Кровь капля за каплей сочилась из раны.
Пытаясь остановить кровотечение, Мужун Лянь схватился за плечо, но на его шелковых одеждах в месте пореза уже расплылось алое пятно. Люди из свиты князя побледнели, управляющий, заикаясь, бормотал:
— Ваша… ваша светлость...
Никто не ожидал, что в конечном счете будет ранен не Гу Ман, а Мужун Лянь. Мгновенно все поместье Ваншу погрузилось в хаос.
— Скорее, принесите лекарство для князя!
— Чего вы ждете, используйте исцеляющее заклинание!
— Быстрее! Ну же! Поторапливайтесь! Бинты! Где бинты?!
Лицо Мужун Ляня стало пепельно-серым. Он понятия не имел, что произошло, но как только кинжал коснулся лица Гу Мана, на его шее вдруг вспыхнула алая печать в виде лотоса. В тот же миг его окружил щит из духовной энергии, ощетинившийся множеством полупрозрачных сияющих мечей, которые не только блокировали направленное на Гу Мана оружие, но и отбросили Мужуна на несколько метров в сторону.
На какое-то время Мужун Лянь просто потерял дар речи. Он сильно прикусил губу, пытаясь прийти в себя. Затем кровь прилила к белому лицу, вспыхнув стыдливым румянцем на щеках. После небольшой заминки синий свет вспыхнул в его ладони, останавливая поток крови из плеча.
— Гу Ман! — в гневном окрике была ясно слышна изрядная доля смущения.
Гу Ман же, воспользовавшись хаосом, уже спрятался за столом. Теперь, потирая ноги и скалясь, он без всяких признаков вины или раскаяния изучающе смотрел на Мужун Ляня. Образовавшие оборонительный массив сияющие мечи, как верные солдаты, последовали за ним, и теперь летали вокруг Гу Мана, надежно защищая его со всех сторон.
На какое-то время воцарилась тишина. Затем какой-то молодой господин, который был завсегдатаем доходного дома «Ломэй» и уже посещал там Гу Мана, воскликнул:
— Ой! Я уже сталкивался с этим защитным массивом!
— Что это за заклинание? — вспылил Мужун Лянь. — Если знаешь, что это за дрянь, говори!
— Этот защитный массив.… эм… с этим заклинанием ваш покорный слуга столкнулся случайно… при обстоятельствах, о которых неловко упоминать...
— Говори!
— Конечно, князь Ваншу, я расскажу! — юноша, увидев волнение Мужун Ляня, поспешил выложить все, что ему было известно. — Этот защитный массив не появляется, если атаковать заклинаниями или высокоуровневым духовным оружием, однако если вы пытаетесь причинить боль Гу Ману, используя простое оружие, а также побить руками или ногами, из его тела вырываются эти сияющие мечи... Именно поэтому… — парень почувствовал себя неловко, вынужденный говорить о подобном в приличном обществе, но все же нашел в себе силы закончить, — эм… по этой причине, несмотря на то, что Гу Ман уже давно находится в доходном доме «Ломэй», никто так и не смог объездить его…
Злой как черт Мужун Лянь бросил яростный взгляд на затаившегося за столом Гу Мана:
— Что за глупое и нелепое заклинание?!
Завсегдатай государственного доходного дома «Ломэй» лишь покачал головой:
— Гу Ман когда-то был известен своим магическим талантом. Говорят, что даже он сам не знал, сколько новых заклинаний создал. Правда, большинство из них на самом деле были довольно тривиальными, годными лишь на то, чтобы развлекать девушек. Возможно, в ту пору этот защитный массив также был изобретен им для развлечения.
Стоило ему сказать это, как и все остальные вспомнили о былой славе Гу Мана.
В библиотеке академии совершенстования все еще хранились свитки, которые Гу Ман дополнил или исправил. Основная часть заклинаний, написанных им в ранние годы, была создана исключительно для шалостей или касалась бытовых мелочей. Например, он придумал, как быстро разогреть еду, на короткое время превратить кого-то в кошку, из воздуха создать огонь, согреть тело самой холодной зимой. Одним из самых известных в народе шуточных заклинаний Гу Мана было «Генерал всегда прав». Легенда гласила, что в первые годы армейской службы Гу Ман всячески отлынивал от долгих и скучных совещаний в штабе. Чтобы не быть пойманным командующим, он создал заклинание, которое превращало деревянный брус в подобие его самого. Оставляя свою деревянную копию внимать речам генерала, сам Гу Ман сбегал на волю, чтобы развлекаться в свое удовольствие.
— Если подумать, это вполне возможно.
— Это точно! Глупо защищаться от ударов ногами и кулаками, не выставив защиту против магии. Действительно, серьезным такой защитный массив не назовешь! Детская шалость, не более.
— Этот Гу Ман любил вносить хаос во все, к чему прикасался. Однако на этот раз он не прогадал. Это странное заклинание и правда спасло его, — кто-то засмеялся. — Если бы не этот защитный массив, его бы просто затрахали до смерти. В конце концов, в Чунхуа до сих пор слишком много людей, которые хотели бы переспать с ним. Как жаль, что никто так и не смог разрушить это заклинание.
Юэ Чэньцин почесал голову и пробормотал:
— Кстати, а как называется этот защитный массив? «Непреодолимый цветочный перевал[1]»?
[1] 高岭之花阵 gāolǐng zhī huāzhèn гаолин чжи хуачжэнь — «высокий горный перевал цветочного массива», где цветочный массив — как «цветочные клумбы», так и проститутки, выстроившиеся в ряд на «смотринах». Помимо того, что защитное заклинание активируется цветочной печатью, данное заклинание стало непреодолимым «горным перевалом» на пути к «цветочной карьере» Гу Мана.
— Да ладно, тогда, может, «Гора, что выше небес, защищает Гу Мана цветок»? — еще один молодой дворянин засмеялся и, понизив голос, шутливо обратился к Юэ Чэньцину. — А из этого могло бы выйти прекрасное двустишие.
— Гора, что выше небес, защищает Гу Мана цветок... — Юэ Чэньцин заинтересовался не на шутку. — Какой будет вторая строчка?
— Против ветра продажной любви выступает наш маршал Мо[2].
[2] 顾茫高岭之花。墨帅浪荡风流。Классическое китайское двустишие пишется по определенным правилам, которые при переводе я не совсем соблюла. Что касается дословного перевода, то тут довольно сложно перевести весь контекст, так как, помимо двойного значения слов, обыграны имена/звания героев, например, «маршал Мо» также можно перевести как «красавчик Мо» или даже «темный красавчик», а под «порывом ветра» может подразумеваться «продажная любовь».
Юэ Чэньцин хлопнул себя по бедру и громко рассмеялся:
— Ха-ха-ха! Может, и не очень складно, но...
— Над чем ты смеешься?! — внезапно в их разговор вмешался Мужун, который все еще не пришел в себя от злости и стыда. — Никакого понимания о правилах приличия! Берегись, или я надену тесную обувь твоего отца[3]!
[3] 我给你爹小鞋穿 — «я надену тесную обувь вашего отца» можно перевести здесь как «я сам займусь твоим воспитанием, хотя это трудно». От переводчика: само выражение «носить тесную обувь» использовалось для обозначения тех, кто строит козни за спиной или из личной мести устраивает мелкие пакости, чтобы причинить другим неприятности.
— Я ничего не делал! Как бы я посмел? — быстро ответил Юэ Чэньцин. — Все мои речи направлены лишь на то, чтобы порадовать князя Ваншу. Но не нужно просить тесную обувь моего отца! Даже обувь женщин моей семьи будет не по ноге князю Ваншу! Так что забудем об этом, право слово!
Мужун Лянь уставился на него, про себя подумав, что этот вечер так хорошо начинался… А что в итоге? Он потерял лицо, его тело ранено, а сам он не знает, куда себя деть от смущения. Отвернувшись, он зло бросил:
— Куда пропала вся охрана?!
— Ваша светлость, приказывайте!
Мужун Лянь отряхнул рукав и ткнул в сторону Гу Мана:
— Уберите эту глупую свинью. Я больше не желаю его видеть. Вместо него приведите из доходного дома «Ломэй» более здравомыслящих и послушных рабов. Что касается наказания...
Он стиснул зубы и боковым зрением нашел Мо Си.
После того, как Мо увидел активацию защитного заклинания Гу Мана, на его лице появилось странное выражение, и теперь он не сводил глаз с шеи Гу Мана.
— Маршал Мо... вы хотите что-то предложить?
— …
Мо Си вернулся с небес на землю и наконец смог отвести взгляд от Гу Мана. Скрестив руки на груди, он холодно ответил:
— А разве князь Ваншу не планировал помочь ближнему и, оторвав от сердца Гу Мана, передать его мне?
Мужун Лянь был поражен, но быстро пришел в себя и самым бесстыдным образом заявил:
— Не болтайте ерунду. Сам государь приказал мне присматривать за ним, разве могу я по своему желанию передать его кому-то?
Мо Си с самого начала не ждал от Мужуна честности. Он давно уже понял, что выражение «слово вылетело — на четверке коней не догонишь» для этого человека было пустым звуком. Однако, когда он втянул их в эту жестокую и глупую игру, воля государя волновала его меньше всего. Конечно, Мо Си с самого начала знал, что только государь мог решать, кому передать Гу Мана.
Поэтому он смело встретил угрожающий взгляд Мужун Ляня и спокойно парировал:
— Выходит, князь Ваншу должен сам решать, что делать со своими подчиненными. Зачем же он спрашивает меня?
— Раз уж вы так говорите… — усмехнулся Мужун Лянь и, повернув голову к слугам, распорядился. — Уведите его, дайте восемьдесят ударов кнутом, заприте и не кормите месяц, — сделав паузу, Мужун зло прошипел, — он сам навлек на себя голодную смерть.
— ...
Когда Гу Мана проводили вниз, слуги навели порядок, принесли новые блюда, и банкет продолжился.
Люди болтали не переставая, обсуждая случившееся, и только Мо Си не проронил ни слова. Только когда все увлеклись азартными играми, он поднял взгляд от стола и посмотрел туда, куда увели Гу Мана. Лицо его отразило целую гамму противоречивых эмоций, и пальцы сжались в кулак. Но, к его счастью, этого никто не заметил.
Мо Си не любил пить и ненавидел похмелье.
Однако в тот день, вернувшись из поместья Ваншу, он сел во дворе своего дома, открыл выдержанное вино и пил чашу за чашей, пока не увидел дно сосуда. Глядя на прячущийся за облаками месяц, похожий на усский меч, он вдруг повернулся и спросил у стоявшего рядом управляющего поместьем:
— Ли Вэй, сколько лет ты уже со мной?
— Отвечаю вашей светлости. Семь лет.
Мо Си пробормотал:
— Семь лет...
Семь лет назад, преследуя Гу Мана, он один проник в лагерь врага, где был ранен в грудь. Тогда жизнь Мо Си повисла на волоске. Он лежал в постели, не осознавая, что происходит вокруг него, и государь приказал Ли Вэю переехать в поместье Сихэ и присмотреть за больным князем.
Оказывается, это было так давно.
Мо Си с горечью подумал: «Почему я не могу отпустить это прошлое, почему не могу забыть?»
Выпив так много, он неизбежно почувствовал опьянение. Но Мо Си не хотел потерять способность мыслить, поэтому, когда Ли Вэй наклонился, чтобы налить ему еще, он покачал головой. Ли Вэй подчинился, подумав про себя, что его господин и в этом выделялся среди прочих. Мало кто мог вот так обуздать желания и вовремя остановиться, если дело касалось хорошего вина или плотских желаний.
— Что ты думаешь обо мне и Гу Мане? — вдруг спросил Мо Си.
Подумав какое-то время, Ли Вэй нерешительно пробормотал:
— Э… не… не слишком хорошая пара[4]?
[4] 配 пэй pèi — достойный партнер (для брака); подходить друг к другу (обычно о супругах), быть равным кому-то.
— …Думаешь, что двое мужчин могут составить «не слишком хорошую пару»? Вижу, ты тоже слишком много выпил, — Мо Си пристально посмотрел на него. — Попробуй еще раз.
Ли Вэй лишь улыбнулся и сказал:
— Ох, про ваши с ним отношения? Все знают, что сейчас все очень плохо. А в прошлом… — Ли Вэй задумался, прежде чем продолжить. — Ранее мне не посчастливилось служить рядом с вашей светлостью, однако я слышал, что вы и Гу Ман поддерживали друг друга со времен обучения, затем стали братьями по оружию, двойной звездой армии Чунхуа, а также… ох, больше мне ничего не известно, остальное — не более, чем слухи. Люди говорили, что вы с маршалом Гу тогда были довольно близки. Однако я слышал и рассуждения о том, что в те времена в общении Гу Ман был подобен солнцу, которое готово всем дарить свое тепло, а вы были лишь одним из многих, кто тянулся к его свету.
Мо Си лишь кивнул головой, никак не комментируя услышанное.
Друзья со времен обучения, братья по оружию, два звездных генерала армии Чунхуа.
Именно так большинство людей и видели их прошлые отношения. На первый взгляд, ничего постыдного.
Ли Вэй с любопытством спросил:
— А что было на самом деле?
— Я и он? — Мо Си вдруг тихо рассмеялся, его ресницы опустились, скрывая горечь и боль в глубине глаз. — Неловко вспоминать и лучше не говорить об этом, — помолчав, он медленно повторил, — лучше бы мне не говорить об этом.
Никто в Чунхуа не поверил бы, что когда-то для Мо Си Гу Ман был как чистый родник для умирающего от жажды путника.
До встречи с ним Мо Си был амбициозным, ответственным, решительным и бесстрашным, но самым главным чувством в его сердце была ненависть.
В пору ранней юности он искренне относился ко всем людям, но что получил в ответ? Его отец пал на поле боя, мать стала предательницей, дядя[5] учинил смуту в доме. Даже слуги презирали его. На словах называя его молодым господином, все они следовали указаниям его дяди. Вокруг не было никого, кому он мог бы довериться.
[5] 伯父 bófù бофу — старший брат отца.
В то время он думал лишь о том, что сделал не так, чтобы заслужить такой удар от судьбы.
Именно тогда в его жизнь вошел Гу Ман.
Тот Гу Ман был скромным, добрым и честным парнем. Имея прискорбно низкий статус, он не таил ни на кого обиды и не указывал на чужие недостатки. Когда Мо Си впервые отправился вместе с ним подчинять монстров, то постоянно демонстрировал свой дурной нрав, грубил и провоцировал его, но Гу Ман принимал все с улыбкой, искренне сопереживая трудностям других людей, хотя его собственная участь была незавидна.
Он постоянно упорно трудился, пытаясь вдохнуть жизнь в каждое посеянное семя добра, в надежде на то, что когда-нибудь оно прорастет и зацветет пышным цветом.
Так, притворяясь Мужун Лянем, чтобы получить лекарство, он ясно осознавал, что будет наказан и даже, возможно, потеряет право изучать основы в академии совершенствования, но все равно пошел на это. После того, как о его деянии стало известно, он стоял на коленях на платформе для наказаний, даже не пытаясь оправдаться. Сияя улыбкой, Гу Ман тогда нахально заявил, что поступил подобным образом потому, что это было весело.
Какой раб выбросит на ветер свой шанс выбиться в люди только ради того, чтобы развлечься?
Было очевидно, что Гу Ман пожалел сельских жителей, которые страдали от эпидемии малярии, не имея возможности излечиться.
Этот парень был слишком чувствителен к чужой боли.
Но из-за своего рабского статуса, из-за своего жалкого положения низшего из низших Гу Ман не мог позволить себе даже прошептать: «Я хотел спасти этих людей». Стоило ему сказать что-то подобное, и он был бы жестоко высмеян окружающими его дворянами. Даже если он вскроет свою грудь и покажет им свое разрывающееся от боли сердце, они будут только смеяться над его страстным желанием помочь, презирать его доброту, высмеивать его самонадеянность и хохотать над его искренностью.
Он это знал.
Поэтому даже не пытался оправдываться.
Люди говорят, лишь достигнув успеха, можно пытаться облагодетельствовать мир[6], нищий не может позаботиться даже о себе. Однако бесправный маленький раб из поместья Ваншу не беспокоился о том, что он будет завтра есть или как ему угодить хозяину, чтобы завоевать его расположение. Гу Ман думал лишь о том, как спасти жизни других людей. Зарвавшийся самонадеянный шут!
[6] 达则兼济天下 dá zé jiānjì tiānxià да цзэ цзяньцзи тянься — лишь достигнув успеха, можно облагодетельствовать мир; более полная версия 穷则独善其身，达则兼善天下 — живущий в бедности занимается лишь самим собой, постигший истину способен делать добро и для людей.
Но именно это самоотверженное пылающее сердце вернуло уже разочаровавшегося в людях Мо Си на верный путь.
— Ваша светлость, — голос Ли Вэя вырвал его из транса. — Уже глубокая ночь. Вам нужно отдохнуть.
Мо Си ответил не сразу. Его рука все еще прикрывала глаза. Когда он услышал голос Ли Вэя, то отвернулся, длинные пальцы на миг дрогнули, словно в этот момент он пытался смахнуть что-то с лица. Через некоторое время тихий и низкий голос в тишине позвал:
— Ли Вэй.
— Да.
— Ты сказал… — низкий голос Мо Си дрогнул, выдавая волнение. — Гу Ман... на самом деле потерял память? Может, он притворяется?
Автору есть что сказать:
«Малыш ЮэЮэ расставляет приоритеты».
Мужун Лянь *ржет до слез и икоты*: — Уважаемый я сделал все, чтобы наладить отношения этих двоих, но в итоге сам оказался ранен! Все, я завязываю с помощью сирым и убогим! Над чем ты смеешься, Юэ Чэньцин! Снова заржешь, и я натяну тесную обувь твоего папаши!
Юэ Чэньцин: — Если это сделает старшего брата Мужуна счастливым, он может забрать всю женскую обувь из дома моего отца.
Юэ Цзюньтянь: — Какого непочтительного паршивца я вырастил!
Мужун Лянь: — Ладно, бесстыдник, тогда я надену тесную обувь твоего старшего брата?
Юэ Чэньцин: Если это сделает старшего брата Мужуна счастливым, вся детская[7] обувь моего брата твоя!
[7] 童鞋 детская обувь, имеет второй смысл — «школьный товарищ». Т.е. Юэ Чэньцин предложил Мужуну всех школьных товарищей своего брата (сдал, паршивец, и Гу Мана, и Мо Си).
Цзян Есюэ: — Ты наконец назвал меня старшим братом?!
Мужун Лянь: Ебать! Посмотрел бы я на тебя, если бы Уважаемый я подарил твоему четвертому дяде по материнской линии свою детскую обувь?!
Юэ Чэньцин: — Если это сделает старшего брата Мужуна счастливым… э… стой-стой! Что?! Ты хочешь отдать моему Четвертому Дяде свою тесную обувь? Нет! Я запрещаю вам приближаться к моему Четвертому Дяде!
Таинственный четвертый дядя по материнской линии: — …
Автор: Жоубао Бучи Жоу. Перевод: Feniks_Zadira
< Глава 16 Оглавление Глава 18 >
Глоссарий по миру «Остатки грязи»
Комментарии
Отправить комментарий