Спустя полдня у подножия горы Цанъян…
Молодой заклинатель в простой зеленой одежде и с гуцинем за спиной долго расхаживал взад и вперед по обочине дороги, то и дело поглядывая на тропу, ведущую с горы. Издалека заметив знакомую фигуру, он, повысив голос, окликнул:
— Первый брат[1]!
[1] 元驹 yuán jū юань цзюй «молодой/первый конь», истоки из романа «苏氏演义»: прозвище для честного, талантливого и умного юноши благородных кровей (от плохой лошади не бывает хорошего жеребенка).
Заметив его, Юйчи Сяо прибавил шаг:
— Юньфэй? Разве я не сказал тебе ждать новостей в Линьцзяне? Зачем самому было ехать сюда, да еще и в одиночку?
Это был Мэн Юньфэй, тот самый друг, который несколько дней назад прислал Юйчи Сяо письмо с просьбой о помощи. Этот красивый интеллигентный юноша был одного роста с Юйчи Сяо, однако его манеры и речь отличались большей изысканностью и мягкостью.
— Невыносимо просто ждать, не в силах что-то предпринять, — честно ответил он. — Я решил, что лучше сделать хоть что-то, чем сидеть сложа руки, — после небольшой паузы Мэн Юньфэй поинтересовался, — а что тебе ответили в ордене Цанъян?
Юйчи Сяо лишь покачал головой и вкратце рассказал о том, как на горе встретил главу Сюя, в конце печально подведя итог:
— Впервые слышу, чтобы в таком деле кто-то использовал естественные законы природы, как аргумент для невмешательства...
Мэн Юньфэй поспешил утешить его:
— Всем известно, что темперамент главы Сюя всегда был весьма неординарным. Кроме того, с тех пор как шестнадцать лет назад умер начальник Гун, орден Цзун и орден Цанъян открыто враждуют, поэтому неудивительно, что он не пожелал протянуть нам руку помощи. А что насчет молодого господина Сяна? Он согласился помочь?
Юйчи Сяо собирался ответить ему, но в этот момент почувствовал чье-то присутствие и быстро повернул голову.
Неподалеку от горной тропы, на верхних ветвях дерева, скрестив ноги, сидел шестнадцатилетний мальчик. Его лицо было белым, как снег, а глаза темнее беззвездной ночи, за плечом у него висел большой мешок в мелкий цветочек с одеждой и личными вещами. Лузгая дынные семечки, он лениво наблюдал за их встречей.
Юйчи Сяо удивленно воззрился на него:
— Как ты смог так быстро собраться?!
«Глупости, как я мог промедлить хоть миг? Если встретил Сюй Шуанцэ, то хотя бы ради сохранения этой шкурки, лучше сразу сбежать куда подальше!»
Гун Вэй в самом деле решил не рисковать и сразу же объявил о своем страстном желании сразиться со злом во имя всеобщего блага. После этого он вежливо, но решительно отклонил предложение старейшин послать людей для его защиты и, твердо выразив свое доверие молодому, но талантливому благородному мечнику Юйчи Сяо, в спешке собрал свои вещи и направился к выходу. По пути практически все встреченные им сестры-наставницы настойчиво совали ему в походный мешок — а то и прямо в рот — несчетные закуски и сладости. Впрочем, даже увесистый узел, который быстро раздулся до половины человеческого роста, не смог замедлить его стремительное бегство.
Он не боялся, что, узнав его, Сюй Шуанцэ, не задумываясь, снова попытается свершить над ним расправу, но Сян Сяоюань был ни в чем не виноват. Если тело будет покалечено, куда вернется душа этого маленького суккуба?
— Это, должно быть, молодой господин Сян, верно? — стоило Мэн Юньфэю разглядеть Гун Вэя, и он замер, словно громом пораженный, а потом его красивое лицо быстро залил ярко-алый румянец смущения.
Увидев его реакцию, Юйчи Сяо ответил холодным тоном, в котором можно было различить толику ревности:
— Если увидишь дурака, который цепляется ко всем как репей, и бегает за красивыми людьми, то это определенно он. Стоит ли спрашивать?
Мэн Юньфэй неодобрительно взглянул на него:
— Первый брат! Разве можно так выражаться?!
В прошлой жизни Сюй Шуанцэ и Гун Вэй испытывали друг к другу стойкую неприязнь. Ситуация особенно обострилась в последние четыре года, когда их напряженные отношения переросли в открытый конфликт, мирно разрешить который было просто невозможно. В то время Сюй Шуанцэ как-то резко высказался о Гун Вэе, заявив, что тому нравится играть сердцами людей исключительно по причине внутренней распущенности и испорченности.
На самом деле, обвинения главы Сюя были несправедливы и от этого обидны вдвойне. Гун Вэй имел весьма ограниченное представление о человеческих сердцах и чувствах, не говоря уже о способности играть ими… Однако благодаря врожденной чувствительности, он легко считывал малейшие изменения в эмоциях окружающих его людей и, принимая решения, не боялся опираться на собственные догадки и наблюдения. Вот, например, сейчас, несколько раз переведя взгляд уставших глаз, с черными кругами под ними, с Юйчи Сяо на Мэн Юньфэя и обратно, он с легкостью уловил повисшее между ними напряжение и по нескольким едва уловимым деталям смог вникнуть в суть отношений, что связывали этих двоих.
Когда Юйчи Сяо отверг Сян Сяоюаня, одним из приведенных им аргументов было то, что его сердце принадлежит другому, и, похоже, те слова были не просто предлогом для расторжения помолвки.
В любом случае это ни на что не влияло, и этот племянник Юйчи определенно заслуживал того, чтобы стать игрушкой в его руках и расплатиться за неподобающее поведение.
Гун Вэй догрыз последнее дынное семечко и, отряхнув руки, спрыгнул с дерева, однако при приземлении массивный заплечный мешок придавил его к земле, и он, возможно, упал бы, если бы Мэн Юньфэй не протянул руку, чтобы поддержать его:
— Осторожно!
«Сян Сяоюань» был еще совсем юн, так что практикующий боевые искусства Мэн Юньфэй с легкостью обхватил рукой весь его локоть.
Где бы ни оказался Гун Вэй, он всегда запросто мог войти в режим «импровизации на сцене», и даже оказавшись в столь неловком положении, тут же быстро сориентировался в ситуации. Чуть приподняв уголок губ в намеке на улыбку, он томно взглянул на Мэн Юньфэя из-под полуопущенных век и смущенно прошептал:
— У меня нет меча.
Ошеломленный Мэн Юньфэй на миг превратился в камень:
— Ты…
— Я ведь нечеловеческое существо, поэтому не могу сформировать золотое ядро, а значит и меча у меня нет, — чуть наклонив голову, Гун Вэй широко раскрыл глаза, уставившись на него совершенно невинным и бесхитростным взглядом, словно не понимая, что кроется под оскорбительным определением «нечеловек». — Ты можешь прокатить меня на своем мече?
Юйчи Сяо замер, словно громом пораженный. Придя в себя, он тут же категорично заявил:
— Как можно?! Линьцзян находится очень далеко, меч Юньфэя не выдержит веса двух человек. Иди сюда!
Гун Вэй тут же скользнул за спину Мэн Юньфэя, так что видны были только два глаза, с опаской взирающие на разъяренного Юйчи Сяо. Увидев его реакцию, Мэн Юньфэй вынужден был вступиться за него:
— Хватит, первый брат. Молодой господин Сян еще совсем юн, твоя грубость пугает его.
От несправедливости происходящего Юйчи Сяо тут же вспылил:
— Я пугаю его? Ты хоть знаешь, на что способен этот парень? Видел бы ты, какое представление он устроил в ордене Цанъян! Он совершенно точно...
Мэн Юньфэй оглянулся и увидел «Сян Сяоюаня», глаза которого уже покраснели и затуманились от подступивших слез...
— …
Оценив ситуацию, Мэн Юньфэй твердо сказал:
— Хватит. Первый брат, держись подальше от Сян Сяоюаня. Возражения не принимаются.
Юйчи Сяо совсем опешил от такого поворота:
— Что?!
Гун Вэй с благодарностью взглянул на Мэн Юньфэя снизу вверх, хлюпнул покрасневшим носом и чуть приподнял уголки губ в робком намеке на улыбку, после чего настороженно посмотрел на Юйчи Сяо.
Выражение лица «Сян Сяоюаня» было все таким же испуганным и невинным, вот только Юйчи Сяо мог поклясться, что ясно видел, как в этот момент его губы сложились в хорошо читаемое самодовольное: «Хи-хи».
Пытаясь восстановить справедливость, Юйчи Сяо отчаянно вцепился в рукав Мэн Юньфэя и, ткнув в сторону Гун Вэя, воскликнул:
— Смотри! Смотри! Ты видишь, что он сказал мне? Теперь ты понимаешь?!
Насилу вырвавшись из его хватки, Мэн Юньфэй, у которого от всего этого уже начала болеть голова, грубо ответил ему:
— Не буду я ни на что смотреть! И даже не думай снова начинать этот разговор! Пора в дорогу!
Оседлав ветер, три человека на двух мечах за полдня проделали длинный путь. Гун Вэй уютно устроился, завернувшись в теплую мантию Мэн Юньфэя. Будто из ниоткуда он вытащил горсть семян дыни и, щелкая их, начал расспрашивать своего спутника:
— Старший Мэн, до этого ты упомянул, что орден Цзун и Сюй Шуан… наш глава Сюй испытывают взаимную неприязнь… А почему так вышло?
Мэн Юньфэй всегда отличался особой гибкостью мышления, не свойственной тем же прирожденным мечникам, возможно, именно поэтому основным направлением своего совершенствования он выбрал магию игры на гуцине. Этот юноша не был таким скорым на расправу задавакой, как Юйчи Сяо, а, наоборот, буквально излучал братское тепло и заботу. Не забывая одной рукой придерживать ворот мантии, чтобы обезопасить Гун Вэя от случайного падения, Мэн Юньфэй с мягкой улыбкой ответил ему:
— Ты не слышал об этом громком деле? Впрочем, чему я удивляюсь, тебе ведь тогда было всего два дня, верно? Слышал ли ты когда-нибудь о Гун Вэе, уважаемом начальнике Дисциплинарного Ведомства Союза Бессмертных, с его легкой руки именуемом «одно течение, два учителя, три ордена»?
Демонстрируя подобающее случаю воодушевление, Гун Вэй воскликнул:
— Эй, как я могу о нем не знать?! Наш глава Сюй люто ненавидит его!
Вообще-то любовь, ненависть, счастье, печаль, ревность, а также любые другие слова, используемые для описания эмоций, были неуместны, если речь шла о Сюй Шуанцэ. Много лет назад он сам превратил себя в холодный абстрактный духовный символ и с тех пор так и жил, отрешенный от всего мирского и человеческого.
Мэн Юньфэй рассмеялся, но не поправил его:
— Все может быть! Как бы то ни было, шестнадцать лет назад произошел несчастный случай, в результате которого начальник Гун скоропостижно скончался. Через несколько дней после его смерти глава ордена Цзун покинул архипелаг Цзиньмэнь и помчался на гору Цанъян. Узнав, что глава Сюй не может встретиться с ним, так как медитирует за закрытыми дверями, он пришел в такую ярость, что одним ударом меча разбил каменную стелу у главных ворот ордена… Каменная стела, что сейчас стоит у ворот ордена Цанъян — это вырезанная заново копия.
Зажав в зубах дынное семечко, Гун Вэй на несколько мгновений словно забыл про него и глубоко задумался.
Возможно, из-за шума ветра его чистый голос прозвучал немного более низко и выверенно:
— ...И что случилось потом? Как глава Сюй отомстил ему?
Каменная стела у главных ворот — это лицо любого ордена. После такого оскорбления вражда между духовными школами могла длиться как десять, так и сто лет — тут все зависело от великодушия пострадавшей стороны... вот только глава Сюй не умел прощать и великодушием никогда не отличался.
Мэн Юньфэй как раз собирался ответить, когда Юйчи Сяо заложил вираж, чтобы подлететь к ним и, склонившись прямо к уху своего задушевного друга, громко крикнул:
— Не разговаривай с этим негодником! — после чего наклонился еще ниже и зарычал на Гун Вэя. — И не мечтай совратить Юньфэя! Он честный человек!
Мэн Юньфэй испуганно воскликнул:
— Молодой господин Сян, что с тобой? Молодой господин Сян, очнись!.. Похоже, ты так напугал его, что он упал в обморок! Первый брат!
В итоге все трое прибыли в город Линьцзян только к вечеру. Этот некогда прославленный и воспетый поэтами город Междуречья теперь не поражал приезжих своей пышной красотой и достатком. Все увеселительные заведения и бордели находились в самом удручающем состоянии, а знатные семьи города закрыли свои двери для гостей. Даже главные ворота великолепного дворца князя Линьцзяна были заперты на засов. Оставшиеся в городе заклинатели собрались в парадном зале княжеской резиденции, с нетерпением ожидая возвращения молодого господина Юйчи и молодого хозяина Мэна. Заметив, что они спешились со своих мечей, люди, словно рой растревоженных пчел, высыпали во двор и принялись наперебой рассказывать им о ситуации в городе за последние полдня.
Естественно, бордели и увеселительные заведения были закрыты для посетителей, а каждая красивая женщина теперь жила в вечном страхе скорой погибели. Увешанные жемчугами и подвесками нежно щебечущие[2] девицы буквально взяли в осаду все местные духовные школы, так что отправленные по делам юные ученики, вынужденные пробиваться через эту толпу красавиц, буквально краснели до корней волос и умирали от стыда. Члены знатных семей были осведомлены о ситуации куда лучше простолюдинов. Зная, что большинство погибших были из духовных школ, они не стали возлагать свои надежды на неспособных защитить даже себя бессмертных и, давясь слезами, попрощались со своими красивыми дочерьми и слишком симпатичными сыновьями, отослав их прочь из города.
[2] 莺声燕语 yīngshēn gyànyǔ иншэн яньюй «пение иволги и щебетание ласточки» — обр. о вкрадчивом и плавном журчании речи женщины.
Даже люди из княжеской резиденции были так напуганы, что, объявив о плохом самочувствии князя, после полудня закрыли главные ворота, отказавшись принимать посетителей.
Приподняв свои прямые, как мечи, брови, Мэн Юньфэй повернулся к стоявшему в приемном зале молодому человеку лет двадцати в ярко-алой одежде и с насмешкой спросил:
— Ваше высочество плохо себя чувствует?
Князь Линьцзяна был известен своими управленческими талантами и прекрасными манерами, но, к сожалению, сегодня в уголках его глаз затаилась легкая досада, и даже, казалось бы, приветливая улыбка была исполнена нескрываемой горечи:
— Господа бессмертные, ранее этот достопочтенный князь слишком поспешил дать вам согласие открыть свою резиденцию и позволить провести ритуал в комнате, где повесилась та девушка. Однако сегодня с императорского двора пришло письмо, в котором государь в весьма резкой форме выразил свое недовольство этим вопросом. Ранее господа бессмертные говорили мне, что ваш план состоит в том, чтобы выманить злого духа, соблазнив красотой, а потом попытаться усмирить его, но что, если… если...
Юйчи Сяо, который не мог похвастаться сдержанностью и манерами Мэн Юньфэя, тут же рубанул с плеча, попав точно в цель:
— Вы, должно быть, передумали, увидев, что с нами нет главы Сюя. Я прав?
Князь рассмеялся, но смех этот больше напоминал рыдания:
— Господин бессмертный, неужели вы будете настаивать на том, чтобы я сказал вам это прямо в лицо?
Глава Сюй был самым могущественным человеком в мире, и его авторитет был непоколебим. Много лет назад покойный император даже лично посетил гору Цанъян, чтобы предложить главе Сюю занять место государственного советника[3]. Хотя тогда Сюй Шуанцэ холодно отверг это предложение, было очевидно, что слава этого непревзойденного мастера достигла даже императорского двора. Именно поэтому князь Линьцзяна с радостью открыл бы всю свою резиденцию для Сюй Шуанцэ, но не был готов действовать опрометчиво и ввязаться в авантюру с поимкой нечисти, если во главе этой миссии стоял какой-то Юйчи Сяо, что, в общем-то, естественно и вполне можно понять.
[3] 国师 guóshī гоши «государственный учитель» — ист. наставник (учитель) государя; государственный наставник/советник.
С тех пор как он вошел в княжескую резиденцию, Гун Вэй, заложив руки за спину, стоял перед закрытым решеткой окном и не сводил глаз с горшка из нефрита с белой орхидеей-цаплей[4], что стоял на подоконнике. Стоило ему услышать вопрос князя, и уголки его губ дернулись в намеке на ухмылку.
[4] 白鹭兰 báilù lán байлу лань — орхидея малая белая цапля.
Может, он и не знал способностей молодого хозяина Мэна, но шесть золотых колец, вышитых на рукаве Юйчи Сяо, не были фальшивкой, так что Гун Вэй смело мог утверждать, что этот юноша умел уничтожать разного рода нечисть не хуже, чем сам глава ордена Цзун во времена своей бурной молодости. Этот князь Линьцзяна, очевидно, был не слишком хорошо осведомлен о внутренних делах мира совершенствования, поэтому не понимал, что, откажись он сегодня от помощи такого мастера, как Юйчи Сяо, и в будущем ему придется обратиться к кому-то из глав трех крупнейших орденов или четырех прославленных мастеров… но эти люди, скорее всего, просто проигнорируют его мольбы.
Юйчи Сяо закрыл глаза, а когда открыл их снова, стало понятно, что ему все же удалось справиться со своим гневом:
— Сейчас уже около шести вечера, скоро стемнеет. Прошлой ночью погибло восемь жертв, и если мы не решим проблему этой ночью, то десять, двенадцать, а может и двадцать, человек могут умереть в ближайшее время. Ваше высочество ведь понимает это, не так ли?
Всем видом демонстрируя искреннее желание помочь, князь ответил:
— Господа бессмертные, не волнуйтесь, в городе есть множество других мест, где за последние два дня погибли люди. Мое высочество лично укажет вам путь. Следуйте за мной, пожалуйста.
Юйчи Сяо возразил:
— Я уже говорил Вашему Высочеству, что комната, где этот злой дух впервые забрал жизнь, обладает наиболее сильной темной энергетикой и является наилучшим местом для того, чтобы выманить его. Ваше высочество ведь понимает это, не так ли?
— Да-да, — ответил князь, — сегодня же вечером я перевезу свою семью в другой город, а пока, господа бессмертные, не могли бы вы исследовать другие гиблые места?
Было видно, как пламя ярости внутри Юйчи Сяо разгорается на глазах:
— Злой дух должен быть уничтожен одним ударом и проволочки в этом деле недопустимы, иначе рано или поздно эта тварь превратится в столетнее бедствие... Ваше высочество, мне ведь не нужно объяснять, чем это чревато, не так ли?
Князь собственноручно налил ему чашку чая:
— Господин бессмертный действительно хорошо осведомлен. Давайте выпьем чаю, но, если вы торопитесь, можем сразу отправиться в те дома, где умерли люди...
— Ваше высочество, — с улыбкой обратился к нему Гун Вэй.
Его голос был мягким и нежным, проникая в уши и задерживаясь в сознании сладкими переливами ночных грез.
Только что наполненный шумом зал вмиг затих. Все взгляды устремились на Гун Вэя, который, отвернувшись от горшка с орхидеями, прошел через наполненную людьми комнату и, остановившись рядом с князем Линьцзяна, ласково и застенчиво взглянул на него из-под наполовину опущенных ресниц.
— Ваше высочество, вы вырастили такие прекрасные орхидеи. Я голоден, можно мне их съесть?
...Никто не заметил, как в глубине зрачка его правого глаза родилось слабое алое свечение, похожее на сорванный с ветки порывом холодного ветра ранний цветок персика, что мелькнет лишь на миг, прежде чем исчезнуть без следа.
Все вокруг в изумлении смотрели на Гун Вэя. Их лица, казалось, застыли, а секунды растянулись в часы. Когда эта странная магия наконец рассеялась, комната вновь наполнилась мелодией тихих вдохов и выдохов.
— Съесть… что съесть?.. — казалось, князь грезит с открытыми глазами. Не сводя остекленевшего взгляда с глаз Гун Вэя, он бессознательно бормотал себе под нос. — Можно… можно съесть?
— Ой, значит можно, — с этими словами Гун Вэй сорвал белую орхидею-цаплю и, оторвав половину белоснежных лепестков, неспешно откусил, смакуя вкус. Удовлетворенный, он улыбнулся князю. — Ваше Высочество, я устал с дороги и сегодня хочу спать в комнате, где умерла первая жертва. Можно?
Князь, не мигая смотрел на него, не в силах даже пошевелиться. Запинаясь и заикаясь, он пробормотал:
— Конечно… конечно, мое высочество отведет тебя туда. Сейчас… Прямо сейчас отведу туда вас всех.
Гун Вэй по-лисьи ухмыльнулся, прищурив глаза.
Чтобы эта странная улыбка, появившаяся на лице Сян Сяоюаня, не вызвала никаких подозрений, в этот момент он засунул себе в рот вторую половину орхидеи. С удовольствием прожевав и проглотив ее, Гун Вэй сказал:
— Тогда спасибо за вашу щедрость, ваше высочество.
Всю дорогу до комнаты, где покончила с собой первая куртизанка, вызвавшийся лично сопроводить их молодой князь глаз не сводил с «Сян Сяоюаня». Достигнув места, он развлекал их светской беседой до тех пор, пока не наступила ночь. Юйчи Сяо даже пришлось снова открыть рот, чтобы выпроводить из комнаты велеречивого правителя Линьцзяна и его слуг. Словно проснувшись от прекрасного сна, молодой князь неохотно откланялся и ушел.
Юйчи Сяо жестом велел прочим заклинателям тоже выйти из комнаты, после чего сразу же спросил у Гун Вэя:
— Ты использовал на нем свою суккубскую магию очарования?
В полной предметами роскоши комнате были тщательно сохранены все улики. С балки свисало полотно из белого дамасского шелка, на полу валялась перевернутая скамеечка для ног, лежали заколки, обрывки шелка, рассыпанный жемчуг, а также испачканный несколькими каплями засохшей крови персидский ковер. Гун Вэй расхаживал по комнате, внимательно изучая все детали обстановки, когда услышал вопрос Юйчи Сяо. Приподняв бровь, он обернулся и взглянул на него с выражением самого что ни на есть невинного удивления:
— Почему благородный мечник Юйчи спрашивает меня о подобном? Я ведь нечеловеческое существо, так что нет ничего удивительного в том, что я использую уловки нелюдей.
Сидевший неподалеку Мэн Юньфэй, не желая слушать такое, захлопнул книгу:
— Молодой господин Сян, мы все — обычные люди. Пожалуйста, не принимай близко к сердцу эти подлые инсинуации. В конце концов, кто сказал тебе, что ты не человек?
Юйчи Сяо обмер.
Гун Вэй слегка покраснел. После продолжительной паузы он шмыгнул покрасневшим носом и прошептал:
— Нет, никто.
Не поверив ему, Мэн Юньфэй продолжил:
— Неужели? Не волнуйся, молодой господин Сян, нас здесь только трое. Если в будущем кто-нибудь посмеет оскорбить тебя, мы с братом Юйчи обязательно…
Не выдержав, Юйчи Сяо рявкнул:
— Юньфэй, пора! Ты охраняй периметр снаружи, а я установлю защитный барьер внутри комнаты. Надеюсь, ты помнишь, что на деле нельзя отвлекаться на всякую ерунду!
Юйчи Сяо вытолкал из комнаты пришедшего в полное замешательство Мэн Юньфэя. Стоило ему захлопнуть за ним дверь, как он услышал за спиной насмешливое:
— Пф!..
— Сян Сяоюань! Ты...
Картинно приложив руку ко лбу, Гун Вэй широко улыбнулся:
— А что случилось, благородный мечник Юйчи? «Молодой господин Сян — нечеловеческое существо, чем и объясняются многочисленные странности в его поведении»... Разве не эти слова ты произнес, расторгая нашу помолвку?
— …
Юйчи Сяо сделал глубокий вдох и мысленно прочел свою самую сильную мантру очищения сознания от гнева, напоминая себе, что только когда все закончится, он сможет позволить себе отослать этого недочеловека… этого проклятого ученика ордена Цанъян. Наконец, справившись с эмоциями, он открыл глаза и холодно сказал:
— Уже без пятнадцати восемь, злой дух может появиться в любой момент. Чтобы ты, обезумев, не убил себя, я хочу запечатать все твои меридианы так, чтобы ты вообще не мог двигаться. Понимаешь?
С самодовольной ухмылкой Гун Вэй заявил:
— Помедленнее, не надо так спешить, я все еще немного голоден, — с этими словами он сорвал нежный цветок орхидеи-цапли, которую князь распорядился доставить ему ранее. Прежде чем он успел положить цветок в рот, Юйчи Сяо хлопнул его по спине так, что он с тихим криком упал на кушетку и неподвижно замер.
Тук-тук-тук. Один из сопровождавших Мэн Юньфэя заклинателей робко постучал в дверь:
— Юй... молодой господин Юйчи, князь прислал два горшка с пионами. Не хочет ли молодой господин Сян их съесть?
— Не будет он их есть! Кто в здравом уме будет весь день жрать всякую дрянь! — рявкнул Юйчи Сяо, наконец, дав выход своему гневу. — Возвращайтесь на свою позицию и охраняйте периметр!
Шокированный его отповедью заклинатель отшатнулся и поспешил по-быстрому ретироваться.
Гун Вэй снова расхохотался. Разглядывая полог над кроватью, он, как бы между прочим, сказал:
— Благородный мечник Юйчи, ты не прав. Глава ордена Цзун как-то сказал, что все растения, деревья и цветы созданы из энергии неба и земли, и есть их — все равно что поглощать сущность природы. Ты можешь, конечно, отмахнуться от меня, ведь я нечеловеческое существо, но Бессмертный Меч, в конце концов, твой родной дядя.
Юйчи Сяо сидел в медитативной позе, положив одну руку на меч, и изо всех сил пытался сконцентрироваться. По выражению его лица было видно, что он не хотел отвлекаться на провокации Гун Вэя, но в итоге все же не смог сдержаться:
— Никогда он такого не говорил.
— Что?
— Нет никакой «пищи, способной поглощать сущность природы», — холодно ответил Юйчи Сяо, — это было сказано покойным начальником Гуном, как предлог для поедания яшмовых персиковых цветов моей семьи.
Яшмовые персиковые цветы?
— А-а-а... — задумчиво протянул Гун Вэй, в самом деле припоминая, что такой инцидент имел место быть. Но ведь Юйчи Сяо тогда было всего несколько лет, разве мог он там присутствовать?
Это случилось за год до его смерти. Некий орден подарил семье Юйчи горшок с очень редким персиковым деревом, цветущим бирюзовыми цветами. Прослышав об этом, глава Союза Бессмертных Ин Кай заинтересовался диковинкой и пригласил Гун Вэя вместе с Сюй Шуанцэ оценить приобретение семейства Юйчи. На самом деле, это был не более чем предлог, чтобы свести двух врагов на одной территории для примирения, ведь тогда конфликт между ними еще не обострился до предела… по крайней мере, в глазах простых наблюдателей их натянутые отношения все еще выглядели весьма неплохо. Воспользовавшись ситуацией, когда оба упрямца были под рукой, Ин Кай принялся убеждать их сложить оружие и попытаться вновь наладить отношения[5], ведь на самом деле у них не было особого повода для такой лютой вражды[6], так к чему постоянно цепляться друг к другу[7], выставляя себя на посмешище в глазах других духовных школ?
[6] 化干戈为玉帛 huà gāngē wéi yùbó хуа ганъэ вэй юйбо «заменить щиты и копья на нефрит и шёлк» — превратить оружие в драгоценные подарки; прекратить войну и установить мир.
[7] 血海深仇 xuèhǎi shēnchóu сюэхай шэньчоу «в море крови глубокая вражда» — обр. лютая ненависть.
[8] 针锋相对 zhēn fēng xiāng duì чжэнь фэн сян дуй «противостояние на острие иглы» — резко противоречить/противостоять друг другу; упорно стоять на своём.
Гун Вэй вполуха слушал старую песню о примирении в виртуозном исполнении Ин Кая, не сводя глаз с яшмовых персиковых цветов, от одного вида которых у него слюнки потекли. Он с детства любил есть цветы, и хотя Ин Кай не раз делал ему внушения насчет недопустимости подобного поведения, ему так и не удалось отучить его от этой вредной привычки. Однако теперь Гун Вэй старался удовлетворять свой цветочный голод, когда этого никто не видел.
Бессмертный Меч Юйчи Жуй, завидев эту «стаю лис», сразу понял, чем это грозит, поэтому тут же с ходу придумал историю о том, что яшмовый персик цветет раз в сто лет, так что, если кто-то осмелится украсть или съесть его цветы, он лично прирежет вора прямо на месте. Кто бы мог подумать, что за те считанные минуты, пока горничные готовили для них чай, от цветка в горшке останутся только голые ветви. В тот момент, когда Юйчи Жуй в гневе ударил кулаком по столу, явно собираясь исполнить свое обещание и прирезать Гун Вэя, в тишине раздался звук еще одного удара по столу…
Дон! — это сидевший рядом Сюй Шуанцэ весьма экспрессивно поставил свою чайную чашку.
В белой фарфоровой чашке плавало несколько нежных цветов яшмового персика, один из которых уже был проглочен Сюй Шуанцэ вместе с чаем. Не нужно было даже спрашивать, кто это сотворил.
Стало так тихо, что можно было бы услышать, как иголка упадет. Острые черные глаза Сюй Шуанцэ вперились в лицо Гун Вэя… После длительной паузы его кадык судорожно дернулся: он все же проглотил вставший в горле персиковый бутон. После этого Сюй Шуанцэ тут же поднялся и, раздраженно тряхнув рукавами, немедленно покинул комнату переговоров и орден Цзун.
В тот день Юйчи Жуй с мечом наперевес пробежал за Гун Вэем не меньше километра.
Все мечты Ин Кая о примирении после этого, естественно, превратились в мираж. С тех пор все духовные школы севера, объединившись под руководством главы ордена Цанъян, на всех собраниях Союза Бессмертных выступали против начальника Гуна. Постоянные трения накалили ситуацию до предела, что в конечном итоге привело к трагедии на Помосте Вознесения Бессмертных в начале двадцать восьмого года эпохи Тайи.
Юйчи Сяо долго молчал, словно вспоминая что-то, прежде чем со вздохом сказал:
— В этом мире больше нет цветов персика.
Гун Вэй далеко не сразу отреагировал на подобное заявление:
— Что?
— За пару мгновений до смерти начальника Гуна во всем мире зацвели персиковые деревья, но уже на следующий день цветы завяли и опали. С тех пор за последние шестнадцать лет в мире не расцвел ни один цветок персика, — Юйчи Сяо презрительно взглянул на него. — Ты хоть знаешь, что когда-то существовал фрукт под названием персик? А?
— …
Гун Вэй в шоке уставился на полог над своей головой, мысленно восклицая: «Что?! После моей смерти персиковые деревья во всем мире больше не цветут? Только не говорите мне, что Воля Небес не выдумка людей? Неужели даже Небеса считают, что тогда сдохнуть должен был этот проклятый Сюй Шуанцэ, а не я? Неудивительно, что на том рынке, который мы миновали по пути сюда, на лотках только мушмула, да сливы…» Его мысли беспорядочно блуждали вокруг да около до тех пор, пока до него вдруг не дошло кое-что:
— Что-то ты не то говоришь, благородный мечник Юйчи. У Сюй… у порога нашего главы Сюя, по-твоему, что цветет? Ну там, где ты меня своим мечом чуть не прирезал.
Юйчи Сяо раздраженно тряхнул головой:
— У меня и мысли не было прирезать тебя! Пожалуйста, не нужно больше подливать масла в огонь[8], особенно перед Юньфэем! Тот сад — последняя цветущая персиковая роща в мире, и цветет она круглый год, вне зависимости от сезона!
[8] 添油加醋 tiānyóu jiācù тяньюцзяцу «добавлять масло и уксус» — обр. приукрашивать факты, прибавлять для красного словца, преувеличивать.
Гун Вэй замер, чувствуя, как при этих словах затрепетало его сердце.
Чтобы цветы цвели в любое время года, их нужно поддерживать непрерывным потоком духовной энергии.
Он-то был уверен, что после его смерти Сюй Шуанцэ выкорчует всю эту персиковую рощу под корень.
За окном поднялся свежий ночной ветерок, но внутри дома было очень тихо. Оба человека в комнате, один из которых лежал, а другой стоял, погрузились в глубокие раздумья. Прошло довольно много времени, прежде чем Юйчи Сяо обиженно вздохнул и с явным неодобрением сказал:
— Говорят, что они так цветут именно из-за того, что после смерти начальника Гуна глава Сюй расчленил его труп[9] в этой роще, и свежая кровь напитала цветущие персиковые деревья. Как жаль, что одному из величайших бессмертных того поколения суждено было так кончить.
[9] 戮尸 lùshī луши «казнить труп» — ист. обезглавить труп: посмертная казнь для особо тяжких преступников (считается, что расчленение трупа помешает человеку возродиться в следующей жизни).
Гун Вэй на миг просто дар речи потерял.
Повернув голову, он уставился на Юйчи Сяо:
— Можешь рассказать мне о том, как глава вашего ордена Цзун разрушил привратную каменную стелу горы Цанъян? Мне вдруг захотелось услышать подробности.
Юйчи Сяо посмотрел на него сверху вниз, буквально прокалывая его взглядом, словно ножом. На его лице ясно читалось: «как смеет внешний ученик, вроде тебя, злословить о главе Сюе за его спиной — это же просто нелепо». Он только открыл рот, чтобы сделать ему выговор, как вдруг свеча ярко вспыхнула и замерцала безо всякой видимой на то причины.
Со скоростью молнии Юйчи Сяо стабилизировал пламя, не давая ему погаснуть. Тем временем лежащий на кушетке Гун Вэй внезапно переменился в лице:
— Не двигайся.
Эти два слова были сказаны очень твердым командным тоном[10], в корне отличающимся от того, как он обычно говорил. Озадаченный Юйчи Сяо свел брови:
[10] 咬金断玉 yǎo jīn duàn yù яо цзинь дуань юй «ударить по золоту, разрубить нефрит» — обр. в знач.: о сильном командном голосе.
— Почему?
— …
Вглядываясь во что-то у него за плечом, Гун Вэй чуть нахмурился и тихо пояснил:
— Кажется, за тобой кто-то стоит.
< Глава 2 ОГЛАВЛЕНИЕ Глава 4 >
Глава 3. Уважаемый начальник Гун и правда настоящий игрок ❃❃❃❃
Глоссарий «Меч по имени Бунайхэ»
Комментарии
Отправить комментарий