!.. — широко открыв глаза от волнения, она тут же исполнила его просьбу.

Чу Ваньнин кончиками пальцев легко дотронулся до ее запястья, чтобы почувствовать пульс. Какое-то время спустя он убрал руку и произнес:

— Ничего не выйдет.

Щеки Лин-эр мгновенно покраснели:

— Да? Разве у меня нет духовного корня[7]?

[7] 慧根 huìgēn хуэйгэнь будд. корень мудрости — врожденный талант для просветления.

— Когда я попросил тебя протянуть руку, ты ведь сразу поняла, что я хочу исследовать твое духовное ядро. И вряд ли до этого ты не спрашивала других, — ответил Чу Ваньнин. — Девушка, твоя связь с Небесами слишком слаба, боюсь, даже усиленно практикуясь, ты и к старости не сможешь построить духовный фундамент и только впустую потратишь время в горах. Лучше оставь эти мысли.

Лин-эр молча понурила голову. Вид у нее был совершенно потерянный. Потребовалось время, чтобы трясущимися губами она прошептала:

— Большое спасибо за ваш совет, бессмертный господин.

— Не стоит благодарности.

Девушка ушла, больше не сказав ни слова, и, глядя на ее удаляющуюся фигурку, Чу Ваньнин испытал очень смешанные чувства. Так уж повелось, что очень многие жители Нижнего Царства мечтали стать заклинателями, но в Верхнем Царстве таких было значительно меньше. В первую очередь это было связано с тем, что в Верхнем Царстве основной мотивацией для взращивания бессмертия было поддержание престижа семьи и желание прославиться, однако люди Нижнего Царства часто вставали на путь самосовершенствования в надежде спасти свою жизнь.

Откинувшись на копну сена, Чу Ваньнин сделал глоток чая. Стало холоднее, и, пока он держал чай в руках, тот успел остыть. Сделав еще пару глотков, он закрыл глаза, намереваясь вздремнуть. Однако из-за того, что Чу Ваньнин практически не спал ночью, а с самого утра ударно трудился, легкая дрема обернулась глубоким сном. Так незаметно пролетел почти весь день.

Когда он снова открыл глаза, небо окрасил кроваво-алый закат. Над верхушками деревьев кружили и громко каркали вороны. Среди межей аккуратными рядами лежали скошенные рисовые колосья, над которыми ветер кружил в воздухе мелкие соломинки и шелуху.

В изумлении Чу Ваньнин широко открыл глаза.

Он просто прилег на стог сена и вот так вдруг проспал до самого вечера. Наверняка из-за его статуса селяне постеснялись его будить. Более того, они не только не стали нарушать его сон, но и накрыли его какой-то одеждой, чтобы он не простудился.

— …

Эта одежда…

Чу Ваньнин хотел сесть прямо, но тут его нос учуял слишком хорошо знакомый запах. Опустив взгляд, он внимательнее взглянул на эту ткань. Материал был плотным и грубым, но чистым и с примесью приятного аромата мыльного рога.

Это ведь верхняя одежда Мо Жаня.

Непонятно почему, как только Чу Ваньнин понял это, ему расхотелось вставать и он, расслабившись, снова лег, прикрыв половину лица одеждой Мо Жаня так, что из-под нее была видна только пара чуть прищуренных ясных и чистых глаз, скрывающих непостижимые эмоции.

Это и правда какое-то безумие.

Прикрыв глаза опахалами мягких ресниц, он осмотрел окрестные поля в поисках знакомой фигуры. Конечно же, он быстро ее нашел, ведь Мо Жань вырос в такого выдающегося и высокого красавца, что сразу привлекал все взгляды, где бы он ни находился.

Сейчас этот молодой мужчина помогал старосте села грузить сжатый рис в запряженную волами повозку. Работая спиной к Чу Ваньнину, разгоряченный тяжелой физической работой он, как и прочие селяне, разделся до пояса, открыв взгляду крепкую медовую спину.

 Накалившаяся под лучами закатного солнца широкая спина словно плавилась от жары. Капли обильного пота медленно стекали вниз, по пути вырисовывая каждую мышцу, струились по позвоночнику от широких плеч по узкой талии к пояснице, а потом еще ниже…

Мо Жань был как раскаленное железо на пылающих углях горна, где любые нежные и сладкие чувства переплавлялись в обжигающую мужскую страсть и влечение. Чу Ваньнин долго наблюдал издалека, и постепенно его глаза переставали видеть что-то еще, кроме этого человека с гладкими мышцами и кожей, похожей на влажный мех гепарда. Когда Мо Жань повернул голову, чтобы что-то сказать деревенскому старосте, взгляд Чу Ваньнина тут же прикипел к его профилю. Эта лучезарная улыбка, сладкие ямочки на щеках и сияющие глаза буквально кружили голову и сводили с ума.

Как будто почувствовав на себе его взгляд, Мо Жань повернул голову, и Чу Ваньнин поспешил закрыть глаза, притворяясь спящим.

Сердце оборвалось и забилось громко и часто. Словно ливень, внезапно обрушившийся на горы, в его ушах слышалось гулкое биение крови.

Спустя время, когда Чу Ваньнин осторожно приоткрыл глаза, чтобы снова взглянуть на Мо Жаня из-под занавеса ресниц, тот уже отвернулся. По высокой меже к работающему мужчине подошла Лин-эр и, застенчиво потупив взгляд, протянула платок.

 — Бессмертный господин, вот, промокните пот.

Мо Жань как раз ухватил очередной тюк рисовой соломы, чтобы погрузить его на повозку. Услышав ее слова, он со смехом ответил:

— Слишком занят, подожди немножко.

Счастливая Лин-эр встала рядом с ним, внимательно следя за погрузкой и то и дело поправляя выбившиеся из тюка колоски. Удивленный подобным усердием Мо Жань сказал:

— Спасибо.

Еще больше обрадованная его сердечностью девушка между тем не могла отвести взгляда от широких плеч и крепкого тела этого мужественного мужчины, оказавшегося на расстоянии вытянутой руки. Слушая его дыхание, наблюдая, как перекатываются мышцы на мускулистой мокрой от пота спине, она невольно зарделась и, выбросив из головы, что мужчины и женщины не должны касаться друг друга[8], схватилась за платочек и нежно позвала:

[8] 男女授受不亲 nánnǚ shòushòu bùqīn наньнюй шоушоу буцинь «мужчин и женщин нельзя смешивать» — конфуцианское правило: когда мужчина и женщина дают или берут что-нибудь, они не должны касаться друг друга.

— Бессмертный господин, если не вытереть пот со лба, он зальет глаза.

Увлеченный работой Мо Жань лишь отмахнулся:

— Сейчас не могу, руки заняты.

— Я могу вытереть его за вас… — Еще не закончив говорить, девушка спиной почувствовала холодок.

Непонятно в какой момент Чу Ваньнин подошел к ним со спины. На его плечи все еще была наброшена черная верхняя одежда Мо Жаня, лицо выглядело так, словно он только что проснулся не в лучшем расположении духа:

— Мо Жань, — холодно позвал он.

— А? — минуту назад очень занятый человек тут же выпустил из рук тюк с рисовой соломой и, потерев кончик носа, обернулся. Стоило ему увидеть Чу Ваньнина, и на его лице в тот же миг расцвела счастливая улыбка. — Наконец-то Учитель проснулся.

Чу Ваньнин смерил его оценивающим взглядом с головы до ног:

— Тебе не холодно?

— Жарко, — с улыбкой ответил Мо Жань.

Как только он это сказал, большая капля пота, скопившегося между его иссиня-черными бровями, скатилась вниз прямо в глаз. Охнув, Мо Жань прищурил один глаз, а вторым настойчиво продолжил пялиться на Чу Ваньнина. Ему все же было неловко брать платочек у девушки, поэтому он предпочел искать помощь у Чу Ваньнина:

— Учитель, мой глаз…

— Я постирал платок.

— …

Лин-эр, увидев их затруднительное положение, поспешила встрять в разговор:

— Тогда возьмите мой…

Проигнорировав ее предложение, Чу Ваньнин сделал шаг вперед, с самым равнодушным выражением лица запрокинул голову, поднял руку и, ухватив длинный обшлаг простого белого рукава, промокнул пот на лбу Мо Жаня.

Автору есть что сказать:

Маленький спектакль «Что значит любить»

Учитель: —...Понятия не имею.

Сюэ Мэн: — Хвалить меня, очень сильно хвалить[9] — это и есть любовь!

[9] 往死里 wǎng sǐ lǐ ван сы ли «до смерти» — очень сильно.

Ши Мэй: — Ах! Чувствовать, что я не злодейский черный лотос — это и есть любовь.

Мэй Ханьсюэ: — То, что поможет мне обыграть[10] лучшего в мире мужчину — это и есть любовь.

[10] 争取到 zhēngqǔdào чжэнцюйдао — переманить на свою сторону, добиться, склонить, отвоевать, переиграть. От переводчика: трактовать можно и как «обыграть», и как «соблазнить». Напомню, что на соревновании в Линшане лучшим стал Сюэ Мэн, а второе место занял Мэй Ханьсюэ.

Наньгун Сы: — В подарок принимаю только платиновый агат[11], а люблю только свою собаку, это и есть любовь.

[11] 瑙白 Наобайцзинь «платиновый агат» — имя волка Наньгун Сы.

Е Ванси: — ...Может, любить меня больше собак?

Собака 1.0: (грызет писчую кисть) — Эй... У кого есть правильный ответ? Дайте этому достопочтенному списать.

Собака 2.0: — Чувствую, что очень скоро смогу на личном опыте узнать ответ на этот вопрос.

Собака 0.5: (нетерпеливо) — Какого черта, что за дурацкий вопрос? «Что значит брать?» Что здесь написано?! Какого черта?! Уберите это! Нахуй! Нахуй!

Старик Лю: (шепотом) — Ваше Величество, это произносится как «любить», а не «брать[12]».

[12] От переводчика: собака перепутала очень похожие по написанию иероглифы «爱» любить и «受» брать/принимать (в т.ч. и в сексе).

Автор: Жоубао Бучи Жоу. Перевод: Lapsa1, Feniks_Zadira

< Глава 137 ОГЛАВЛЕНИЕ  Глава 139>

Глоссарий «Хаски» в виде таблицы на Google-диске
Арты к главам 131-140

Наши группы (18+): VK (частное), Telegram, Blogspot

Поддержать Автора (Жоубао Бучи Жоу) и  пример как это сделать

Поддержать перевод: Patreon / Boosty.to / VK-Donut (доступен ранний доступ к главам).