Вших-вших.
Во дворе государственного доходного дома «Ломэй» служащий низкого ранга сметал опавшие листья павлонии с похожих на белый нефрит ступеней.
Внезапно в поле его зрения появилась пара черных кожаных сапог, и равномерные движения слуги прекратились. Сощурившись в дежурной улыбке, он поднял голову:
— Посетитель, еще не стемнело. Наше заведение откроет свои двери только после семи вечера. Не мог бы благодетель подождать до нужного часа?..
В этот момент он, наконец, увидел лицо посетителя и, выпучив глаза, с грохотом уронил метлу на землю.
— Си… Князь Сихэ?! — с большим трудом выговорил он.
Военная форма Мо Си идеально сидела на нем, воротник наглухо застегнут, все регалии находились точно на положенных местах, подчеркивая образ благородного молодого героя.
— Я ищу одного человека.
От шока челюсть слуги чуть на землю не упала.
Всем в доходном доме «Ломэй» было известно, что князь Сихэ — добродетельный аскет. Разве такой человек может по своей воле прийти в публичный дом, чтобы найти кого-то? Неужели сегодня солнце встало на западе?!
Выражение лица Мо Си между тем стало совсем ледяным, а взгляд — пугающим:
— На что ты смотришь? Я не могу войти?
— Нет, нет, нет, — служащий поспешно пригласил его зайти внутрь, — пожалуйста, входите, пожалуйста, входите! — Потом, заикаясь, он все же осмелился спросить: — Кого вы ищете?
Мо Си некоторое время стоял молча, затем, отвернувшись в сторону, с каменным лицом ответил:
— Гу Мана.
— Ооо! Оказывается, вы его ищете… — облегченно выдохнул служащий.
Князь Сихэ, посещающий бордель, — это что-то за гранью реальности, однако ищущий Гу Мана генерал Мо вполне вписывался в привычную картину его мира. Вражда между этими двумя была настолько глубока, что, если сиятельный князь был в плохом настроении, вполне естественно он мог бы захотеть прийти в доходный дом «Ломэй», чтобы выплеснуть свой гнев на старого врага.
Мо Си не спеша последовал за служащим во внутренний двор публичного дома. Когда они подошли к надворным постройкам, тот поспешил предупредить его:
— Князь Сихэ, Гу Ман заперт в сарае на заднем дворе. Чтобы не испачкать одежду, вам нужно быть осторожнее при посещении этого места.
Мо Си нахмурился:
— Как получилось, что он оказался там?
— Э, это длинная история. Разве вы не знаете, что князь Ваншу наказал его? Мы поручили Гу Ману кое-какую грязную работу в этом дворе: рубить дрова и все такое. Однако несколько дней назад он, вероятно, слишком проголодался и посреди ночи прокрался на кухню, чтобы украсть несколько пирожков с мясом[1].
[1] 肉包 ròubāo жоубао - мясные пирожки на пару.
— Что было потом?
— Да ладно бы он украл один или два, никто бы и не заметил! Но он накинулся на еду, как голодный призрак, и в один присест съел четыре полных корзины. Когда повар пришел на шум, то застал его с набитым ртом, сжимающим в руках пирожки. Конечно, повар разозлился и бросился на него, чтобы прогнать пинками с кухни. В результате...
Мо Си оценил испуганное выражение на лице рассказчика и предположил:
— Повар пытался применить к нему физическую силу, и это пробудило мечи защитного массива?
— Ах! Вы тоже сталикивались с этим защитным массивом?
Мо Си не ответил, только странная тень мелькнула на дне его глаз, но длинные ресницы быстро скрыли ее.
— Повар перешел все границы допустимого, и Гу Ман оказал сопротивление. Когда появились мечи, защититься от них он уже не успел и был весь изрезан с ног до головы. — Служащий потер руку, которая с тыльной стороны ладони покрылась мурашками. — Ох! Там были сотни порезов! Выглядело довольно страшно.
Помолчав, Мо Си все же спросил:
— С тем человеком все в порядке?
— Все в порядке, в порядке. Массив мечей оказался не слишком мощным: хотя порезов было много, но в итоге ничего серьезного. — Он сделал паузу. — На самом деле князю Сихэ не нужно беспокоиться об этом человеке. Наш повар тоже преступник из страны Ляо, так что их драка с Гу Маном не более, чем собачья грызня в одной стае шелудивых псов.
— ...
— Но после этого случая управляющая пришла в ярость и заперла Гу Мана в сарае для дров. Сначала мы каждый день приносили ему булочку из кукурузной муки[2], но госпожа сказала, что мы должны быть жестче с ним и каждый день давать ему только чашу рисового отвара, чтобы он почувствовал вкус истинного страдания. — Служащий замолчал на какое-то время. — Князь Сихэ, давайте я прикажу связать и притащить его сюда? Этот его защитный массив слишком опасен. Повар все еще лежит пластом в своей комнате, завернутый в бинты, как цунцзы[3]. Говорят, он не сможет встать с постели еще месяц или два.
[2] 窝头 вотоу wōtóu — хлебец/пампушка из дешевой (обычно кукурузной) муки.
[3] 粽子 цзунцзы zòngzi — кушанье из клейкого риса с разнообразными начинками, завернутое в бамбуковые листья, традиционно готовятся на Праздник начала лета — «Двойной пятерки» / «Драконьих лодок».
— Не нужно, — ответил Мо Си с нечитаемым выражением лица. После небольшой паузы он добавил:
— Я сам пойду к нему.
Поскольку Гу Ману не нужно было принимать клиентов, его просто заперли в самом грязном сарае государственного доходного дома «Ломэй».
Говорят, «волк не может жить в одиночестве». Новая личность Гу Мана во многом копировала этого дикого зверя. Он боялся одиночества и часто разговаривал сам с собой, что нервировало обитателей доходного дома «Ломэй». Поэтому они и подарили Гу Ману черную собаку, чтобы она составила ему компанию.
Эта черная собака в настоящее время сидела под дверью маленькой лачуги, где заперли ее хозяина. Увидев приближающегося незнакомца, она начала грозно лаять, но хватило одного холодного взгляда Мо Си, чтобы псина замолчала и попятилась назад.
— Князь Сихэ, эта собака боится вас.
Вздор! После того, как он убил множество людей, что ему какая-то дворняга? Черные армейские сапоги Мо Си прошагали по каменным ступеням, затем одной рукой он отдернул грязную ткань, занавешивающую вход в хибару, и обвел взглядом тесное темное помещение.
В отличие от яркого убранства других комнат, в этом дровнике не было ничего, кроме кучи дров и пары разбитых кувшинов. Гу Ман, как дикое животное, свернулся калачиком в темном углу. Услышав, что кто-то вошел, он дернул ушами и настороженно вскинул голову.
Сопровождавший его служащий поторопился напомнить:
— Князь Сихэ, будьте осторожны. Теперь он ко всем враждебен. Очень агрессивная тварь!
Мо Си, казалось, не обратил внимания на его слова, только слегка кивнул и сказал:
— Оставь нас.
Маленький служка засомневался. Хотя князь Ваншу дал понять, что ему безразлична дальнейшая судьба Гу Мана, все прекрасно понимали, что это были лишь слова. Если Гу Ман действительно умрет, вряд ли это сойдет им с рук[4].
[4] 吃不了兜着走 chībuliǎo dōuzhe zǒu — «не доешь — возьмешь с собой» — расхлебывать последствия; не сойдет с рук, не пройдет даром; поплатишься за что-то.
Генерал Мо так ненавидит Гу Мана, что точно не станет дожидаться бурной безлунной ночи[5], чтобы разрубить его на куски…
[5] 月黑风高 yuèhēi fēnggāo «безлунной ночью сильный ветер» — опасная обстановка или ситуация.
— Я хочу побыть с ним наедине некоторое время, — сказал Мо Си.
Служащий заметил, как помрачнел взгляд генерала, и не решился сказать что-то еще. Ему оставалось только опустить голову и сказать:
— Да.
После того как его сопровождающий отступил, Мо Си отпустил грязный занавес и ступил в темную комнату, в которой не было даже свечи.
В полумраке сверкали только глаза Гу Мана.
Мо Си нахмурился, внезапно почувствовав, что что-то во всем этом было не так.
Что случилось с его глазами?
Он поднял руку, и на его ладони появился огненный шар, который он поднес к двум светящимся в темноте огонькам.
Гу Ман был в заключении уже пять дней, и его разум в неволе затуманился. Кроме того, он уже очень давно не видел такого ослепительного света. Из его горла вырвался глубокий утробный звук похожий на рычание дикого зверя. Сообразив, что этот человек не собирается останавливаться, он, как раненое животное, попытался сбежать. Но к этому времени Гу Ман уже так ослаб от голода и заточения, что упал на землю, не сделав и пары шагов.
Мо Си неподвижно стоял перед ним, свет выхватил из темноты сгорбленное тело Гу Мана. Видя, что нет никакой надежды на спасение, Гу Ман повернулся, чтобы посмотреть в лицо опасности...
Мо Си еще раз отметил, что с ним точно что-то было не так…
Две их последние встречи были не только омрачены его противоречивыми эмоциями, но и проходили в полумраке, поэтому Мо Си не смог хорошо рассмотреть лицо Гу Мана. Теперь же он обнаружил, что глаза Гу Мана были совсем не такими, как раньше.
Взгляд угольно-черных всегда смеющихся глаз в этот миг был стерт и замещен яростным взглядом сияющих синим светом зрачков.
Без сомнения, такие глаза могли принадлежать только снежному волку.
Хотя Мо Си слышал, что страна Ляо усовершенствовала тело Гу Мана, привив ему суть дикого зверя, но когда он своими глазами увидел, как в до боли знакомых чертах проявилась волчья личина, то внутренне содрогнулся.
Он грубо схватил Гу Мана за подбородок и уставился в голубые[6], как море, глаза.
[6] 蓝眼睛 лань яньцзин lán yǎnjing, где «лань» голубой/синий, лазурный оттенок, цвет индиго.
Кто?
Кто это?!
Реагируя на гнев владельца, ослепительно-белое пламя в его руке стало больше, почти опалив лицо Гу Мана. Острый, как штык-нож, темный взгляд полоснул по всему телу человека-волка.
Возможно, именно этот пронизывающий до костей взгляд придал Гу Ману силы, и в этот момент, отбросив руку Мо Си, он попытался сбежать.
Мо Си рыкнул:
— Стоять!
Огненный шар завис в воздухе, в то время как Мо Си мертвой хваткой вцепился в запястье Гу Мана.
Его движение было слишком сильным, а Гу Ман за короткий период времени получил слишком много внешних стимулов. В воздухе вокруг него вспыхнули искры, прежде чем защитный массив активировался на полную мощность. Множество бесплотных лезвий вырвались из тела Гу Мана и устремились к Мо Си с явным намерением залить этот грязный сарай его благородной кровью.
Но в самый опасный момент произошло нечто совсем уж странное.
Стоило мечам защитного массива коснуться Мо Си, как они превратились в хрустальные крылья, в тот же миг опавшие на землю сотнями сияющих перьев...
Гу Ман испуганно замер. В отличие от него, Мо Си уже знал, что против него этот защитный массив совершенно бесполезен. Сжав руку Гу Мана еще сильнее, он дернул его на себя, притягивая еще ближе.
После мгновенного замешательства, осознав, что оказался в плену чужих рук, Гу Ман начал отчаянно сопротивляться, пытаясь ударить Мо Си или пнуть его ногой.
С трудом справляющийся со своим бешеным темпераментом Мо Си рыкнул:
— Хватит дергаться!
Услышав тихий голос так близко, Гу Ман вскинулся и задрожал, охваченный паническим ужасом. Конечно, он знал, что этот защитный массив был его последней линией обороны, и теперь ему, словно лишенному клыков и когтей одинокому волку, оставалось только умереть, не в силах оказать сопротивление этого разъяренному, настроенному против него человеку.
— Не... — наконец выдохнул он, чуть дрожа.
Грудь Мо Си бешено вздымалась. Он почти с ненавистью посмотрел на мужчину в своих объятиях и сквозь зубы процедил:
— Что «не»?
— Не… — испуганный Гу Ман, казалось, забыл человеческий язык. Каждое медленно произнесенное слово словно застревало у него в горле, — ...убивай меня...
Мо Си лишился дара речи.
Эта пара лазурных глаз смотрела на него с совершенно животным испугом и печалью, а их обладатель так неумело и неловко молил его:
— Я… — губы приоткрылись, потом сомкнулись, затем снова открылись. — Я... хочу жить…
И сердце Мо вдруг дрогнуло.
Их взгляды встретились, и шрам на груди Мо Си снова болезненно запульсировал.
«...Я хочу жить! Но хочу жить с чистой совестью, что в этом плохого? Мо Си, ты меня понимаешь? А?! Сейчас я не могу так жить! Мне плохо, мне не по себе! В моих снах только лица мертвых людей! Когда я просыпаюсь, то просто не могу жить дальше! Знаешь, что это за пытка — каждую ночь хотеть умереть?! Ты ни черта не понимаешь!»
Прежде чем Гу Ман стал предателем, однажды он, потеряв контроль над собой, разбушевался так, что, ревя от ярости, сжал в руках чашу настолько сильно, что она треснула, и кровь пролилась на пол, как вино.
Мо Си понимал его боль.
Но что он мог тогда сделать?.. Только оставаться рядом с рыдающим, бушующим, вдрызг пьяным Гу Маном. Только поддерживать, ожидая, когда душевная боль утихнет и старые шрамы перестанут так мучить его.
После, когда Гу Ман очнулся от того пьяного дебоша, он больше не упоминал об этом, но интуитивно Мо Си чувствовал, что теперь за этой его всегда такой открытой и доброжелательной улыбкой было скрыто что-то, что он никак не мог ухватить.
Позже, когда Император отослал его из столицы, Гу Ман пригласил его вместе выпить на дорожку. Именно тогда, улыбаясь, он и сказал, что собирается стать плохим человеком. Мо Си не поверил ему.
Но когда вернулся, то нашел одурманенного Гу Мана в публичном доме. Он и правда превратился в совершенно другого человека.
А вскоре после этого Гу Ман стал предателем.
На самом деле эти шрамы на сердце Мо Си никогда не заживали. Просто на старые раны ложились новые.
Он хочет жить. И все же, ежедневно, каждую ночь, он хочет умереть.
Вот так, день за днем, он мечтает просто сгореть безвозвратно.
А теперь, движимый животным инстинктом самосохранения, этот голубоглазый Гу Ман так тихо и печально молил его:
— Я хочу жить…
Мо Си закрыл глаза и сказал:
— Я ничего тебе не сделаю.
Человек в его объятиях продолжал дрожать.
Видно было, что он долго голодал. Щеки впали, грязные длинные черные волосы падали на лицо.
Он продолжал смотреть в лицо Мо Си, и тот также смотрел на него, не отводя взгляда. Потребовалось время, чтобы Гу Ман немного успокоился и перестал дрожать.
Но стоило Мо Си протянуть к нему руку, как глаза Гу Мана испуганно распахнулись, взгляд заметался, словно он инстинктивно искал способ сбежать, хотя разумом понимал, что у него ничего не выйдет.
— Это я...
— ...
Очевидно, он пришел сюда, движимый подозрениями, разочарованием, ненавистью и противоречиями в своем сердце.
Но стоило ему увидеть бьющегося в панике Гу Мана, Мо Си словно попал в глаз бури и шторм в его сердце мгновенно утих. Он и сам не знал, куда делось его желание пытать, оскорблять и унижать Гу Мана.
— Ты все еще помнишь меня?
Помолчав, он, сам не понимая зачем, добавил:
— Если даже не помнишь, ну и ладно.
Гу Ман не издал ни звука. Не дождавшись ответа, Мо Си дернулся, чтобы уйти, но в этот момент услышал тихий голос:
— Ты посещал меня в борделе.
На несколько мгновений Мо Си просто лишился дара речи.
— Послушай, — темный огонь снова вспыхнул в его сердце, сквозь зубы он процедил, — впредь никогда не произноси этих слов в моем присутствии. В тот день я пришел к тебе, чтобы поговорить, а не... не ... — его губы так и не смогли произнести слово «блудить». Потемнев лицом, Мо Си отвернулся. Спустя какое-то время он все же решился сказать:
— Запомни, мы только разговаривали.
— Разговаривали… — пробормотал Гу Ман, наконец немного расслабившись. Но его странные глаза продолжали считывать каждую эмоцию с лица Мо Си.
Наконец он, медленно выговаривая слова, спросил:
— Но… все же почему?
— Что «почему»?
— Почему... мой… — Гу Ман все еще не мог собраться с мыслями, поэтому у него не получалось говорить так спокойно и связно, как в ту ночь, когда они встретились после долгих лет разлуки. Он был истощен и напуган, поэтому ему с трудом удавалось выговаривать по одному слову. — Мои мечи... исчезли. Я напал на тебя, но не смог ударить.
Мо Си ответил не сразу. Его взгляд постепенно становился все более мрачным и холодным.
— Почему?
— ...
«Почему?»
На том памятном званом ужине у Мужун Ляня многие гости сетовали, что никто в мире не знает секрет удивительного защитного массива Гу Мана. На самом деле они ошибались.
Среди них был человек, который не только был знаком с принципом действия этого защитного массива, но и точно знал, как именно он был создан.
Но тогда Мо Си не проронил ни слова.
Сейчас же он не сводил взгляда с лица Гу Мана, одной рукой продолжая удерживать его, другой заставил поднять подбородок, а затем огрубевшие пальцы соскользнули вниз по шее и замерли на печати в виде лотоса.
Мо Си возвышался над Гу Маном подобно скале. В повисшей тишине он нежно ласкал тонкую шею, и в глубине его зрачков разгорался яростный огонь. Казалось, что в любой момент этот человек может броситься на Гу Мана, впиться зубами в цветочную печать и разорвать его сонную артерию. В этот момент он хотел только, чтобы здесь и сейчас Гу Ман наконец умер в его объятиях и больше никогда не смог обмануть, предать и разочаровать его.
Только тогда он будет послушным.
Вероятно, из-за того, что его взгляд был слишком безумным и исступленным, почувствовав, что что-то не так, Гу Ман поспешно отвел взгляд и попытался отодвинуться. Его губы чуть дрожали, словно он что-то бормотал себе под нос.
Наконец, в тишине раздался низкий голос Мо Си:
— Не используй его снова.
— !..
— Неважно, как и сколько раз ты будешь призывать, это не сработает.
Гу Ман был поражен:
— Ты... знаешь?
— Я знаю. — Взгляд Мо Си оторвался от лотоса и сконцентрировался на безбрежных голубых глазах Гу Мана.
— Этот защитный массив не появится сам по себе, если ты сам не пожелаешь призвать его. Он откликнется только на искреннюю просьбу, идущую от сердца.
Гу Ман мгновенно побледнел еще больше. В шоке он уставился на Мо Си широко открытыми глазами.
Выражение лица самого Мо Си также было очень сложным. Ненависть к этому человеку укоренились в нем слишком глубоко, но сейчас, когда она вступила в противоречие с другими чувствами, он совсем запутался и не знал, как теперь поступить.
— Но если я наложу запрет, он не появится. — Мо Си сделал паузу, его глаза потемнели еще больше, бледные губы, казалось, с трудом двигались, выговаривая слово за словом. — Потому что он слушает не только тебя, но и меня. Этот защитный массив принадлежит не только тебе.
С каждым словом, которое он произносил, Гу Ман становился все бледнее, в итоге цвет его кожи сравнялся оттенком с листом бумаги. В оцепенении он смотрел на лицо Мо Си, которое было так близко, что он мог коснуться его, лишь подняв руку.
— Но… почему?..
Тяжело дыша, Мо Си опустил голову и посмотрел на него в упор. Хотя он и не хотел показывать свои эмоции, боль в его глазах было сложно скрыть. Его ресницы задрожали, перехватило горло.
— Гу Ман... — Мо закрыл глаза, прежде чем продолжить, — ты на самом деле ничего не помнишь?
Зрачки Гу Мана расширились, в глазах цвета морской воды отразилось лицо Мо Си.
— Ты.… Он не может устоять... перед тобой, — пробормотал он. Его лицо выражало лишь звериную настороженность. — Так… почему он слушается тебя?
Теперь по выражению лица было не понять, спокоен Мо Си или испытывает боль. С трудом разомкнув бледные губы, он холодно ответил:
— Конечно, он слушается меня.
— …
Тишина.
Мо Си зажмурился.
А потом, словно бурлившая внутри лава эмоций наконец прорвала все заслоны и хлынула в его сердце. Когда он снова открыл глаза, его зрачки полыхали алым огнем, и пламя гнева излилось на Гу Мана злыми словами:
— Конечно, он слушается меня! Потому что для сотворения твоей печати была использована моя кровь, потому что именно моя рука нарисовала этот знак на твоем теле, потому... потому что создатель этого массива вовсе не ты, а я!
Но Гу Ман так ничего и не понял.
Широко открыв глаза, он смотрел в исполненное гнева и печали лицо странного незнакомца.
Поведение этого человека было слишком сложным для него. Он вел себя так странно, словно все разрушительные эмоции: страсть, ненависть, страдания и отчаяние, которые он копил и подавлял десятилетиями, в этот момент вырвались на свободу.
Вдруг Мо Си поднял руку и почти разорвал жесткий воротник-стойку на собственных одеждах, обнажая длинную белую шею. В его глазах сошлись в битве огонь и лед, когда, стиснув зубы, он спросил:
— Видишь это? — Острый взгляд влажных от непролитых слез глаз буквально пригвоздил Гу Мана. — Эта печать точно такая же, как у тебя… Это твоя кровь! Это дело твоих рук! Это было сделано для тебя...
Высказав все это, Мо Си оттолкнул Гу Мана, словно больше не хотел видеть его, как будто прямо сейчас хотел вышвырнуть из своей жизни.
А потом он поднял руку, прикрывая лоб и глаза.
У него перехватило горло, и его речь окончательно захлебнулась.
Автору есть что сказать: 《К вопросу о цветочном «принте»[7]》
[7] От переводчика: можно еще перевести «Не отклоняясь от темы цветочной печати», а вообще эта история из разряда «слышал звон, да не знаю, где он».
Сиси[8]: — Никогда бы не подумал, что эта цветочная печать окажется такой несмываемой. Неужели даже в Ляо тебя не смогли отмыть от нее?
Манман[9]: — Мыли-мыли, не домыли. Немного грязи все равно осталось.
А-Лянь[10]: — Сердцем чувствую, что между Мо Си и Гу Маном есть какая-то грязная связь[11]! Чтобы я мог в будущем взять под контроль Мо Си, вы должны украсть для меня его простыни[12]!
Подчиненные А-Ляня: — Ваша светлость, но князь Сихэ такой чистоплюй! Наверняка его простынь постирана десять раз и на ней нет ни единого пятнышка...
А-Лянь: — Не верю! Ищите тщательнее! Там точно должно было остаться какое-нибудь несмываемое пятно!
Юэ Чэньцин: — Плохо дело! Стоит немного увлечься, и одежда[13] вмиг становится грязной! Что же делать?
Цзян Есюэ: — Что еще я могу сделать для тебя? Приходи в дом своего старшего брата, и я постираю твое белье. Вздох.
Таинственный Четвертый Дядя: — Да ты вообще не умеешь стирать одежду! После твоей стирки она станет еще грязнее.
Принцесса Мэнцзэ: — ...У меня разболелась голова. Когда я вернусь в город, давайте обойдемся без подарков местного производства, просто принесите немного моющего порошка для всех этих людей.
[8] 茜茜 сиси xīxī — неженка, чистюля; толстый намек на Мо Си, который, как мы уже знаем, очень не любит «грязь».
[9] 茫茫 манман mángmáng — бескрайний, необъятный, непостижимый и просто «мутный».
[10] 阿莲 а-лянь ālián — «маленький лотос» или «искривленный лотос» (сошедший с прямой тропы) (все это о «купидоне» Мужун Ляне).
[11] 有一腿 юитуй yǒu yī tuǐ «иметь одну ногу/опору» — иметь связь, состоять в любовных отношениях.
[12] не иначе как «девственную» кровь Гу Мана на простынях князя Сихэ ищет наш «лотос».
[13] 心衣 синьи xīnyī «одежда для сердца» — так в древности называлось нижнее белье (抹胸 и 兜肚).
Автор: Жоубао Бучи Жоу. Перевод: Feniks_Zadira
< Глава 18 Оглавление Глава 20 >
Комментарии
Отправить комментарий