Гу Ман в полной растерянности уставился на этого странного человека. Нерешительность, настороженность и недоумение легко читались в его взгляде.
В конце концов он сделал шаг вперед, поднял руку и прикоснулся к шее Мо Си, который тут же вскинул голову и уставился на него покрасневшими глазами.
Тяжелое дыхание Мо Си выдавало охватившее его сильное волнение. Распахнутый ворот не скрывал сияющую печать в виде лотоса, которая пульсировала в одном ритме с биением его сердца. Хотя князь Сихэ никогда не практиковал запретных техник, сейчас выражение его лица ничем не отличалось от хищного оскала демонического зверя.
— Что ты делаешь?
— Я... — сердце Гу Мана затрепетало, как пойманная птица, — я... не знаю, кто ты...
— ...
— Почему у тебя тоже есть это?..
Невыносимая боль пронзила сердце Мо Си, гордыня и обида сделали его жестоким. Отшвырнув руку Гу Мана, он рыкнул:
— Вещи, подобные этой, никогда не были нужны мне, но ты вынудил меня...
Гу Ман ничего не ответил, только, запрокинув голову, смотрел снизу вверх на словно утратившего остатки разума мужчину.
На глазах Гу Мана респектабельный, состоявшийся во всех отношениях князь Сихэ, спрятавшийся от чужих придирчивых взглядов в полумраке сарая для дров, вмиг растерял свой хваленый самоконтроль и начал вести себя как неразумный юнец.
— Разве это был не ты? Всегда ты! — Мо Си дрожал всем телом, уголки его глаз покраснели. — Это ты меня спровоцировал, это ты пришел тогда, чтобы найти меня...
Когда он был так разочарован и несчастен...
Исполнен гордости и самодовольства...
В богатстве, бедности и во времена, когда их будущее было таким зыбким...
Все дело в том, что это Гу Ман всегда первым подходил к Мо Си, освещая все вокруг этой своей ослепительной улыбкой.
— Это ты заставил меня поверить...
Поверить, что в этом мире может существовать дружба без корысти, что в нем есть человек, который будет хорошо относиться к нему, не рассчитывая на вознаграждение.
Поверить, что в этом продажном мире все еще существует чистота, искренность и непоколебимая верность Родине.
— Это ты взял меня за руку и заставил вернуться...
Мо Си действительно потерял способность здраво мыслить. Он так долго держал все в себе, так долго ждал. Разве все было не ради того, чтобы однажды настал тот день, когда он сможет потребовать от Гу Мана правды?
Он просто хотел увидеть, что на самом деле Гу Ман скрывает в своем сердце...
Почему теперь он не может получить даже эту малость?
Обманут, брошен, предан.
«Просто скажи, что твоя любовь была подделкой! Скажи, что твое желание было притворством! Скажи, что обещание всегда быть рядом было ложью!»
Не осталось ничего. Только две печати-лотоса на их шеях, как болезненное напоминание об их общем прошлом. Доказательство их юношеской глупости, былого бесстрашия, искренности и решительности.
Она стала вечным свидетельством того, что в молодости, не зная коварства любви, он был так неосторожен, что сам прыгнул в расставленные любовные сети.
Так безрассуден, что сам хотел вырвать из груди сердце и подарить любимому человеку.
Так наивен, что искренне верил, будто все их обеты нерушимы.
Так глуп… что по сей день так и не смог отпустить эту боль, продолжая держать ее в своем сердце.
От взрыва эмоций гудело в ушах, все плыло перед глазами.
Мо Си в замешательстве взглянул на стоявшего перед ним Гу Мана. Ему никак не удавалось справиться с приступами головокружения, зрение становилось все менее ясным, перед глазами темнело.
И он снова увидел ту сцену из прошлого. Молодой человек стоит на палубе корабля. Так далеко, и все же так близко. Такой знакомый и такой чужой. Морской бриз раздувает черный плащ за его спиной, открывая бинты на талии. Словно в насмешку, на его голове криво повязана шелковая лента.
«Я правда могу убить тебя…»
Мо Си схватил его за грудки и толкнул к стене. Ну и что, что сегодня не самый худший день для него…
— Да... Я знаю, что ты можешь убить меня. Разве однажды ты уже не заколол меня?.. Почему же на этот раз в поместье Ваншу ты отказался зарезать меня?!
Он понимал, что потерял самообладание, понимал, что выглядит смешно. Но разве мог человек, который всегда так умело подавлял свои эмоции и контролировал себя, сорвавшись, остановиться на полпути?
Тем более все то, чего Мо Си желал все эти годы, так это вернуться назад...
И получить один ответ на один вопрос.
— Это ты заставил меня поверить... в конце концов, это ты снова заставил меня поверить… Ты сказал не принимать все так близко к сердцу. Такая мелочь не стоит и упоминания, поэтому мне все равно… — сначала он говорил тихим и низким голосом, но в конце у Мо Си перехватило дыхание. — Но знаешь ли ты, что я потерял после того, как ты встал на тот путь?!
Знаешь ли ты, что я потерял...
Мо Си резко отвернулся и спрятал лицо в тени. Какое-то время он просто стоял с опущенной головой и молчал. Слова застряли между судорожно сжатыми зубами, чтобы быть разбитыми в мелкую крошку и стертыми в порошок его ненавистью.
— Человек, который ни о чем не заботится, — это не я.
— ...
— Это ты.
— ...
— Я ненавижу себя за то, что не смог удержать тебя в своих руках[1]...
[1] 恨不能把你 hènbùnéng bǎ nǐ хэньбунэнбань, где 恨不能 можно перевести как «страстно желать» или «ненавижу, что не в состоянии»; 把你 — крепко/единолично держать в руке; направлять, охранять; защищать; т.е. в этой интерпретации слова Мо Си можно трактовать двояко: он ненавидит себя за то, что не смог удержать Гу Мана, или же он страстно желает защищать/монополизировать его.
На полуслове он просто потерял дар речи.
Потому что Гу Ман вдруг протянул к нему руку, чтобы осторожно и нерешительно обхватить ладонью его лицо:
— Ты... не грусти так.
Мо Си поднял голову и встретился взглядом с парой ясных, прозрачных, как морская вода, голубых глаз.
— ...Я не понимаю, о чем ты говоришь... Но можешь ли ты... не грустить... так сильно?.. — Гу Ман очень неловко, но старательно выговаривал каждое слово, чтобы оно звучало четко и правильно. — Не... грусти.
Словно раскаленное в горне лезвие резко погрузили в воду.
В облаке дыма с шипящим звуком в одно мгновение растаял безумный гнев Мо Си.
Кипевшая от ярости кровь постепенно остывала, и с холодом возвращалась способность здраво мыслить.
Гу Ман взглянул на него и медленно сказал:
— Ты не плохой человек… — длинные ресницы затрепетали, когда он, очень осторожно выбирая слова, добавил, — я не знаю тебя, но ты... не плохой… Поэтому... не грусти…
Мо Си стало очень не по себе от мешанины чувств, накрывших его с головой. Самыми яркими были ненависть, беспокойство, ярость, но было и еще что-то, что он не мог определить. Он посмотрел на знакомое лицо Гу Мана, на котором ярко горели совершенно чужие голубые глаза.
Было время, когда этот человек, вот так же глядя на него своими черными и глубокими глазами, с улыбкой говорил ему:
«Мо Си… Все в порядке, не грусти. Несмотря ни на что, мы никогда не расстанемся и переживем любые трудности. Давай вернемся домой вместе».
Внезапно он почувствовал полную опустошенность в своем сердце. Мо Си устало смежил веки. Словно умирающий кондор, исчерпав последние силы, все еще упорствовал и продолжал парить:
— Мне... не грустно.
Несомненно, он ненавидел его так сильно, что хотел задушить собственными руками. Посмотрим, сможет ли он после этого сбежать, сможет ли снова обмануть и покинуть его.
Он хотел своими глазами увидеть, как треснет его череп, как на его руках он истечет кровью, положив конец всем отчаянным надеждам.
Но когда Гу Ман так деликатно попытался утешить его, он вдруг подумал...
Много лет назад Гу Ман, сидя на краю залитой кровью траншеи, достал свою нелепую зурну… После измены он ни разу не играл на ней, словно опасаясь гнева людей и небес.
В тот же раз все, кто слышал завывания зурны, спешили закрыть уши и бранили музыканта на чем свет стоит. Что за завывания неупокоенного духа в конце-то концов? Но Гу Ман только смеялся, раскачиваясь из стороны в сторону, и играл для погибших в той битве «Сотни птиц поклоняются Фениксу»[2], на полном серьезе[3] вкладывая в эту «песню» свою печаль и искренность.
[2]《百鸟朝凤》bǎi niǎo cháo fèng бай няо чао фэн— «Сотни птиц поклоняются Фениксу» — эта мелодия для зурны характеризуется имитацией веселого гомона разных птиц — все птицы галдят, любуясь на феникса.
[3] 认认真真 rènrèn zhēnzhēn жэньжэнь чжэньчжэнь — по-настоящему; добросовестно; всерьез; не различая правду и ложь.
Когда Мо искоса посмотрел на него, то увидел слезы в уголках его глаз.
Потому что Гу Ман был совершенно серьезен.
Даже после того, как этот мошенник множество раз обманул и предал его, Мо Си знал, что тогда Гу Ман был искренен.
Мо Си все еще хотел верить, что те годы и те чувства не были обманом.
И ради этого он мог и подождать.
— Забудь! Если не можешь вспомнить, то на этом и порешим, — голос Мо Си звучал хрипло от подкативших к горлу слез. — Это я слишком много болтаю.
— На самом деле не так и важно: забыл ты все или притворяешься, что все забыл, — после минутного молчания Мо Си выпрямил спину и оправил одежду, разгладив каждую складочку на ткани. Снова скрыв воротом лотос на своей шее, он сказал: — Я подожду… Я буду ждать твоего ответа. Буду ждать, пока ты не будешь готов сказать мне правду.
Его глаза и кончик носа все еще были красными.
Гу Ман растерянно повторил:
— Ты... подождешь меня?..
— Да, я буду ждать тебя… Несмотря ни на что я буду ждать тебя. И неважно, сколько времени пройдет, я все равно дождусь. Но помни, если ты снова мне соврешь, если я узнаю, что ты продолжаешь обманывать меня... я не могу позволить тебе нанести удар в то же место на моей груди. Я сделаю так, что жизнь твоя будет не хуже смерти.
Стало очень тихо.
Гу Ман склонил голову и на мгновение задумался, а потом озадаченно переспросил:
— Что значит… жизнь не хуже смерти?
Озадаченный его невинным тоном, Мо Си холодно взглянул на него. Однако из-за того, что уголки его глаз все еще были раздражены, а взор затуманен, он не мог видеть ясно.
Почувствовав его взгляд, Гу Ман поднял голову и посмотрел на него. Этот странный человек сломал его защиту и вырвал его «острые когти», но он не сломал ему шею и не унизил, как другие люди. Поэтому Гу Ман осторожно спросил:
— Жизнь не хуже смерти... Это... значит, ты хочешь отпустить меня?
Мо Си:
— …Нет.
— Но ты не убил меня и не ударил.
— ...Я не бью дураков.
Гу Ман ничего не сказал и продолжил внимательно изучать его. Вдруг он подался вперед и принюхался. Мо Си поднял руку, и кончик носа Гу Мана уперся ему в ладонь:
— Что ты делаешь?
Гу Ман облизнул вдруг пересохшие губы и тихо ответил:
— Запоминаю тебя.
— ...
Запоминает его? Что именно он запоминает? Его лицо или запах?
Или хочет запомнить человека, который назвал его дураком?
Но Гу Ман ничего не объяснил. В этот момент он просто опустился на землю. Вряд ли таким образом он хотел выказать свое неуважение, скорее, после десяти дней голода слишком устал. Он больше не беспокоился о Мо Си. В любом случае, его последний клык был бесполезен, когда дело касалось этого человека.
Гу Ман медленно опустил голову и свернулся калачиком в своем углу. Его волчьи глаза светились в темноте.
— Спасибо, — сказал он, сонно моргая. — Ты единственный, кто хочет, чтобы «моя жизнь была не хуже смерти».
Эти слова застигли Мо врасплох, пролившись на его сердце, словно уксус.
Какое-то время он просто стоял там, разглядывая обшарпанные стены хижины, тонкий хлопковый матрас в углу и свернувшегося калачиком человека на нем.
Мо Си закрыл глаза, и его длинные ресницы чуть затрепетали.
В конце концов он вышел и вернулся с парой лепешек и горячим бульоном. Протянув их умирающему от голода Гу Ману, он сказал:
— Ешь.
— … — Гу Ман всей грудью втянул вкусно пахнущий воздух и сглотнул. Замявшись, он пробормотал:
— Но ты же не воспользовался мной...
Как только Мо Си услышал это «воспользовался», его черные брови сердито сошлись над переносицей. Ничего не говоря, он бросил лепешки прямо в лицо Гу Ману.
Была уже поздняя ночь, когда Мо Си вернулся в свой особняк.
— Ваша светлость, вы вернулись... Ох! Что с вами случилось?
— Со мной все в порядке.
— Но ваши глаза... почему они покраснели?
— Просто ветер поднял пыль… — пробормотал Мо и, не оглядываясь, пошел в свою спальню.
После времени, проведенного в доходном доме «Ломэй», ему совершенно не хотелось спать. Так как ворочаться в постели было бессмысленным занятием, он накинул отороченную мехом черную мантию и вышел в галерею, чтобы полюбоваться луной. Однако изможденное лицо Гу Мана продолжало мельтешить перед его глазами, сколько бы он не пытался избавиться от него.
Неужели он на самом деле превратился в дурачка?..
С какой целью страна Ляо отослала его назад? Стал ли Гу Ман примирительным даром, или для его возвращения были иные скрытые мотивы?
Он пытался без эмоций обдумать эту ситуацию, но сколько бы ни пытался, в конце концов его мысли сворачивали на воспоминания о паре голубых глаз, которые могли бы принадлежать снежному волку.
«Спасибо. Ты единственный, кто хочет, чтобы моя жизнь была не хуже смерти».
Мо Си обреченно закрыл глаза.
После этого он долгое время не посещал государственный доходный дом «Ломэй», чтобы снова увидеть Гу Мана.
Во-первых, он был очень занят служебными делами, во-вторых, доходный дом «Ломэй», в конце концов, был территорией Мужун Ляня. Часто наведываться туда точно было не лучшей идеей.
Только однажды, когда Мо Си во главе столичной гвардии патрулировал столицу, проезжая мимо, он бросил взгляд на задний двор «Ломэй». Гу Ман, сидя на корточках, разглядывал рыб в пруду. Рядом с ним присела грязная большая черная собака. Все было как раньше.
В мгновение ока наступил конец месяца и выпал первый снег.
Это случилось в один очень холодный зимний вечер. Зима вступила в свои права, за стенами Военного Ведомства бушевал снежный буран. Из-за непогоды большинство офицеров Военного Ведомства отправились домой пораньше, чтобы провести время со своими семьями. Молодежь, сбившись в группки, отправилась искать развлечений в питейных заведениях столицы.
Мо Си как раз собирался отправиться к себе домой, когда из-за горы свитков послышался тихий голос:
— Князь Сихэ, я могу... попросить вас об одолжении?
Автору есть что сказать:
Сегодняшнее маленькое представление является пересказом вполне реальной истории…
Друг: — Давай я нарисую образы Гу Мана и чистюльки Сиси. Можешь сказать, какое у них оружие?
Я: — О… в ближайшее время, я планирую дать Сиси кнут, меч и трость[4], которая сможет превращаться в огромного кита! Будет очень круто!
Друг: — Прямо в яблочко! А что насчет Манмана?
Я: — ...
Друг: — Что насчет Манмана???
Я: — Зурна.
Друг (роняя кисть): — Что?
Я: — Оружие Гу Мана — зурна. = = Эй, я не шучу!
Друг: — ...
Страна Ляо сделала для Гу Мана как минимум одну хорошую вещь: они дали ему новое оружие, привив вкус к использованию штык-ножа = = …
[4] 鞭子 biānzi бяньцзы — плетка, нагайка; плеть, хлыст; кнут, бич; 剑 jiàn цзянь — обоюдоострый меч; 手杖 shǒuzhàng шоучжан — трость, посох, палка, стек.
Автор: Жоубао Бучи Жоу. Перевод: Feniks_Zadira
< Глава 19 Оглавление Глава 21 >
Глоссарий по миру «Остатки грязи»
Комментарии
Отправить комментарий