ТОМ II. Глава 137. Учитель и я остановились на ночлег вдали от дома. Новелла: «Хаски и его Учитель Белый Кот»

Глава 137. Учитель и я остановились на ночлег вдали от дома

Кончики пальцев Мо Жаня слегка дрожали, сердцебиение участилось.

Самое печальное в природе мужчин то, что их сексуальное влечение не контролируется разумом. Даже если Мо Жань категорически отрицал свое желание, определенная часть его тела уже отвердела и возмутительно увеличилась в размерах.

Шепотом обругав себя последними словами, он поспешил скорректировать позу, в которой сидел, чтобы скрыть позорную реакцию своего тела, а потом наклонился, чтобы передать Чу Ваньнину еще одну чашу горячего супа.

Когда он вручил ему чашу, его палец слегка коснулся Чу Ваньнина. Мо Жань был поражен, почувствовав онемение, как будто в этот момент молния пронзила его позвоночник. Рука дрогнула, и часть супа пролилась на землю.

Между бровями Чу Ваньнина пролегла морщинка раздражения, но сейчас ему было не до размышлений, поэтому он просто взял суп и выпил его, чтобы облегчить мучительное ощущение горения на губах и в горле. Притихший Мо Жань сидел рядом и неотрывно смотрел на его влажные от супа губы, которые из-за жгучего перца стали похожи на спрятавшиеся среди листвы спелые плоды или экзотические яркие цветы на голых ветках.

Целовать эти мягкие, теплые и влажные…

— Хлоп!

Мо Жань со всей мочи влепил себе оплеуху.

Воцарилась мертвая тишина[1], толпа деревенских жителей ошеломленно уставилась на него.

[1] 鸦雀无声 yāquèwúshēng яцюэушэн «не слышно ни ворона, ни воробья» — обр. в знач.: так тихо, что даже птицы не поют; царит мертвая тишина, стоит гробовое молчание.

Мо Жань тут же опомнился, смущенно прочистил горло и внезапно севшим голосом пояснил:

— Просто комар сел на лицо.

— Ай-яй-яй! — звонкий голос Лан Лан взвился над толпой. — Осенние комары просто звери, так и норовят напиться кровушки, чтобы перезимовать. Господин бессмертный, может, вам целебную мазь на травах принести?

— А? — Мо Жань немного опешил, а потом повернул голову в поисках источника звука. Оказалось, что с ним заговорила очень хорошенькая девушка, уже достигшая совершеннолетия. Она была одета в простое платье, на которое был накинут плотный хлопковый халат цвета морской волны. Угольно-черные блестящие волосы были заплетены в толстую косу, словно нарисованные тушью глаза и брови оттеняли нежную белизну кожи. Взгляд был смелым, даже дерзким, но стоило ему упасть на Мо Жаня, и в нем вспыхнул неподдельный и недвусмысленный плотский интерес.

Задумавшись о том, что вроде именно эта девушка пела ту песню, Мо Жань далеко не сразу отреагировал на ее предложение.

Пока он замешкался, сидевшая рядом с девушкой женщина поспешила вмешаться. Она родила семерых детей и многое повидала в жизни, поэтому сразу поняла мысли красавицы и исключительно из добрых побуждений сказала:

— Бессмертный господин не останется в нашей деревне надолго. Как только закончится страда, он сразу уедет. Зачем ему сейчас твоя мазь? Лин-эр[2], если хочешь, можешь отправить горшочек мази на Пик Сышэн.

[2] 菱 líng лин — водяной орех (чилим), рогульник; «детское» имя девушки по написанию и значению отличается от «взрослого», хотя звучит так же.

Девушка, которую ласково назвали Лин-эр, тут же просияла:

— Конечно, так и сделаю. Сегодня же вечером принесу горшочек мази бессмертному господину.

— ... — Мо Жань даже не успел ничего сказать, как эти две инициативные женщины приняли решение за него и даже его согласия не спросили. От подобной бесцеремонности он просто потерял дар речи, а повернувшись за поддержкой к Чу Ваньнину, увидел, что тот достал носовой платок и с выражением отвращения на лице очень медленно вытирает с рук жирные разводы от пролитого супа.

Мо Жань не знал, как правильно общаться с женщинами, поэтому решил переключиться на Чу Ваньнина:

— Я тоже облил руки супом. Как закончите, одолжите мне платок?

Чу Ваньнин тут же передал ему свой носовой платок со знакомыми вышитыми цветами яблони.

Увидев вышивку, Мо Жань сразу вспомнил, что в Персиковом Источнике у него был этот же платок. Если подумать, Чу Ваньнин выглядел холодным и бесчувственным, но на самом деле был весьма постоянным в своих предпочтениях[3] человеком. Мо Жань еще в прошлой жизни заметил, что стиль одежды и обстановка в доме этого человека даже десять лет спустя практически не изменились, но почему-то очень удивился, увидев, что подобный консерватизм касается даже платка.

[3] 长情 chángqíng чанцин — преданный в любви, однолюб.

Прошло так много времени, потускнела вышивка и поблекли воспоминания, но этот человек все еще с ностальгией вспоминал о прошлом и цеплялся за этот старый кусок ткани как за что-то дорогое.

Вытерев руки, Мо Жань бросил еще один более внимательный взгляд на платок и вдруг заметил, что, несмотря на то, что каждый цветок был вышит в мельчайших деталях, стежки были довольно грубыми. Сообразив, что этот платок вышит новичком, он был совсем сбит с толку.

Мо Жань сердцем чувствовал, что это Чу Ваньнин изводил себя рукоделием, когда скучал, не зная, чем заняться. Он тут же представил себе Учителя, который с самым серьезным и сосредоточенным выражением лица вышивает цветы яблони, и не смог сдержать улыбку.

Он собирался еще раз тщательно изучить платок, но Чу Ваньнин забрал его.

— Зачем забирать? Я могу постирать его для вас, — сказал Мо Жань.

— Я сам в состоянии его постирать, — отрезал Чу Ваньнин и снова взял чашу и палочки для еды. Мо Жань, который дал себе слово, что не позволит Учителю снова искать смерти, тут же поменялся с ним чашами:

— Ешьте из моей, я к ней даже не прикасался.

Жена деревенского старосты тут же начала хлопотать:

— Если господин бессмертный не может есть острое, то и не нужно. Ничего страшного, все в порядке.

Чу Ваньнин поджав губы, бросил долгий взгляд на свою чашу, прежде чем выдавить:

— Я прошу прощения, — с этими словами он обменялся с Мо Жанем чашами. Взяв в руки его чашку и палочки для еды, Мо Жань тут же осознал, что Чу Ваньнин уже ел ими, и по непонятной причине сердце его согрелось и затрепетало.

Подхватив крупный кусок сочной свинины, он небрежно бросил его в рот, а потом, чуть прихватив палочки зубами, потерся о них губами...

Предаваясь разврату в прошлой жизни, что он только не делал с Чу Ваньнином! Но в этой жизни ему было дозволено лишь облизывать использованные им палочки и прикасаться губами к краю чаши, из которой он ел.

Вот только, вопреки ожиданиям, этого оказалось достаточно, чтобы самая непокорная часть его тела вновь стала невыносимо твердой и горячей.

Сколько он ни ругал себя, сколько ни запрещал себе развратные мысли о непорочном и праведном Учителе, но Мо Жаню так и не удалось обуздать свое порочное сердце. Он мог заставить себя не прикасаться к Учителю, но не мог запретить себе желать его.

В нем давно уже не было обиды на Чу Ваньнина. Раньше Мо Жань думал, что после того, как он избавится от ненависти к Учителю, останутся только уважение и желание защищать[4], но, похоже, с этим он сильно просчитался. Когда черная как смоль пелена спала с его сердца, за ней обнаружилась не только умытая слезами раскаяния нежная привязанность, но и обжигающая, как крутой кипяток, любовная жажда… Дрейфуя в бурном море желаний[5], он цеплялся за голос разума, как утопающий за доски разбитой лодки, но мимолетного взгляда Чу Ваньнина, одного небрежно брошенного им слова было достаточно, чтобы вновь бросить его в пучину страстей[6].

[4] 爱护 àihù айху — ревниво оберегать, любовно беречь, лелеять, заботиться.

[5] 爱欲 àiyù айюй — будд. любовь и желание; любовная жажда.

[6] 欲海 yùhǎi юйхай — будд. море желаний/страстей.

Он и правда чувствовал, что сходит с ума.

Чу Ваньнину не нравились мужчины, поэтому Мо Жань скорее бы умер, чем начал приставать к нему и принуждать к чему-либо.

Капли тайных желаний, до поры скрытые в его душе, в одно мгновение превратились в безбрежный океан огня. Ему же оставалось только страдать, все глубже погружаясь в эти обжигающие воды[7], в какой-то момент совершенно забыв обо всем, кроме этого чистого, невинного человека, чувства к которому так долго спали в глубине его порочного сердца.

[7] 水深火热 shuǐshēn huǒrè «вода всё глубже, огонь всё жарче» — обр. невыносимые страдания, критическое положение, ад кромешный, огонь и вода.

Сейчас, когда Мо Жань сидел рядом с ним, слушая осенний ветер и кваканье лягушек, полной грудью вдыхая запах спелых рисовых колосьев, ему в голову вдруг пришла совершенно нелепая мысль: как было бы прекрасно, если бы они могли провести так всю жизнь… Раньше ему все время казалось, что его в чем-то обделили, поэтому он, как безумный, пытался захватить и ограбить весь мир, но вот сейчас он чувствовал, что у него уже все есть, и не смел желать большего.

Страда обычно длилась около двух недель, и все это время Чу Ваньнин и Мо Жань должны были жить в деревне Юйлян.

Хотя деревенька была не из богатых, тем не менее им с легкостью выделили два пустующих дома по соседству, а вот с меблировкой возникли трудности. Стиснув зубы, жена старосты согласилась выделить им пару кроватей с толстыми матрасами и даже предложила заклинателям помочь застелить постель, но оба мужчины в один голос тактично отказались.

Чу Ваньнин сказал:

— Постель из рисовой соломы хорошо согреет нас. Вы можете оставить кровати себе.

Мо Жань со смехом поддержал его:

— Мы все-таки заклинатели, идущие по пути бессмертия, и не имеем права отбирать у простых людей их одеяла и матрасы.

Чувствуя себя виноватым, деревенский староста снова и снова оправдывался:

— Эх, правда, вы уж простите. Раньше у нас было много матрасов, но в прошлом году злой дух разбушевался, потом деревню затопило и много еще чего...

— Все в порядке, — успокоил его Чу Ваньнин.

После еще пары утешительных фраз деревенский староста с женой, наконец, ушли. Мо Жань помог Чу Ваньнину застелить постель и постарался положить под его циновку и простынь побольше соломы для мягкости. Со стороны он был похож на пса, который в зубах притащил хозяину свою лежанку, планируя потом устроиться у него в изголовье.

Прислонившись к краю стола, Чу Ваньнин какое-то время равнодушно наблюдал за его возней с соломой, а потом сказал:

— Ну хватит уже, и так хорошо. Боюсь, если ты положишь еще, я буду спать не на кровати, а в стогу.

От его слов Мо Жань немного смутился и, почесав голову, сказал:

— Сегодня я не подрассчитал, но завтра обязательно схожу на ближайший рынок, чтобы купить матрас для Учителя.

— Ты уйдешь покупать матрас, а все работы в поле останутся на мне? — Чу Ваньнин бросил на него пристальный взгляд. – Так и быть, просто отлично, – с этими словами он подошел к постели и сделал глубокий вдох. — Пахнет рисом.

Мо Жань попытался возразить:

— Так не пойдет! Учитель, вы же больше всего боитесь холода, нельзя же…

— Зима ведь еще не настала? — Чу Ваньнин нахмурил брови. – Не тяни время, и хватит уже болтать, ладно? Возвращайся в свою комнату. Я устал за день, ног не чувствую и спать хочу.

Понурившись, Мо Жань послушно ушел.

Чу Ваньнин только снял обувь и, зачерпнув воды из чана, приготовился по-быстрому сполоснуть ноги и взобраться на перину из рисовой соломы, как услышал стук в дверь. Вернувшийся Мо Жань громко крикнул из-за двери:

— Учитель, я вхожу!

— … — Чу Ваньнин в один миг пришел в ярость. — Я же просил тебя не говорить больше: «Я вхожу»!

Мо Жань, не обращая внимания на его гнев, расплывшись в улыбке, толкнул дверь головой, так как по-другому он ее открыть просто не мог. Закатанные по локоть рукава открыли взгляду очень привлекательные мускулистые руки с кожей медового оттенка, сжимающие бочку с чистой горячей водой, от которой шел белый пар.

В этой туманной дымке глаза молодого человека сияли как-то особенно ярко, буквально прожигая его насквозь.

Чу Ваньнин не мог отвести от него взгляд. Сердце сорвалось на бешеный бег, все слова просто вылетели из головы.

Мо Жань поставил большую деревянную кадку рядом с кроватью и, буквально ослепив его широкой улыбкой с очаровательными ямочками, сказал:

— Учитель, ваши ноги за день устали, так что просто опустите их сюда, чтобы распарить, а потом я сделаю вам массаж и вы сможете лечь спать.

— Не...

— Я понимаю, Учитель хочет сказать: «Не нужно», — со смехом перебил его Мо Жань, — но на самом деле это необходимо. Когда я первый раз работал в поле, на следующий день у меня очень ломило поясницу. Если не сможете расслабиться и хорошо отдохнуть, завтра просто не сможете встать, тогда маленькие сорванцы снова будут подшучивать над вами.

Вода в бочке была достаточно горячей, даже слегка обжигающей, но ее температура оказалась вполне терпима для ног.

Чу Ваньнин медленно погрузил в нее свои босые ноги с округлыми и нежными пальцами, плавным и изящным изгибом лодыжек и молочно-белой, очень бледной кожей, долгое время не видевшей даже лучика солнца.

Рассмотрев все это в подробностях, Мо Жань не мог не признать, что кожа Чу Ваньнина действительно очень хороша, белее и чище, чем у самых прекрасных и изнеженных сычуаньских девушек. Поразмыслив еще немного, он пришел к выводу, что даже его жена из прошлой жизни, Сун Цютун, не могла похвастаться такой нежной и приятной на ощупь кожей... Ох, о чем он опять думает?!

 Пока Чу Ваньнин распаривал ноги, Мо Жань сидел за столом и пытался читать принесенную с собой скучную книгу по лечебной духовной практике. Воцарилась почти мертвая тишина, так как оба мужчины инстинктивно замедлили дыхание, не желая быть услышанными друг другом. В маленькой комнате лишь изредка можно было услышать потрескивание свечи и плеск воды, когда Чу Ваньнин менял положение ног.

— Я закончил, они больше не ноют, возвращайся к себе.

Однако Мо Жань твердо стоял на своем, ведь он больше не доверял Чу Ваньнину, когда тот говорил что-то вроде «мне не больно» или «вполне терпимо». Отложив книгу, он опустился на колени перед кроватью Чу Ваньнина, схватил мокрую стопу, которую тот не успел отдернуть, и, смело встретив его недовольный взгляд, твердо сказал:

— Учитель, я сделаю массаж и сразу уйду.

— … — Чу Ваньнин хотел было пнуть его, чтобы этот паршивец катился туда, откуда пришел, и, блять, дал ему уже побыть одному!

Но рука, удерживающая его ногу, словно пасть тигра[8], была очень сильной, кожа — грубой на ощупь, с мозолями на ладонях и подушечках пальцев. Как назло, из-за горячей воды ступни стали особенно чувствительными, и от соприкосновения с шероховатой кожей ему стало щекотно. Все его силы были потрачены на сдерживание глупого смеха, и так он упустил последний шанс с холодным выражением на лице прогнать Мо Жаня.

[8] 虎口 hǔkǒu хукоу «пасть тигра» — часть ладони между большим и указательным пальцем; обр. гибельное место, опасное положение.

Мо Жань преклонил одно колено, положил на него стопу Чу Ваньнина и, низко опустив взгляд, терпеливо и бережно принялся массировать ее.

— Учитель, на рисовом поле было холодно? — спросил он, не прекращая разминать ногу Чу Ваньнина.

— Терпимо.

— Там очень много сухих веток и сгнившей листвы. Вот, видите, здесь все в царапинах...

— … — Чу Ваньнин посмотрел на свою правую ногу, где действительно обнаружилась пустяковая ранка. — Это всего лишь маленькая царапина, я даже ничего не почувствовал.

Но Мо Жань не отступал:

 — Учитель, подождите немного, сейчас я принесу целебную мазь, смажу вашу ногу и перебинтую. Тетя дала мне с собой подходящую мазь, после нее рана заживет за ночь.

Сказав это, он тут же поднялся и вышел. Выделенные им с Чу Ваньнином домишки находились в десяти шагах друг от друга, поэтому Мо Жань очень быстро вернулся с баночкой целебной мази в руках.

— Почему ты всегда поступаешь наперекор мне?!

— Почему наперекор? Если загноится, хлопот не оберетесь. Давайте вашу ногу, Учитель.

Чу Ваньнин был немного смущен. Его ноги были очень интимным местом. В течение всей его долгой жизни он обычно прятал их от чужих взглядов и уж точно не ходил по земле босиком, как сегодня. Мало кто видел и уж тем более никто и никогда не касался его голых ступней.

Именно потому, что по невинности своей Чу Ваньнин даже не догадывался, к чему могут привести подобные вольности с ногами, он доверил Мо Жаню массировать свои ноги. Кто бы мог подумать, что в итоге от умелых манипуляций сладкая истома охватит его расслабленное тело, а в сердце поселятся тысячи плотоядных муравьев. Поэтому когда Мо Жань потянулся за второй ногой, Чу Ваньнин немного замешкался.

Мо Жань же любовался этой парой целомудренно прикрытых краем одежды невинных ног, которые под влиянием горячей воды окрасились нежным румянцем. Пальцы на ногах Чу Ваньнина длинные и изящные с аккуратными ноготками, похожими на тонкий сверкающий лед замерзшего по зиме озера Вечности. Как изысканный и сияющий жемчуг на зардевшихся от тепла влажных розовых пальцах.

Словно льдинки на бутонах яблони.

Мо Жань преклонил второе колено, чтобы снова с нежностью и почтением взять в ладони эту теплую цветущую яблоневую ветвь.

И тут же почувствовал, как эта ветка дрогнула в его руках, затрепетала и зашелестела каждым лепестком. Ему вдруг захотел склонить голову и нежно поцеловать ее, чтобы вернуть ей уверенность в собственной неотразимости, избавить от страхов, раскрыть ее аромат и расправить листья.

— Учитель…

— Что?

Ему показалось, что голос Чу Ваньнина звучит немного хрипло, словно под напором огненной страсти лед на цветах растаял и с раскрывшихся навстречу теплу цветов на землю упали первые капли росы…

Мо Жань вскинул голову, и в этот момент ровно горящая свеча с треском взорвалась снопом искр. Восковые слезы медленно скатились вниз, и в эти бесконечные мгновения Мо Жань увидел глаза Чу Ваньнина, в которых, как в зеркале, отразились его страсть и жгучее желание.

— Вы…

Чу Ваньнин зажмурился, спрятав взгляд за завесой ресниц, и с деланым равнодушием сказал:

— Мне щекотно, можно немного быстрее?

Лицо Мо Жаня в тот же миг покраснело до корней волос. К счастью, благодаря загару румянец на его щеках был почти незаметен. Тихо охнув, он поспешно опустил лицо и сделал вид, что тщательно обрабатывает ранку на ноге Чу Ваньнина целебной мазью.

Однако в его голове эхом снова и снова повторялась фраза «можно немного быстрее».

Кадык ходил ходуном, взгляд жадно скользил по нежной коже.

Против воли на него нахлынули яркие и четкие воспоминания о прошлой жизни. Особенно о Дворце Ушань, где на сбитых простынях и алых как кровь подушках он объезжал Чу Ваньнина, вкушая белизну этой молочной кожи. Яростно сцепившись[9], словно дикие звери, вонючие и липкие, они задыхались, рычали и стонали.

[9] 纠缠 jiūchán цзючань «завязать узлом» — переплетаться; запутываться; взять измором.

Он вспомнил, как лежа под ним Чу Ваньнин издавал приглушенные стоны, как обожженный страстью ледяной голос превращался в мягкий рокот весенних вод.

— Можно немного... быстрее… А-а-а-ах!.. — казалось, что он снова слышит, как Чу Ваньнин стонет ему в ухо эти слова.

Мо Жань закрыл глаза, брови сошлись над переносицей в болезненной гримасе.

Теперь он наконец осознал одну вещь: сохранять спокойствие и чистоту помыслов, находясь рядом с Чу Ваньнином, было слишком тяжело для него.

Он опасался, что на расстоянии не сможет защитить и обогреть этого человека, не сможет о нем позаботиться.

Но если останется рядом, то однажды не сможет сдержать пагубный огонь в своем сердце. Ведь стоит ему немного ослабить контроль, и неукротимое пламя сожжет его разум, и тогда он боялся сотворить что-то, выходящее за рамки дозволенного.

Он хотел трахнуть Чу Ваньнина и хотел сделать это прямо сейчас вместо того, чтобы стоять перед ним на коленях, разминать его стопы и смазывать мазью его царапины. Этот человек сидит на кровати прямо перед ним. Сейчас его духовная мощь практически не уступает той, что была в прошлой жизни, так что Чу Ваньнин не сможет вырваться из его лап.

Мо Жань страстно жаждал его, желал завладеть этим мужчиной, прижать к постели, заставить его горло пересохнуть от желания, и чтобы свидетельство его страсти разбухло до боли. Все его мысли были лишь о том, как он хочет ворваться в тело Чу Ваньнина, а потом сильно и ритмично вбивать его в эту кровать, он…

— Учитель, я закончил мазать! — Расслабленный Чу Ваньнин вздрогнул в испуге, когда услышал этот хриплый вскрик.

Только Мо Жань знал, каким трудом он дался ему. Даже одежда на спине промокла от пробившего его холодного пота.

Внезапно он ощутил сильную печаль… Почему, когда дело касается Учителя, он не может сдержать грязные мысли? Почему не может сохранять спокойствие и выдержку, когда находится рядом с ним?! Почему у него не выходит избавиться от этого жгучего желания?!

Чу Ваньнин, Чу Ваньнин…

Его учитель всегда был очень гордым человеком. Если бы Чу Ваньнин узнал о потаенных надеждах, живущих в сердце его ученика, он бы отверг его и посмотрел на него с презрением?

Прошло две жизни.

Он не хотел, чтобы Учитель снова смотрел на него сверху вниз.

Пока Чу Ваньнин надевал носки и обувь, его ученик сидел, низко опустив голову, и молчал, со стороны напоминая хорошо воспитанного верного пса. Только Мо Жаню было известно, что на цепи в его сердце сидит ненасытный матерый волк.

Спустя время Мо Жань, наконец, смог подавить огонь в своем сердце и сказал:

— Учитель, хорошенько отдохните. Если завтра почувствуете себя плохо, не выходите в поле, я смогу справиться за двоих.

Прежде чем Чу Ваньнин успел что-то ответить, снаружи донесся пронзительный, но очень нежный голосок:

— Бессмертный Мо, Бессмертный Мо, вы здесь?

Автору есть что сказать:

Маленькая постановка:

«Если бы все герои оказались в современном мире, какая профессия им бы подошла с учетом их навыков»

Учитель:

— Во-первых, закончу с отличием Шаньдунское профессиональное техническое училище «Ланьсян[10]», во-вторых, стану автомехаником мастерской по ремонту спецтранспорта и буду собирать экскаваторы и краны. Ах да, раз уж зашла речь, пообещай, что если после этой своей дурацкой писанины сядешь за новый роман, то напишешь про главного механика, который водит трактор[11]. Мне надоело, что второй главный герой водит «Ламборгини», «Бэнтли», «Рифат» и «Феррари»[12]! Если ты пишешь, что я не умею водить, какой же я после этого главный герой? Так что я собираюсь водить трактор!

— Чу Ваньнин, ты написанная мной неблагодарная свиная нога[13]! Прицепился к этому трактору, вместо того, чтобы попросить Феррари! Иди к черту!

Собака: шеф-повар, лучший выпускник Восточного Кулинарного Педагогического Университета[14]. Думаю, шеф-повар на «Порше» и главный механик, управляющий трактором, составят идеальную пару!

Сюэ Мэн: ничего не умеет делать, поэтому, наверное, умрет от голода.

Ши Мэй: мог бы очень быстро разбогатеть на продаже поддельных лекарств, но из-за своей совестливости быстро падет духом и в конце концов, вероятно, обанкротится.

Е Ванси: станет полицейским.

Мэй Ханьсюэ: ...жиголо.

Наньгун Сы: управляющим зоомагазином, а если эта вакансия недоступна, из него выйдет хороший директор свинофермы.

[10] 蓝翔 Ланьсян «парящий голубой [мужчина]»/ «лазоревое дерьмо», где 蓝 lán лань — голубой; диал. прозвище мужчины (интернет-сленг), букв. «голубой мужчина»; 翔 xiáng сян — летать, парить; сленг. кал, дерьмо.

[11] 开拖拉机 «управлять трактором», возможно, подразумевается «управлять своим членом и задницей», где 机 jī не только «трактор/механизм», но и «кости таза/агрегат/орган».

[12] Об автомобилях, которыми управляет настоящий Герой:

兰博 «Ламборгини» — «экзотическая красота и эрудиция»;

宾利 «Бентли» — «деловые качества»;

利法 «Рифат» — «непобедимая магия»;

法拉利 «Феррари» — «выдающиеся способности», в одном из значений «непревзойденный навык по уборке урожая»;

保时捷 «Порше» — «быстрая победа обеспечена»!

[13]  猪脚 zhūjiǎo свиная нога; инт. главный персонаж.

[14] выпускник Восточного кулинарного 师专 Шизуаня.

Автор: Жоубао Бучи Жоу. Перевод: Feniks_Zadira, 爱焦糖

< Глава 136 ОГЛАВЛЕНИЕ  Глава 138 >

Глоссарий «Хаски» в виде таблицы на Google-диске
Арты к главам 131-140

Наши группы (18+): VK (частное), Telegram, Blogspot

Поддержать Автора (Жоубао Бучи Жоу) и  пример как это сделать

Поддержать перевод: Patreon / Boosty.to / VK-Donut (доступен ранний доступ к главам).