[1] 脏兮兮 zāngxīxī цзансиси — не просто грязная, а отвратительно нечистая, грязнее не придумаешь; 祸水 huòshuǐ хошуй — губительная вода (женская стихия, которая может уничтожить/залить мужскую энергию — огонь); смертельная опасность; невзгоды и беды.
Ли Вэй был совершенно сбит с толку:
— Что?
Мо Си так и не посмотрел на него, скульптурные черты его лица все еще были скрыты в тени. Низкий чувственный голос звучал так, словно его обладатель, забыв о собеседнике, бормочет себе под нос:
— Возможно, если он все еще помнит некоторые вещи, его разум разрушен не полностью. Он притворяется.
— Как это возможно? — глаза Ли Вэя округлились от изумления. — Болезнь Гу Мана была изучена Башней Шэньнуна, и лучший целитель Чунхуа господин Цзян также подтвердил диагноз. Его духовное ядро раздроблено, душа разбита на части, разум уничтожен. Он считает себя волком, отбившимся от стаи...
— Ты когда-нибудь видел волка, который скорее ранит себя, чем кого-то другого?!
Ли Вэй был потрясен.
У него что-то со зрением? Или глаза князя Сихэ покраснели и начали слезиться?
— Господин, почему вы говорите это?..
Мо Си закрыл глаза. На самом деле его гнев был направлен не на Ли Вэя, он просто не хотел слышать ничего похожего на «Гу Ман ничего не помнит».
— В поместье Ваншу Мужун Лянь приказал ему выбрать одно из двух: либо отрезать мне руку, либо порезать себе лицо, — Мо Си отвернулся и, преувеличенно внимательно изучив тень, отбрасываемую деревом, все же тихо закончил, — он выбрал последнее.
Ли Вэй: — ...
— Хочешь сказать, что волк сделал бы такой выбор?
Ли Вэй подумал про себя:
«Что я хочу сказать? Да что я вообще могу сказать? При вашем-то взрывном характере, если я сейчас отвечу, что, скорее всего, Гу Ман просто не понял вопроса князя Ваншу, вы же наброситесь на меня и запинаете до смерти?!»
Значит, ему не показалось, что в последнее время Мо Си вел себя странно, словно был одержим какой-то идеей.
Стараясь не разозлить хозяина еще больше, Ли Вэй постарался облечь свои мысли в максимально безопасные фразы и тактично напомнил Мо Си:
— Сейчас разум Гу Мана в самом деле очень плох, и многие слова он просто не понимает. Говорить с ним все равно что пытаться объясниться с трехлетним ребенком, некоторые даже самые простые вещи надо повторять несколько раз…
Однако сердце Мо Си не желало отбрасывать даже эту слабую надежду.
Наконец, Ли Вэю осталось только предложить:
— Ваша светлость, почему бы вам не отправиться в Башню Шэньнуна, чтобы развеять ваши подозрения.
— ...
В Башне Шэньнуна было слишком много людей из клана Мужун, поэтому Мо Си не хотел идти туда сам.
Тогда Ли Вэй предложил ему другой план:
— Почему бы вам не отправиться в Императорскую Аптеку и спросить целителя[2] Цзяна.
[2] 药师 yàoshī яоши — целитель, фармацевт, аптекарь.
Целитель Цзян был известен как высокомерный и резкий в словах человек, поэтому Мо Си не ждал от их встречи ничего хорошего. Но в конце концов, не в силах больше терпеть боль в своем сердце, он все же решил нанести ему визит. Однако на пороге кричаще роскошного особняка лекаря его встретил маленький слуга, который испуганно пролепетал:
— Князь Сихэ, хозяин Цзян ушел собирать лекарственные травы.
— А когда он вернется?
— Точно не известно, когда хозяин вернется. Он может отсутствовать от трех дней до пяти месяцев.
— А известно, куда он отправился?
— Собирая лекарственные травы, хозяин путешествует по всему миру.
Не найдя слов, Мо Си бросил последний взгляд на самодовольную детскую мордашку и, кивнув, направил лошадь к своему дому.
Возможно, из-за его одержимости мыслями о Гу Мане эта история весь день не выходила у него из головы, а ночью ему приснился сон.
В нем он вернулся в давнее прошлое, когда наконец смог осознать и принять свои тайные чувства и всей душой возжелал скорее признаться в них объекту своих желаний.
Случилось так, что той ночью он патрулировал границу.
Тогда он был очень молод, ему не исполнилось и двадцати лет, он еще не был внушающим ужас и благоговение князем Сихэ, а сияние Гу Мана все еще было скрыто тенью Мужун Ляня.
Только что закончилось кровопролитное сражение с войском страны Ляо, в котором погибли многие. Когда Мо Си готовил к погребению своего павшего товарища, из нижних одежд мертвеца выпало забрызганное кровью любовное письмо. Он долго не мог отвести взгляда от этого неотправленного послания.
Семью Мо Си нельзя было назвать счастливой: с самого детства ребенок наблюдал, как близкие люди обманывают и предают друг друга.
И теперь впервые он столкнулся с таким проявлением настоящей страстной любви.
Этот погибший товарищ был грубым человеком. Он не видел, чтобы тот читал книги или увлекался стихосложением, но в самом пекле войны этот солдафон написал такое длинное и лиричное послание. В письме не было ни слова о перенесенных лишениях, войне, чести или заслугах, оно было посвящено зернышку родинки рядом с бровью прекрасной девушки и деревьям, посаженным во дворе родного дома.
«Пусть в следующем году, когда распустятся цветы, малышка Сяо Янь споет, а я сыграю на флейте для нее».
…Такое грубое и безыскусное стихотворение, но сколько в нем было нежности и чистоты.
И оно было написано тем неотесанным мужланом, которого он знал?
Когда этот человек написал это письмо, должно быть, он в самом деле представлял, как с победой вернется домой и девушка по имени Сяо Янь на зеленом лугу будет танцевать и петь под звуки его флейты.
В конце концов все, что осталось от его мечтаний, — это окровавленное письмо.
Мо Си не смог бы словами выразить свои чувства в тот момент. Он очень долго сидел на своей походной койке, сжимая в руке это последнее письмо друга.
«Пусть в следующем году, когда распустятся цветы, малышка Сяо Янь споет, а я сыграю на флейте для нее».
Если бы сегодня смерть пришла за ним, есть ли кто-то в этом мире, кого он не сможет отпустить?
Очень быстро перед его глазами появилась знакомая фигура. Мо Си долгое время принимал присутствие этого человека рядом как должное, однако сейчас, когда он задумался об этом, то замер как громом пораженный. Тело его бросило в холодный пот, а в груди словно вспыхнул огненный шар, жар от которого быстро захватил все его существо. Но, если подумать, возможно, этот огонь уже давно тихо чадил внутри его сердца, согревая, лаская и мучая его.
Просто раньше он не замечал его и не понимал тех чувств, что так упрямо подавлял.
Он сидел безучастный к происходящему вокруг, пока пожар, разгоревшийся в его сердце, не захватил его разум и чувства, а потом что-то внутри него рухнуло, но только для того, чтобы из пепла поднялось что-то новое, еще неизведанное.
За пределами лагеря его боевые товарищи оплакивали своих погибших друзей. Мелодия сюня и эти скорбные звуки ветер подхватил, перемешал и понес дальше.
Мо Си сжал в руке тонкую бумагу. Кто еще умрет?
Чьи надежды завтра исчезнут, оставшись только на окровавленной бумаге?
Больше не в силах противиться импульсивному желанию, рожденному его сердцем, Мо Си бросился прочь, но стоило ему откинуть полог, как он наткнулся на целителя:
— Господин Мо? — испуганно вскрикнул он.
Засунув окровавленное письмо в рукав, Мо Си поспешил покинуть палатку и устремился прочь из лагеря. Он собирался в будущем передать это письмо «малышке Сяо Янь», но сейчас все, чего он хотел, — это найти одного-единственного человека. Внезапно его охватило сильное волнение при мысли о том, что, если сегодня он не сможет высказать, что у него на сердце, другого шанса уже не будет, ведь неизбежная смерть может прийти за ним с восходом солнца.
— Молодой господин Мо! Молодой господин Мо!
Одетый в свободные белые одеяния целитель попытался догнать его, выкрикивая вслед:
— Молодой господин Мо, но ведь порез на руке...
Но Мо Си проигнорировал его. Его сейчас совершенно не волновали такие мелочи, как незначительные раны на теле. Он выскочил из лагеря и, призвав демонического коня, пустил его во весь опор.
Встречный северный ветер бросал снег в лицо, за спиной затихал похожий на голубиное курлыканье шум походного лагеря. В этой белой мгле звуки становились все глуше и обрывочнее. Мо Си не обращал внимания на ветер и снег, несмотря на непогоду, его горячие ладони были слегка влажными от пота. Он чувствовал лишь, как бешено билось сердце и кровь бурлила в жилах от жаркого желания прямо сейчас найти Гу Мана и высказать все.
— Где Гу Ман? — не сходя с лошади, спросил он, едва достигнув Северного гарнизона. — Я ищу его, где он?
Увидев запыхавшегося юношу, солдат испуганно спросил:
— Мо… господин Мо, какое-то срочное донесение? — от его дыхания в морозном воздухе образовалось белое облачко.
— Какое еще срочное сообщение? Мне что, каждый раз нужно приезжать с докладом, если я хочу встретиться с человеком? — его тон становился все более нетерпимым.
— Тогда вы…
Взгляд солдата скользнул по раненой руке Мо Си. Кажется, он что-то хотел спросить, но после мгновенного колебания счел за лучшее промолчать. Но Мо Си уже понял, о чем подумал этот человек: «Зачем, спрашивается, эта птица высокого полета, вместо того, чтобы отдыхать и поправляться от ранения, в такую непогоду скачет из Южного гарнизона в Северный? Неужели только чтобы найти это ничтожество?»
Мо Си тогда был слишком взволнован.
И слишком импульсивен.
Он только что понял одну очень важную вещь, которая в течение долгого времени сидела у него внутри и терзала его. Ему было просто жизненно необходимо найти Гу Мана. Мо Си казалось, если ему прямо сейчас не удастся найти его, то кровь его воспламенится от желания и сам он вспыхнет и сгорит дотла в темноте этой ночи.
Несмотря на свой вспыльчивый характер, он всегда был человеком слова, и если чего-то хотел, то, не обращая внимания на трудности, шел к своей цели, пока желаемое не оказывалось в его руках. Кроме того, тогда он был еще очень молод и еще не испытал истинную горечь любви.
Мо Си ни на секунду не задумался о возможных последствиях, о нормах морали, принятых в обществе, и даже мысли не допускал, что может быть отвергнут.
Тогда он вообще ни о чем подобном не думал. Просто слепо рвался в бой, самым дурацким образом следуя велению своего сердца. Теперь, стоя возле казарменной палатки, он чувствовал, как дрожат его пальцы, вскипающая от возбуждения кровь быстрее бежит по жилам, а сердце срывается в болезненный бег. Горло сдавило так, что ему пришлось сделать глубокий вдох, прежде чем решительно отдернуть теплый полог.
— Гу Ман...
На звук его голоса повернулся молодой заклинатель. Несмотря на полевые условия, ему удавалось сохранять чопорный и праведный облик. В то время этот юноша по имени Лу Чжаньсин был одним из лучших друзей Гу Мана.
Этот юноша, известный довольно вздорным характером, был также наперсником Мужун Ляня и вырос вместе с Гу Маном. Сейчас Лу Чжаньсин в одиночестве сидел в палатке, изучая книгу по фехтованию и поедая фрукты. Увидев Мо Си, он на мгновение растерялся:
— Молодой господин Мо?
— ...
— Почему вы здесь?
— Где Гу Ман?
— О, вы тоже его ищете? — Лу Чжаньсин с удовольствием вгрызся в сочную грушу и вдруг фыркнул и ухмыльнулся. — Почему так много людей ищут его сегодня вечером?
— Кто еще его искал?..
— О, ничего особенного. Всего лишь несколько наших друзей хотели развлечься вместе с ним в соседней деревне. Господин Мо, вы их не знаете. Я тоже собирался пойти с ними, но моя нога еще не зажила, так что для меня слишком уж хлопотная эта затея...
Лу Чжаньсин продолжал болтать ни о чем, отчего тревога в сердце Мо Си стала только сильнее. Прикусив губу, он спросил:
— Куда он пошел?
Лу Чжаньсин ухмыльнулся и открыл рот, собираясь ответить на его вопрос.
Но как раз в тот момент, когда Мо Си был готов снова получить тот ответ в своем сне, он почувствовал сильную боль.
…Как будто его сердце инстинктивно хотело защититься от новых мучений. Непроглядная тьма упала с небес на землю, поглотив все, включая те слова Лу Чжаньсина. Хрупкий мир сна в мгновение ока превратился в пыль.
Мрак становился все более черным, сон давил все сильнее, пока все звуки и цвета не исчезли.
В конце концов не осталось ничего.
Бесцветная и беззвучная пустота.
Мо Си разбудил щебет птиц в саду его поместья. Он медленно открыл глаза, постепенно приходя в сознание, словно отраженная в воде луна[3] разбилась вдребезги. Обессиленный и потерянный, он оказался выброшен на пустынный берег.
[3] 镜花水月 jìnghuā shuǐyuè цзинхуа шуйюэ «цветы в зеркале, луна в воде» — мираж, иллюзия, несбыточная мечта.
— Гу Ман...
Все еще чувствуя послевкусие сна, Мо поднял руку. На горячей коже все еще осталось несколько капелек пота, быстро билось сердце, и в крови бурлила та неудержимая юношеская страсть, но содержание сна постепенно стиралось из памяти.
— Ваша светлость... — заметив, что он проснулся, Ли Вэй с поклоном подошел к нему. — Князь Чанфэн с утра пораньше прислал людей с дарами. Я распорядился оставить их в приемной[4]. Вы примите эти подношения, ваша светлость?
[4] 花厅 huātīng хуатин «цветочный павильон» — приемная, гостиная за пределами дома, обычно павильон в саду.
— Князь Чанфэн?
Только проснувшись от тяжелого сна, Мо Си все еще чувствовал себя расстроенным и разбитым. Даже такой блестящий талант своего времени, как божественный князь Сихэ, мог позволить себе иногда быть простым смертным, захваченным тенями болезненного прошлого. Он потер лоб и нахмурил брови, восстанавливая в памяти, кто же такой этот князь Чанфэн…
Этот старый аристократ сегодня переживал не лучшие дни. Разорившийся и утративший влияние при дворе дворянин давно уже считался «князем» исключительно на словах. Долгие годы этот человек не появлялся в обществе.
Все еще раздраженный Мо Си снова потер лоб и спросил:
— Чего он хочет добиться, посылая мне эти подарки?
— Он ничего не передал на словах.
Мо Си привык жить и поступать по совести, поэтому после недолгого раздумья он распорядился:
— Тогда верните ему подарки и передайте, что я благодарен за добрые намерения, но, так как нет никакого повода, не желаю ничего принимать.
— Да.
После того как Мо Си умылся и переоделся, он отправился в приемную, чтобы посмотреть, что ему прислал разорившийся аристократ, и был по-настоящему шокирован увиденным. Жемчуг и нефрит, рулоны шелка, коробки с редкими лекарственными снадобьями и еще множество коробок с неизвестным содержимым. Осмотревшись, Мо Си нахмурился и спросил Ли Вэя, который как раз отдавал распоряжения относительно даров:
— Князь Чанфэн совершил какое-то преступление?
— Что? — Ли Вэй был искренне удивлен этим вопросом. — Нет...
— Тогда в чем смысл всего этого?
— Так это… — Ли Вэй осекся, а про себя подумал:
«Может, потому, что дочь князя Чанфэна в свое время оскорбила слишком много молодых людей в академии совершенствования. Многие из тех юношей оказались сынами очень влиятельных отцов. Посылая князю Сихэ дары сейчас, когда он только вернулся в город и никого не знает, старик пытается прощупать ситуацию и завязать полезное знакомство с Великим Маршалом».
Тем не менее управляющий Ли Вэй был слишком умен, чтобы произнести это вслух. Он давно понял, что лучше не лезть в дела аристократических семей, поэтому ответил:
— Если ваша светлость не знает, откуда знать простому управляющему.
Размышляя о намерениях князя Чанфэна, Мо Си еще несколько раз окинул взглядом подарки, но, в конце концов, сегодня ему было слишком лень уделять внимание этому вопросу. Отряхнув рукав, он распорядился:
— Я ухожу и к обеду не вернусь, так что скажите кухне, что готовить для меня без надобности.
— Э… — ответил Ли Вэй и, не удержавшись, с любопытством покосился на Мо Си.
Его светлость в последнее время сам на себя не похож.
После возвращения из особняка Ваншу, даже если у них не было совещаний в Ведомстве, теперь в любую погоду князь Сихэ каждый день выходил на пробежку. Бывали случаи, когда он бегал весь день, возвращаясь только поздно вечером. А главное, слугам было строго-настрого запрещено следовать за господином в его забегах.
Обдумав эти странности в его поведении, Ли Вэй мог предположить только одно: похоже, его господин регулярно тайно встречается с какой-то женщиной...
Стоило этой мысли сформироваться, Ли Вэй так испугался, что его бросило в холодный пот...
Нет! Нет! Нет!
Как это может быть? Как это может быть?
С одной стороны — Мэнцзэ, с другой — Яньпин, не говоря уже о множестве других девиц из благородных семей и просто разратных девок. Все они пытались растопить ледяное сердце князя Сихэ, но до сих пор никому это так и не удалось.
Ли Вэй подумал: если князь Сихэ действительно встречается с какой-то девушкой за спиной у всех, то речь идет не иначе, чем о какой-то коварной[5] красавице?
[5] 祸水 huòshuǐ хошуй — губительная вода (женская стихия, которая может уничтожить/залить мужскую энергию — огонь); смертельная опасность; невзгоды и беды.
С невозмутимым лицом Мо Си сел за столик в чайной на углу улицы и заказал чайник исиньского чая. Вскоре принесли чай с сухофруктами, и Мо Си стал медленно потягивать чай, не сводя сияющего взгляда с другой стороны улицы.
Из чайной открывался отличный вид на задний двор доходного дома «Ломэй», где был обустроен пруд с цветущими лотосами.
Вот только его «грязная вода» слишком уж давно здесь не появлялась.
Было время, когда Гу Ман каждый день сидел здесь в одиночестве. Он ничего не делал, просто молча наблюдал за рыбой, резвившейся в лотосовом пруду.
Его лицо было совершенно пустым. Издалека он был похож на живую статую, занесенную снегом.
Сначала Мо Си не мог понять, что такого интересного было в этой рыбе, пока однажды не заметил, что Гу Ман, преклонив колени, пытается схватить карпа. Ему это не удалось, и Гу Ману оставалось только смотреть, как рыба скрылась в глубине вод, и сглатывать подкатившую к горлу слюну. После этого его затуманенный взгляд постепенно обрел осмысленность.
Тогда Мо Си наконец понял, что Гу Ман был просто очень голоден.
В день инцидента в поместье Ваншу Мужун Лянь приказал не кормить его в течение месяца. Прошло уже десять дней, и, очевидно, несправедливо обиженный Гу Ман попытался сам поймать себе еду...
Вот только с того дня Гу Ман больше не появлялся на берегу пруда, и, хотя Мо Си приходил сюда каждый день, он больше так и не смог увидеть сидящего на корточках человека на мосту.
Сегодняшний день не стал исключением.
Медленно допив чай, Мо попросил у хозяина второй чайник и еще долго сидел в чайной в надежде увидеть Гу Мана.
Он уже пять дней подряд не выходит на улицу. Что же случилось в государственном доходном доме «Ломэй»?
Мо Си какое-то время размышлял на эту тему. Хотя его лицо ничего не выражало, на душе было очень неспокойно. Он с трудом допил последнюю чашку чая, но и ей не удалось погасить огонь, вспыхнувший в его сердце. Наконец, Мо Си встал на ноги и перешел через улицу...
Автору есть что сказать:
«В режиме признаний[6]»
Признание 20-летнего Мо Си: — Не считаясь ни с чем, я буду идти напролом и собью с прямого пути своего Гу[7].
Признание 30-летнего Мо Си: — Я больше не хочу ни в чем признаваться.
Признание вполне адекватного Гу Мана: — Я подтверждаю, что добросовестно и на полном серьезе сплю с тобой.
Признание Гу Мана в волчьей версии: — У тебя такой богатый мех, можно мне разжиться парой клочков[8]?
Признание малыша Юэюэ[9]: — Вы безжалостнее, чем мой Четвертый Дядя!
Признание Цзян Есюэ: — Я вдовец. И не планирую брать вторую жену. Я говорил это множество раз.
Признание Мужун Ляня: — Гу-нян[10] этого почтенного, ты добиваешься, чтобы меня с грязью смешали в комментариях?
[6] 模式 — режим, метод, но читается как «мо ши», возможно, тут намек на то, что все признания так или иначе касаются Мо.
[7] 顾直 Гу Чжи (Гу «прямой») вместо Гу Ман (Гу «изогнутый»).
[8] 蹭蹭 цэнцэн cèngcèng «на халяву»; примазаться; намек на то, что волк-Гу хотел бы богатого покровителя, который подарит ему много золотых раковин.
[9] 岳岳 юэюэ — гора на гору, но тут скорее речь о маленьком «выскочке» Юэ Чэньцине.
[10] 姑娘 гунян gūniáng тетка (со стороны отца), золовка (сестра мужа), девица, старая дева, проститутка; Гу-нян — девица Гу, женоподобный Гу.
Автор: Жоубао Бучи Жоу. Перевод: Feniks_Zadira
< Глава 17 Оглавление Глава 19 >
Комментарии
Отправить комментарий