Глава 4. Говорят, в тот год глава Сюй взял себе жену
Не дожидаясь, пока он скажет это во второй раз, Юйчи Сяо быстро обнажил свой меч. Ослепительный золотой свет в один миг распространился мощной волной[1] от сияющего символа Инь-Ян и восьми триграмм[2] во всех направлениях!
[1] 气势如虹 qìshì rú hóng циши жу хун «мощь подобная радуге».
[2] 太极八卦 tàijí bāguà тайцзи багуа «восемь триграмм великого предела» — знак, в центре которого «рыбки инь-ян», а по окружности — триграммы багуа: восемь триграмм [Ицзина].
Бум!..
Земля, на которой была построена княжеская резиденция, задрожала, воздушная волна буквально впечатала Гун Вэя прямо в стену. Он услышал сердитый крик Юйчи Сяо:
— В следующий раз предупреждай нормально! Можно же прямо сказать, что не так! Ты хочешь убить меня?!
В ответ Гун Вэй лишь прохрипел:
— А как насчет того, чтобы сначала понаблюдать, а потом действовать? Все вы, заклинатели меча, слишком грубые мужланы!
Кладка стен комнаты начала крошиться и выпадать. Не оглядываясь, Юйчи Сяо выбросил восемь талисманов, которые, вспыхнув золотым пламенем, образовали духовную сеть... вот только она оказалась пустой.
Ничего?!
У Юйчи Сяо нервно дернулось веко. Когда созданная им духовная сеть рассеялась и свет меча погас, в поле зрения все еще не было никого, кроме него самого и Сян Сяоюаня:
— И где злой дух?
Тем временем в зрачках беспомощно лежащего на кушетке обездвиженного Гун Вэя отразилась надвигающаяся на него призрачная фигура.
— А этого ты не видишь? — встревоженно спросил он.
«Призрачная тень», казалось, медленно и бесшумно просачивалась из воздуха. Все зыбкое тело призрака напоминало сотканное из дыма серое одеяние с капюшоном, под которым ничего не было.
...У него не было ни лица, ни головы, и только в глубине капюшона можно было разглядеть миниатюрный источник кроваво-красного мерцания.
Призрак медленно наклонился, словно вглядываясь в лицо «Сян Сяоюаня». Каким-то образом Гун Вэй почувствовал, что тот улыбается, но ничего хорошего для него эта улыбка не предвещала. А потом широкие рукава его одежд распахнулись…
Гун Вэй внезапно понял, что он хочет сделать:
— Юйчи Сяо! Развяжи меня!
Прежде чем затих его крик, Юйчи Сяо уже метнулся к ним через всю комнату и рассек призрачную фигуру своим мечом. Лезвие прошло сквозь призрака, словно его там и не было и, столкнувшись со стеной, обрушило половину кладки. В следующий момент среди каменного дождя и облаков пыли в голубовато-зеленом духовном сиянии внезапно появился Мэн Юньфэй. Ладонью одной руки поддерживая гуцинь в горизонтальном положении, другой он начал быстро перебирать струны, стремительно ускоряя ритм.
Охваченная жаждой убийства призрачная фигура с беззвучным яростным ревом изогнулась и смертоносным вихрем бросилась на заклинателя гуциня. За исключением Гун Вэя, никто не мог этого видеть, однако он и ахнуть не успел, как все десять пальцев Мэн Юньфэя прошлись по струнам, рождая звуковую волну, которая смогла блокировать даже призрака, обрисовав в воздухе пустоту в форме человеческого тела. Мэн Юньфэй крикнул:
— Первый брат, он там!
Юйчи Сяо поднял перед собой свой длинный меч «Гоучэнь[3]». Блик от клинка лег между его сурово сведенными бровями, высветив красивые, но излишне резкие черты:
— Возвращение Десяти тысяч Мечей[4], — шепотом скомандовал он.
[3] 勾陈 gōuchén гоучэнь «вставать в строй» — китайское созвездие из 6 звёзд в Малой Медведице.
[4] 万剑归宗 wàn jiàn guīzōng вань цзян гуйцзун — «десять тысяч (несметное множество) мечей возвращаются в отчий дом».
Этот юноша и правда был достойным молодым наследником Цзиньмэня, раз в столь юном возрасте уже овладел такой высокоуровневой техникой меча. Пробудившийся дух Гоучэня, словно одевшись в несокрушимую золотую броню, ярко вспыхнул в темноте. Не медля ни секунды, Юйчи Сяо в прыжке нанес режущий удар по застрявшей в «волне» призрачной фигуре, рассекая ее надвое в районе пояса. Повалил дым, и, казалось, в считанные мгновения призрак сгорел дотла.
Тяжело приземлившись на пол, Юйчи Сяо, не поворачивая головы, спросил Сян Сяоюаня:
— ...Он ушел?!
Гун Вэй уставился в пустоту, в которой исчезла призрачная фигура. Его зрачки чуть сузились:
— ...Нет, он все еще здесь.
Юйчи Сяо и Мэн Юньфэй одновременно изменились в лице. В тот же миг все факелы и фонари в княжеской резиденции начали мерцать и потрескивать, и со всех сторон послышался ужасный душераздирающий вопль. Призрак, который теперь был в разы крупнее и отчетливее, вновь появился в воздухе прямо перед ними и неожиданно вытащил из ножен ослепительно сияющий длинный меч.
Как какой-то ничтожный злой дух может владеть мечом?!
Ситуация складывалась так, что времени на раздумья просто не было, поэтому Гун Вэй заорал:
— Юйчи Сяо!
Однако на этот раз он опоздал с предупреждением. Ощутив, как на него надвигается нечто с убийственной аурой, Юйчи Сяо, следуя отработанным за годы столкновений с нечистью инстинктами, вскинул клинок, а затем… лязг! Меч Гоучэнь обладал настолько агрессивной аурой, что, стоило Юйчи Сяо его активировать, и он сам по себе превращался в живую крепость. Тем не менее столкновение двух клинков породило такое буйство духовных потоков, что в следующую секунду воздушная волна откинула Юйчи Сяо в сторону.
С жутким грохотом молодой мечник был отброшен к красной стене резиденции, всем весом своего тела пробив в ней изрядную дыру. Мэн Юньфэй тут же ударил по струнам, пытаясь пригвоздить призрака своей сияющей голубым духовной энергией, но призрачная фигура внезапно исчезла только для того, чтобы вновь появиться прямо над кушеткой с обездвиженной приманкой. Высоко подняв меч, призрак занес его над лежащим Гун Вэем, целясь аккурат между его бровей...
События развивались молниеносно.
Юйчи Сяо и Мэн Юньфэй бросились к нему с разных сторон, но было уже поздно… Меч призрака пронзил воздух, и в потрясенных глазах Гун Вэя отразилась до боли знакомая гравировка:
Бай… Тай... Шоу[5] — Белый Почтенный Страж!
[5] 白太守 bái tài shǒu «белый правитель» или «белый/седой/чистый почтенный/высший/императорский страж/блюститель чистоты/хранитель».
Никто не заметил, как зрачок правого глаза Гун Вэя вдруг расширился и стал кроваво-красным, а на губах выступила пошедшая горлом кровь.
Острый конец призрачного меча замер в пятнадцати сантиметрах от его расширившихся глаз.
В следующий момент из лезвия меча повалил кровавый дым, который со скоростью пожара распространился по рукам и телу призрака, в одно мгновение поглотив его полностью!
Он не издал ни звука, но каждый из свидетелей этой сцены слышал такой пронзительный вой, от которого казалось, еще немного — и лопнут барабанные перепонки. В считанные мгновения призрак превратился в клубящийся густой дым, который на пике издаваемого им крика вдруг рассеялся.
Не обращая внимания на не до конца развеявшийся дым, двое заклинателей бросились к Гун Вэю. Даже Юйчи Сяо не смог скрыть охватившего его за «Сян Сяоюаня» страха. Приложив пальцы к его сонной артерии, он с беспокойством спросил:
— Ты в порядке?!
Мэн Юньфэй прижал два пальца к запястью Гун Вэя, чтобы быстро исследовать циркуляцию духовной энергии в его меридианах. Убедившись, что никаких нарушений нет, он облегченно выдохнул:
— Все в порядке. Ты не ранен... Но почему этот злой дух исчез?
— …
Оказавшись в перекрестье сразу двух пристальных взглядов, Гун Вэй поспешил закрыть глаза, а когда открыл их снова, его правый глаз уже вернулся в свое обычное, не вызывающее никаких подозрений, состояние. Кожа его, однако, оставалась совершенно белой, без единой кровинки.
— Я не знаю, — хрипло выдохнул он, — но это не… это не злой дух. У него есть меч.
Юйчи Сяо в изумлении уставился на него:
— Что?
Гун Вэй лишь плотнее сжал холодные губы, так и не решившись произнести вслух имя этого меча.
Байтайшоу — Божественный волк[6], прекраснейшая звезда Севера. Этот наводящий ужас меч, что потряс даже Девятые Небеса, совершенно точно должен был исчезнуть после его смерти. Никто не знал, где он спрятан, и тем более никто не мог извлечь и использовать его уникальный дух. Тогда как он мог оказаться в руках призрака?
[6] 天狼 tiānláng тяньлан «божественный волк» — китайское название звезды, известной в международной астрономии как Сириус. Главная звезда созвездия Большого Пса, символ неблагоприятности и порочности.
«Где мой труп?» — после всего случившегося Гун Вэй, конечно, не мог не задаться этим вопросом.
Сюй Шуанцэ расчленил мой труп на горе Цанъян, моя кровь пропитала персиковые деревья, которые теперь цветут круглый год… и что потом?
Куда они дели мои кости?
🌸
Глубокой ночью на горе Цанъян...
Открыв глаза, Сюй Шуанцэ увидел, что метель из персиковых лепестков застлала небо до самого горизонта.
Он медленно выдохнул и, как всегда в этом повторяющемся бесчисленное количество раз сне, вышел в бескрайнюю персиковую рощу. Издали до него долетел радостный голос Ин Кая:
— Вот же! Поторопись, Шуанцэ, эта тварь хочет сбежать!
«Не ходи туда…» — подумал он.
Истоки всего грядущего хаоса лежали в этой сцене из его прошлого, но тогда он еще не знал, к чему все придет, и не мог предотвратить грядущие трагические события. Все, что ему оставалось, — это наблюдать, как его юная версия идет в том направлении, и неохотно следовать за ним.
— Вот же, лови!
Несмотря на полное отсутствие ветра, вдалеке зашелестела нива, словно спрятавшаяся среди высокой, по пояс, травы добыча в страхе ломанулась прочь, отчаянно пытаясь уйти от погони на юг. Но Ин Кай был готов, и тут же выбросил четыре пылающих талисмана. Пламя цвета белого золота отрезало путь пытающейся скрыться жертве, и она, резко развернувшись, в панике бросилась на север, к сверкающему неподалеку горячему источнику.
Ин Кай крикнул:
— Шуанцэ! Не дай этой твари прыгнуть в воду!
Поскольку эти двое с самого детства были очень дружны — вместе совершенствовались и вместе когда-то покинули орден, чтобы путешествовать по миру в поисках лучшего духовного пути, — их взаимодействие было безупречным. Прежде чем затих голос Ин Кая, Сюй Шуанцэ уже выхватил меч из ножен и, использовав свою духовную силу, нанес удар по воде. Одним взмахом он превратил разлетевшиеся в стороны брызги в тысячи острых лезвий, что ударили по береговой линии за считанные секунды до того, как отчаявшаяся добыча успела нырнуть в воду.
Ин Кай в одно мгновение развернул слабо светящуюся алым духовным сиянием сеть из акульего шелка[7] и бросил в то место, где должна была находиться добыча. У самой кромки воды послышалось рычание дикого зверя.
[7] 鲛丝网 jiāo sī wǎng цзяо сы ван «сеть из акульего шелка». Согласно легенде, сотканный людьми-акулами шелк не промокает, когда попадает в воду.
Довольный Ин Кай воскликнул:
— Попалась!
Они вдвоем подошли к яростно бьющейся в сети добыче, все еще частично скрытой высокой травой. Ин Кай со смехом сказал:
— Хочу своими глазами увидеть, что за наглая тварь осмелилась проникнуть на гору Цанъян и украсть персиковое вино, изготовленное лично главой Сюем. Неужели это маленькая обезьянка… Хм?
Ин Кай присел на корточки. Стоило ему рассмотреть добычу, и его веселая речь тут же оборвалась.
Позади него раздался голос Сюй Шуанцэ:
— Что случилось?
Пораженный Ин Кай оглянулся и с совершенно растерянным выражением лица пробормотал:
— Это… это человек.
«Добыча» в сети, наконец, повернулась, показав себя. Подошедший Сюй Шуанцэ замер на полушаге, напоровшись на полный ужаса взгляд широко распахнутых глаз.
Это был подросток.
Совсем юный, лет пятнадцати или шестнадцати, с завораживающе белой кожей, полностью обнаженный. Словно младенец, он свернулся внутри сети, и, дрожа всем телом, вцепился в свои худые плечи так сильно, что его тонкие белые пальцы посинели. В округлившихся глазах с расширившимися от страха зрачками отражались фигуры двух нависших над ним мужчин. Левый глаз был вполне обычным на вид, но правый оказался странного кроваво-алого цвета.
Сюй Шуанцэ долго молчал, прежде чем услышал свой собственный голос:
— Нет. Это не может быть человеком.
Не обращая внимания на всхлипы и отчаянное сопротивление подростка, Ин Кай нажал большим пальцем между его бровей и, закрыв глаза, начал исследовать его тело при помощи духовной силы. Через несколько томительных секунд он, не скрывая изумления, произнес:
— Три души, семь духов[8], семь чакр — все на месте и в идеальном состоянии. Он действительно человек.
[8] 三魂七魄 sānhúnqīpò саньхуньципо «три духа, семь душ» — даос. тройственное духовное (разумное) начало и семь нечистых (животных) духов (в теле человека), составляющих то, что в европейском понимании является единой душой.
Сюй Шуанцэ шагнул вперед и, преклонив одно колено, сам потянулся к его лбу. Однако внезапно подросток громко закричал и начал отползать, явно намереваясь скатиться в воду. Зоркий Ин Кай успел быстро среагировать и, перехватив испуганного юношу, в пару ловких движений освободил от сети для ловли демонов, после чего снял свою верхнюю одежду и, завернув в нее найденыша, спросил:
— Как тебя зовут? Откуда ты? Для чего ты пришел в орден Цанъян?
— …
Подросток отчаянно вцепился в край его одежды. Его взгляд продолжал метаться между двумя мужчинами. Спустя какое-то время его рот слегка приоткрылся, но из него вырвались лишь несколько совершенно бессмысленных слогов, после чего он еще плотнее сцепил выбивающие дробь зубы.
— Ты не умеешь говорить? Не бойся, не бойся, ш-ш-ш, — несколько раз повторил Ин Кай, пытаясь успокоить его. Осторожно положив руку на мокрые волосы мальчика, он погладил его по макушке и ласково улыбнулся. — Не бойся. Как долго ты прятался в этой цветущей персиковой роще? Не хочешь покинуть ее теперь?
— ...
Возможно, подействовала его добрая располагающая улыбка, но постепенно дрожь, бившая тело ребенка, утихла. Его бдительный взгляд несколько раз переместился с Ин Кая на Сюй Шунацэ, после чего он внезапно закрыл глаза, а когда открыл их, то его странно алеющий правый глаз приобрел тот же черный цвет, что и левый.
— Он наблюдает за нами, — сказал Сюй Шуанцэ. Взглянув на него сверху вниз, он тихим шепотом пояснил, — учится быть человеком.
На первый взгляд, его слова были логичным объяснением происхождения этого существа, ведь нет ничего странного в том, что феи и мелкие духи рождаются в местах, обильно наполненных духовной энергией, но в ответ Ин Кай лишь покачал головой:
— Феи и духи не могут сформировать человеческую душу. В душе этого ребенка нет ни единого изъяна, так что, возможно, есть какое-то иное объяснение… Я отвезу его в Союз Бессмертных и попрошу главу целителей Му осмотреть его.
После этих слов он протянул руку и ласково обратился к найденышу:
— Я выведу тебя отсюда, ладно?
Этот его жест заставил только успокоившегося подростка отпрянуть назад. Казалось, еще мгновение, и он опять сорвется с места и бросится бежать, но улыбка Ин Кая оставалась все такой же неизменно ласковой, а его открытая ладонь не таила никакой угрозы, поэтому через некоторое время подросток чуть наклонился и нерешительно поднял руку. Повернув голову, он бросил внимательный взгляд на Сюй Шуанцэ.
Казалось, он чего-то ждал. Сюй Шуанцэ видел, как его более молодое «я», чуть прищурив глаза, просто стоит и молча наблюдает.
В конечном счете подросток отвернулся от него и вложил свою руку в ладонь Ин Кая.
В тот момент, когда их руки соприкоснулись, кожа найденыша в один миг утратила свою странную прозрачность, став просто необычно белой, но теплой на вид и ощупь человеческой кожей. Эта перемена была едва заметной и почти неразличимой для человеческого глаза. Ин Кай взял его за руку, чтобы поддержать, но когда подросток поднялся, то стало ясно, что он не может удержаться на ногах, поэтому пришлось Ин Каю нести его на руках вниз по склону.
Следующий за ними Сюй Шуанцэ увидел, как юноша оглянулся через плечо Ин Кая и, чуть наклонив голову, попытался приподнять уголки губ, как будто старательно имитируя улыбку Ин Кая, которой ранее тот пытался расположить его к себе.
Должно быть, это было первое выражение человеческого лица, которое выучил Гун Вэй.
Так как в момент их первой встречи этот ребенок просто не знал, как выразить свои желания мимикой или словами, Сюй Шуанцэ не был уверен, что, отшатнувшись от них и съежившись у кромки воды, Гун Вэй не пытался донести до них, что хочет остаться в этой цветущей персиковой роще на горе Цанъян.
Когда Сюй Шуанцэ снова открыл глаза, глубокая ночь прокралась в его кровать сквозь несколько слоев занавесок.
Он встал с постели, спустился по девяти ступеням из серо-синего нефрита и распахнул тяжелую дверь своей спальни. Вопреки ожиданиям, ученики, которые сегодня должны были стоять на страже у его покоев, куда-то исчезли. Луна загадочно мерцала в заполненном россыпью звезд ночном небе, бушевала цветочная метель, и в серебристом сиянии персиковая роща казалась покрытой снежным покрывалом.
С волной шелеста листьев, ветер принес издалека тихие голоса, напоминавшие перешептывания древесных духов:
— ...В нашем ордене и правда круглый год так пышно цветет персик. Почему его цветы никогда не увядают?
— До тебя не дошли слухи?
— Какие слухи?
— Это было шестнадцать лет назад…
Брови Сюй Шуанцэ сошлись над переносицей. Он огляделся, пытаясь обнаружить источник звука.
— Шестнадцать лет назад, когда умер начальник Гун, наш глава обезумел: тысячи километров он вез его мертвое тело на своем мече, чтобы уничтожить его именно в этом месте. Именно из-за того, что кровь начальника Гуна забрызгала ветви и цветы, персиковые деревья цветут здесь круглый год. Говорят, это цветочное море является живым воплощением обиды начальника Гуна, что не развеялась даже спустя шестнадцать лет после его смерти!
Второй человек ахнул:
— Но почему так? Как вышло, что два великих мастера из одного ордена дошли до такого?
Лунная ночь исказила голоса, сделав их странно бесплотными и вкрадчивыми.
— Это было так давно, кто посмеет поднять этот вопрос сейчас? Лишь Небесам известно, как оно все было, но говорят, что двадцать лет назад глава Сюй решил взять в жены немую девушку. Алые свечи уже горели в свадебном зале, но внезапно прибыл начальник Гун и убил невесту одним ударом своего меча!
Под порывом ветра море деревьев заволновалось и зашелестело, наполнив все вокруг звуками, похожими на печальные вздохи.
На поляне посреди рощи два ученика, склонив головы так, что их лбы почти соприкоснулись, продолжали шепотом обсуждать дела давно минувших дней. Однако предательский ветер подхватил их тихий разговор и разнес его по всей роще, так что казалось, что это не люди, а бесчисленные древесные духи вторили их приглушенным голосам.
— Но как вышло, что никто в мире не знал о том, что глава Сюй решил взять жену? Всем известно, что наш глава не покидал гору Цанъян, так откуда взялись эти слухи о его женитьбе? И почему он решил жениться на немой девушке?..
И снова эхо разнесло по роще резкий звук второго голоса, в котором ясно слышались нотки нескрываемого высокомерия:
— Портрет женщины в красном, что закреплен на стене внутренних покоев Зала Яшмы и Жемчужины[9], был написал самим главой. Когда глава Сюй был молод, ему пришлось пережить много покушений, по легенде… ох!
[9] 璇玑 xuánjī сюаньцзи — кит. астр. «яшма и жемчужина» (β и γ Большой Медведицы; иногда – корпус «Ковша», без «Рукоятки», α–δ Б.Медведицы); астр. небесная сфера, небесный глобус.
Голоса, похожие на перешептывания духов, резко оборвались. Оба дрожащих от ужаса ученика одновременно опустились на колени:
— Глава Сюй!
Сюй Шуанцэ не произнес ни слова, но под серебристым лунным сиянием его ледяной взгляд обжег учеников могильным холодом. А потом он просто закрыл глаза...
Два ученика одновременно начали истекать кровью из всех семи отверстий[10], без единого шанса молить о пощаде. Не в силах вынести боль, оба с глухим звуком повалились на землю. Какое-то время тишину рощи нарушал лишь жуткий звук, издаваемый их корчащимися в муке телами, катающимися по толстому слою опавших цветов и листьев.
[10] 七窍 qīqiào цицяо «семь отверстий» на голове человека: уши, глаза, ноздри, рот.
Сюй Шуанцэ повернулся и, перешагнув через пропитанные кровью листья, направился к лестнице, что ослепительно сияла в лунном свете.
Между двумя нефритовыми колоннами на стене его просторной спальни в самом деле висел портрет женщины, скрытой за полупрозрачной алой вуалью. Так как она была нарисована спиной к зрителю, то все, что можно было разглядеть, — это скрытую под свадебным платьем изящную фигурку.
Сюй Шуанцэ остановился у портрета как вкопанный и какое-то время в полной тишине просто смотрел на нее.
— Это ты нарисовал, Сюй Бай[11]? — он услышал легкомысленный смех Гун Вэя из пустоты где-то совсем рядом, а потом знакомая фигура медленно появилась из воздуха. Привычно заложив руки за спину, Гун Вэй встал перед портретом и, чуть наклонившись вперед, долго и внимательно его выглядывал, прежде чем с улыбкой повернуться к нему. — Ты нарисовал непохоже, ну совсем ведь никакого сходства. Ты специально это сделал?
[11] 徐白 xú bái сюй бай «белый/чистый/траурный/непорочный Сюй». От переводчика: прозвище от фамилии, хотя при желании в контексте можно перевести как «непорочный тихоня» или «вдовец Сюй».
Гун Вэй всегда выглядел настолько хрупким и худым, что при первом взгляде на него появлялась иллюзия, что стоит подуть ветру, и его просто унесет. Однако каждое его появление было яркой вспышкой на небосклоне обыденной жизни, похожей на выход солнца из-за туч в самый пасмурный день… От него исходило столько тепла, что иногда людям, увидевшим его впервые, казалось, что они знакомы с ним уже очень много лет. Каждое его слово искрилось улыбкой и весельем, с легкостью поражая человеческие сердца.
Сюй Шуанцэ спросил:
— Кто позволил тебе подняться на гору Цанъян?
Одним изящным движением Гун Вэй повернулся к нему лицом, и его свободное, искусно расшитое кленовыми листьями, карминно-алое одеяние метнулось следом за ним, словно мерцающие в лунном свете крылья. В следующий момент он уже высунул голову из-за плеча Сюй Шуанцэ и воодушевленно заявил:
— Ох, Сюй Бай, Сюй Бай, ты и правда такой странный. Выглядишь холодным и бездушным, но, посмотри, какой ты страстный наедине. Неужели все еще сердишься на меня?
— …
Сверкая полными насмешки глазами, Гун Вэй придвинулся еще ближе. Почти незаметно его правый зрачок покраснел, губы практически вплотную прижались к уху Сюй Шуанцэ:
— Я помогу тебе нарисовать правильно, ведь мне известно, как на самом деле выглядит ее лицо. Ты же хочешь иметь ее портрет в анфас? Я…
Сюй Шуанцэ внезапно выхватил меч. В небо ударил столп холодного света.
В последний момент Гун Вэй успел отпрыгнуть назад, но, уходя от молниеносной атаки Сюй Шуанцэ, со всего размаху ударился спиной о каменную колонну. Он тут же плотно прикрыл ладонью правый глаз, однако, несмотря на это, кровь продолжала сочиться сквозь пальцы!
Сюй Шуанцэ с лязгом воткнул меч в пол рядом с ним и снисходительно взглянул на него сверху:
— Гун Чжиюй[12].
[12] 宫徵羽 gōng zhǐ yǔгун чжиюй «дворец собирает перья/призывает крылья»; «гун», «чжи» и «юй» — первая, четвертая и пятая ступень китайского пятиступенного лада.
Сияние меча Бунайхэ отбрасывало отсвет на побелевшее лицо Гун Вэя. Свежая кровь, просачиваясь сквозь его пальцы, стекала по белоснежному запястью в широкий рукав алых одежд.
— Все говорят, что ты человек, но я знаю, что ты не можешь им быть, — Сюй Шуанцэ наклонился ниже и, прямо взглянув ему в лицо, продолжил необычайно мягким, но безжалостным тоном, — если в будущем ты снова посмеешь использовать на мне свои уловки нелюдя, не вини меня за то, что я не буду относиться к тебе, как к человеку.
Воздух словно застыл и замерз. Каменные стены огромного пустого зала превратились в отражающие свет зеркала. В жутком сиянии Бунайхэ темные глаза Сюй Шуанцэ казались бездонной пропастью.
Гун Вэй, вскинув голову, ошеломленно смотрел в них, не в силах отвести взгляд. Потребовалось время, чтобы на его лице появилась натянутая улыбка. Он опустил окровавленную руку, открыв взгляду Сюй Шуанцэ свой демонический правый глаз, который теперь вернулся в нормальное состояние. Под уголком глаза, на нежной коже, обнаружилась глубокая рана, нанесенная Бунайхэ, из которой продолжала хлестать кровь.
— Глава ордена Сюй, ты причинил мне боль, — чуть наклонив голову, посетовал он.
Была в выражении лица Гун Вэя какая-то совершенно очаровательная детская обида, резко контрастирующая с его томным и протяжным голосом, напоминающим порхающего в лунном свете мотылька.
Сюй Шуанцэ внимательно посмотрел на него сверху вниз. Этот сон повторялся бесчисленное количество раз, поэтому он уже знал, что произойдет дальше. Его сознательная часть отчаянно призывала его сейчас же бежать прочь, но, несмотря ни на что, он продолжал стоять там, не двигаясь...
Наполненный ароматом цветущего персика весенний ветер устремился к его губам...
А в следующий миг Сюй Шуанцэ резко сел на кровати.
🌸
— Глава!
— Глава!
Сюй Шуанцэ отодвинул несколько тяжелых драпировок и вышел из Зала Глубины Девятых Небес[13]. Бездонное темно-синее небо снаружи освещала лишь пара-тройка редких звезд, но на горизонте уже можно было различить серо-голубую полоску приближающегося рассвета.
[13] 九重深 jiǔchóngshēn цзючуншэнь «девятых небес глубина».
Охранявшие покои ученики в белых одеждах и легких серебряных доспехах, даже не подозревая, что случилось с ними в мире его снов, поспешно опустились на одно колено, чтобы поприветствовать его. Прошло довольно много времени, прежде чем над их головами послышался глубокий низкий голос:
— Когда человек просыпается ото сна, как ему определить, что он уже вернулся в реальность, а не находится на следующем уровне сновидений?
Ошеломленные ученики, совсем растерявшись, обменялись беспомощными взглядами. Наконец, старший из них робко ответил:
— Отвечаю уважаемому главе: когда человек грезит… он не должен чувствовать печали и боли. Если он ранен, но ничего не чувствует, значит это должен быть сон.
Перед рассветом все живые существа притихли. Слышно было лишь, как горный ветер шелестит в ветвях деревьев, пытаясь забраться в рукава одежд Сюй Шуанцэ.
Два ученика, низко склонив головы, в напряжении уставились на темно-серые каменные плиты под ногами. Казалось, прошло очень много времени, прежде чем они, наконец, услышали приглушенный смех Сюй Шуанцэ. Было сложно распознать эмоции, но им показалось, что в этом смехе был едва различимый намек на горькую насмешку.
< Глава 3 ОГЛАВЛЕНИЕ Глава 5 >
Глава 4. Говорят, в тот год глава Сюй взял себе жену ❃❃❃❃
Глоссарий «Меч по имени Бунайхэ»
太极八卦 tàijí bāguà тайцзи багуа «восемь триграмм великого предела»
— знак, в центре которого «рыбки инь-ян», а по окружности триграммы багуа: 8 триграмм [Ицзина]. Инь и ян образуют восемь триграмм, каждая из которых состоит из трех линий, расположенных друг над другом, сплошные — ян, прерывистые — инь, все возможные комбинации трех линий образуют восемь триграмм.
Комментарии
Отправить комментарий