Глава 196. Учитель, ты хочешь искупаться?
Таким образом, так как они не могли положиться на Гуюэе, после собрания Сюэ Чжэнъюн попросил старейшину Таньлана отправиться вместе с ним в оранжерею, чтобы найти госпожу Ван и вместе обсудить способы выслеживания жуков-шихунь. Чу Ваньнин не был специалистом в этой области, и помочь им он был не в силах, поэтому с чистой совестью какое-то время мог позволить себе предаваться безделью.
В надвигающихся сумерках в Павильоне Алого Лотоса он стоял на понтонном мосту и наблюдал за резвящимися в пруду рыбками, когда в ворота постучали. Чу Ваньнин отозвался:
— Входи.
Лунный свет осветил молодое лицо посетителя, которым оказался не кто иной, как Наньгун Сы.
— Образцовый наставник, вы звали меня?
— Я слышал, что уже послезавтра ты вместе с Е Ванси собираешься покинуть Пик Сышэн. Куда вы планируете пойти?
Наньгун Сы опустил ресницы:
— Мы хотели отправиться на гору Цзяо[1].
[1] 蛟山 jiāoshān цзяошань «гора водяного дракона». От переводчика: Цзяошань (или гора Цзяо) — реальный горный массив, по которому проходит часть Великой Китайской стены, также там находятся буддийские храмовые комплексы: храм Фуциан, храм Шанцин, храм Юанмин и самый знаменитый храм Юйцин.
Гора Цзяо была цитаделью Духовной школы Жуфэн, находившейся за пределами Линьи, и являлась очень важным для этого ордена местом. По легенде, основатель и первый Глава Духовной школы Жуфэн заключил соглашение с водным драконом. После смерти кости водного дракона превратились в гору, и впоследствии всех выдающихся личностей ордена Жуфэн хоронили именно здесь. Сама горная вершина из поколения в поколение охранялась духами погибших героев школы Жуфэн, и если находились люди, что, движимые жаждой наживы, пытались пробраться в эту цитадель, гора сама карала их так, что после и целого трупа было не найти. Каждый год во время зимнего солнцестояния на Цинмин действующий Глава Духовной школы Жуфэн приходил туда, чтобы совершить жертвоприношения и поклониться духам предков, поэтому смело можно сказать, что гора Цзяо была родовым храмом предков для ордена Жуфэн.
— Мой отец… — взгляд Наньгун Сы на миг потускнел, но он взял себя в руки и продолжил, — мой отец говорил мне, что на горе Цзяо, в родовом храме, хранятся сокровища, оставленные Главами прошлых поколений для нужд потомков на случай крайней нужды. Думаю, настало время достать их.
Он настолько доверял Чу Ваньнину, что вот так, безо всяких опасений, доверил ему информацию о местонахождении главной сокровищницы своей семьи. Пусть по сравнению с тем же Сюэ Мэном и другими учениками старейшины Юйхэна их отношения с Чу Ваньнином не были настолько близкими и доверительными, но все равно жизни этих двоих были неразрывно связаны, ведь только лишь из-за несчастливого стечения обстоятельств Наньгун Сы не стал его первым учеником.
Время от времени Наньгун Сы размышлял: что, если бы в прошлом на озере Цзиньчэн не произошел этот безжалостный обмен и его мама осталась жива? Разве не называл бы он сейчас Чу Ваньнина «учитель»?
— Долог путь до горы Цзяо, — сказал Чу Ваньнин, — я слышал, для того, чтобы выразить почтение, перед восхождением необходимо поститься десять дней, иначе дух водного дракона отвергнет просителя и не пустит на гору. Если уж вы двое хотите идти, то не лучше ли закончить очищение постом на Пике Сышэн, а после трогаться в путь?
Наньгун Сы покачал головой:
— Сейчас в мире совершенствования мало кто не затаил обиду на меня и Е Ванси. Вряд ли нам когда-нибудь удастся избавиться от этого клейма. Если мы задержимся здесь надолго, пойдет молва, и это наверняка повредит Главе Сюэ, так что мы не можем остаться.
— Что за чушь ты несешь?!
— …
— Поститься десять дней довольно тяжело, а если в это время враги найдут вас? — попытался убедить его Чу Ваньнин. — Кроме того, Глава Сюэ — очень великодушный человек, он не позволит вам двоим вот так уйти. Послушай меня, не спеши уходить.
После всех тех трудностей, что им пришлось пройти, Наньгун Сы был изнурен до крайности, и сейчас, услышав слова Чу Ваньнина, на тот камень, что давно лежал у него на сердце, словно пролилась кислота, а к глазам подступили слезы.
Быстро опустив голову, он сказал:
— Образцовый наставник, Наньгун Сы никогда не забудет вашей милости.
— Да перестань, я прошу остаться на несколько дней, о какой милости тут может идти речь? — отмахнулся Чу Ваньнин. — Кроме того, я попросил тебя прийти, потому что есть одно дело, которое нам нужно обсудить.
— Образцовый наставник, говорите.
— Я слышал, как Сюй Шуанлинь говорил, что твое золотое ядро развивается по пути насилия[2] и в своем развитии склонно к отклонению духовного потока вплоть до одержимости и безумия[3]. С этой болезнью тебе стоит обратиться к госпоже Ван, чтобы она тебя осмотрела и помогла тебе.
[2] 霸道 bàdào бадао — кит. филос.: путь насилия; тирания, деспотизм, жестокость.
[3] 走火入魔 zǒuhuǒ rùmó цзоухо жумо «воспламенившись, воспылать порочной страстью» — помешательство, одержимость, сумасшествие.
Наньгун Сы на миг оцепенел, а затем, горько усмехнувшись, ответил:
— Этот порок семьи Наньгун передается из поколения в поколение. Отец уже приглашал Мастера Ханьлиня из Гуюэе, но после осмотра он сказал, что эту болезнь невозможно подавить, и с годами она будет лишь прогрессировать. Если лучший целитель нашего мира опустил руки, разве сможет госпожа Ван найти лучший метод лечения?
— Мастер Ханьлинь тоже человек подневольный, и, вероятно, дело не в том, что он не может тебя вылечить, а просто не хочет этого делать, — пояснил Чу Ваньнин. — Между духовными школами накопилось слишком много застарелых обид, и, возможно, столкнувшись с конфликтом интересов, даже прославленному целителю пришлось отступить от некоторых своих принципов. Что же касается госпожи Ван… она действительно обладает очень глубокими познаниями в области подавления одержимого яростью духовного ядра. Пожалуйста, разреши ей помочь тебе.
Наньгун Сы был немного озадачен:
— Но с чего вдруг она взялась изучать этот вопрос?
— …Это просто совпадение. Не задавай лишних вопросов, а просто иди к ней.
После того, как, многократно поблагодарив его, Наньгун Сы покинул Павильон Алого Лотоса, Чу Ваньнин не смог удержаться от печального вздоха и еще долго смотрел ему вслед.
Чу Ваньнин не мог не вспомнить того блестящего юношу, который, несмотря на свою дерзость и заносчивость, в хорошем настроении любил посмеяться и делал это так искренне и заразительно, что казалось, глаза его сияли ярче утренней зари, освещая сердца людей.
Он не знал, когда еще сможет увидеть его таким.
Когда Чу Ваньнин собрался вернуться в дом, неожиданно в ворота опять постучали. Решив, что это Наньгун Сы что-то забыл ему сказать, он сразу сказал:
— Входи.
Двери надводного павильона открылись, но вошел не Наньгун, а Мо Жань с деревянной бадьей в руках. Он чуть замялся на входе, видимо, боясь показаться слишком наглым и грубым, после чего, прочистив горло, позвал:
— Учитель.
Слегка удивленный его поведением, Чу Ваньнин спросил:
— Ты по делу?
— Ничего важного. Просто хотел спросить: не хочешь вместе искупаться?
От неожиданности Чу Ваньнин даже поперхнулся. Справившись с кашлем, он удивленно уставился на него и уточнил:
— Где?
Помявшись еще немного, Мо Жань нерешительно предложил:
— В купальне Мяоинь.
— …
В купальне Мяоинь мало того что было множество укромных уголков, так еще из-за поднимающегося от воды густого пара было сложно различить пальцы на вытянутой руке. Можно сказать, что это было идеальное место, чтобы уединиться, делать что угодно, и при этом никто ничего не заметит и не заподозрит.
Теперь, когда Мо Жань позвал его пойти туда, чтобы вместе искупаться, Чу Ваньнин не только напрягся, но и подумал, что все-таки этот парень — настоящий бесстыдник.
Между тем потерявший стыд и совесть Мо Жань продолжил:
— Сюэ Мэн только что вернулся оттуда и сказал, что в купальне Мяоинь почти никого… — Во время его убедительной речи щеки мужчины немного покраснели. Видимо, почувствовав, что у него на лице написаны все его намерения, он поспешил немного сместить акценты. — Сегодня слишком холодно. Я подумал, что если Учитель решит искупаться в пруду, то может простудиться…
Конечно же, его учитель не мог бы простудиться. Если бы Чу Ваньнин захотел, он бы мог согреть воду в месте купания тепловым магическим барьером, и Мо Жань знал это не хуже него самого.
Несмотря на это, он все равно пригласил Чу Ваньнина вместе пойти в купальню Мяоинь. Ясно как белый день, какие амбициозные планы[4] он строил на этот счет, но каким же надо быть бесстыжим наглецом, чтобы оправдать это заботой о том, что Чу Ваньнину может быть холодно[5].
[4] 司马昭之心 sīmǎ zhāozhī xīn сыма чжао чжисинь «сердце Сыма Чжао» — метафора для очень амбициозного человека по имени Сыма Чжао, генерала эпохи Трех Царств, который сознательно узурпировал трон и фактически стал правителем страны при марионеточном государе.
[5] 冷 lěng — мерзнуть; холодный; одинокий, забытый; никому не нужный.
Бесстыжий Мо Жань, глядя на него своими черными как смоль бархатными глазами, спросил:
— Учитель пойдет со мной?
— …
Чу Ваньнин понимал, что, если он даже просто кивнет, это будет говорить о том, что он прекрасно понял желания этого волка и по своей воле готов залезть к нему пасть.
В пасть…
Подумав об этом, он вдруг вспомнил ту безумную ночь в гостинице, когда Мо Жань без колебаний отбросил всякое достоинство и заставил его утонуть в наслаждении, которого он никогда раньше не испытывал.
Сейчас, когда затуманенные влажным паром любовного желания, полные жара и ласки глаза так жадно и страстно смотрели на него, вопреки здравому смыслу и воле, сердце вмиг стало мягче масла и все разумные мысли просто вылетели из головы.
— Просто составь мне компанию, проводи меня.
— …Тебе пять лет?
Затаив в сердце дурные помыслы, красавец перед ним широко улыбнулся и взмолился:
— Да, скоро стемнеет, а я боюсь призраков. Только если старший братец Ваньнин проводит меня, я осмелюсь куда-то пойти.
Тьфу ты! И правда настоящий бесстыдник!
Но в итоге Чу Ваньнин все равно пошел с ним.
Большинство учеников Пика Сышэн предпочитали омываться после вечерних занятий, поэтому в это время в купальне Мяоинь в самом деле почти никого не было.
Откинув тонкий занавес на входе, Мо Жань ступил своими стройными голыми ногами на дорожку из разноцветной гальки, ведущую к бассейну. Чуть наклонив голову, он улыбнулся Чу Ваньнину и, показав направление, пошел вперед.
Чу Ваньнин лишь мысленно усмехнулся: «Разве ты не боишься призраков? Вон как резво бежишь впереди меня».
Купальня Мяоинь была разделена на две большие секции: пруд с лотосами и пруд с дикой сливой. Берег у бассейнов с горячей водой был засажен духовной травой и переполнен духовной энергией. Большинство учеников предпочитали нежиться в этих двух больших водоемах, но кроме них в глубинах купальни было скрыто несколько безымянных бассейнов, которые не пользовались особой популярностью. Мало кто хотел в них купаться, и здесь можно было встретить кого-то, только если два основных пруда были переполнены.
Старейшина Юйхэн с холодным и отстраненным выражением лица в одиночестве шел по галечной тропинке. Краем глаза он заметил в большой купальне несколько неясных силуэтов. Из-за густого пара он не смог разглядеть лиц, но, судя по звонким голосам и бессмысленной болтовне, это были припозднившиеся ученики.
Чем ближе Чу Ваньнин подходил к пруду с дикой сливой, тем гуще становился пар, и очень скоро он уже не мог разглядеть даже пальцы на своей вытянутой руке.
Вдруг из туманного марева показалась большая рука, которая обняла его сзади, и в следующий миг спина Чу Ваньнина будто приклеилась к раскаленной и крепкой груди Мо Жаня. Возможно, потому что на нем было слишком мало одежды, а объятия были очень крепки, Чу Ваньнин смог ясно прочувствовать, как растет желание Мо Жаня.
Испуганный его напором, Чу Ваньнин поспешил сказать:
— Что ты делаешь? Перестань безобразничать.
Мо Жань наклонился к его уху и, прижавшись к нему губами, с улыбкой сказал:
— Братик Ваньнин, не уходи больше, я чувствую, что там, впереди, прячется призрак.
— …
Несколько секунд Чу Ваньнин колебался между фразами: «Засунь своего «призрака» себе в задницу» и «Засунь своего «братика» себе в задницу», — но в конце концов ограничился простым:
— Отпусти!
Даже не собираясь его слушаться, Мо Жань рассмеялся и еще кокетливее продолжил:
— Это слишком тяжело, боюсь, мне не под силу.
— Ты болен?
— Ну, можно сказать, что я и правда болен, — голос Мо Жаня звучал все тише и ниже, — если не веришь, сам посмотри.
Хотя кончики ушей Чу Ваньнина предательски покраснели, его голос звучал твердо и решительно:
— Не буду я смотреть.
Мо Жань рассмеялся и очень хрипло произнес:
— Тоже неплохо, будь по-твоему.
Несмотря на то, что на словах он был сама кротость и покорность, руки Мо Жаня словно жили своей жизнью и творили что хотели. Шершавые и грубые, как галька, подушечки пальцев погладили горло Чу Ваньнина, после чего медленно скользнули вверх, чтобы ущипнуть его за подбородок.
— Хватит… распутничать!
Из-за того, что он ничего не видел в этом тумане, остальные чувства обострились до предела. Чу Ваньнин чувствовал, как Мо Жань наклонил голову и его горячее и влажное дыхание опалило его затылок и шею, породив в теле невольную дрожь возбуждения.
— Братец Ваньнин, почему ты дрожишь? Неужели тоже боишься призраков?
— Хватит болтать без толку!
Мо Жань мягко рассмеялся, ласково обняв его сзади, поцеловал в шею и с намеком на ложную почтительность откликнулся:
— Как скажете, без толку болтать не буду. Тогда… Уважаемый Учитель, Вы же позволите вашему ученику прислуживать вам при омовении и переодевании?
— …
Казалось бы, куда еще хуже…
Чу Ваньнин больше не мог это терпеть: казалось, что поднимающийся от горячего источника пар обжигал не только его тело, но и разум. Ни с того ни с сего он вдруг ощутил себя ужасно неловко. От смущения и внезапно нахлынувших унижения и обиды уголки его глаз предательски покраснели, и он вдруг заявил:
— Не буду мыться, я ухожу.
Зная о его стыдливости и застенчивости, Мо Жань сразу же понял, что Чу Ваньнин просто боится не устоять и пытается сбежать с поля боя до того, как началось сражение[6]. Это было так мило и забавно, что Мо Жань не смог удержаться от вопроса:
[6] 打退堂鼓 dǎ tuìtánggǔ да туйтангу «бить отступление в большой барабан» — идти на попятную; испугавшись трудностей, бросать дело на полпути; в древнем Китае уход чиновника из зала для собраний министров сопровождался боем в барабан.
— Учитель, как ты сейчас можешь уйти? А что мне делать, если кто-нибудь случайно натолкнется на меня?
Чу Ваньнин с невозмутимым лицом ответил:
— Натолкнется и натолкнется, по мне, так лучше быть укушенным собакой, чем потакать твоему распутству.
— Значит, «укушенным собакой»?
— …Да, и что?
Черные глаза его ученика потемнели от желания. Сейчас их хищный блеск не был похож на то ровное ласковое сияние, к которому Чу Ваньнин так привык. Оскалив ровные белые зубы в широкой улыбке, Мо Жань опасно наклонился, почти приникнув к его уху.
Чу Ваньнин ждал, что сейчас он скажет что-то очень грязное и пошлое, и уже приготовился разозлиться и под этим предлогом сбежать, но неожиданно этот невозможный мужчина тихо, но крайне угрожающе взвыл:
— У-у… ву-у-у.
— …И что это значит?
— Разве не похоже? — было видно, что Мо Жань даже немного огорчился. — Раньше у меня был щенок с синими глазами и узором на лбу в виде трех языков пламени, и выл он именно так.
Чу Ваньнин даже дар речи потерял:
— Никогда такого не слышал. Кроме того, зачем ты вообще пытаешься выть как собака?
Мо Жань опять улыбнулся и самодовольно спросил:
— А ты как думаешь?
— …. — на этот раз Чу Ваньнин решил его просто проигнорировать.
Мо Жань поцеловал его в ухо, а потом наклонился и начал лизать его шею, хрипло приговаривая:
— Я завыл, потому что Учитель сказал, что предпочел бы, чтобы его укусила собака.
Чу Ваньнин задеревенел. Все тело обдало жаркой волной. Он ясно слышал громкий стук сердца в своих ушах: бум-бум-бум.
А этот бесстыжий мужчина еще и добавил:
— Теперь я могу тебя укусить, Учитель? — и, не дожидаясь ответа, впился в его губы яростным поцелуем.
Переплетясь с ним телами, ухо к уху, висок к виску, изначально Мо Жань хотел лишь ощутить этот сладкий вкус и сразу остановиться, однако он и подумать не мог, что поцелуй только усугубит его мучения. Это все равно что пытаться утолить жажду отравленным вином[7], ведь для него Чу Ваньнин всегда был и ядом, и лекарством: в один миг этот человек мог разрушить все его здравомыслие и разжечь степной пожар в его крови.
[7] 饮鸩止渴 yǐnzhèn zhǐkě иньчжэнь чжикэ «утолять жажду отравленным вином» — обр. предпринять отчаянный шаг, не думая о последствиях; руководствоваться сиюминутными интересами, в итоге усугубив ситуацию.
Его «ощутить и сразу остановиться» превратилось в «не могу насытиться», «не могу насытиться» переплавилось в «даже если захочу, не смогу отступиться», а потом это «даже если захочу, не смогу отступиться» стало потонувшим в обжигающем дыхании «не хочу отступаться».
Когда они разомкнули губы, взгляд Чу Ваньнина все еще был затуманен желанием, но он все же не окончательно потерял разум и тут же напомнил распаленному Мо Жаню о цели их прихода сюда:
— Я здесь, чтобы искупаться. Давай сначала помоемся…
Мо Жань в ответ тихо промычал что-то вроде «гм» или «хм». К величайшему сожалению Чу Ваньнина, у него был настолько сексуально-хриплый голос, что, услышав эти возбуждающие звуки у своего уха, он и сам вынужден был признать тщетность всех его слабых попыток сопротивляться этой магии. Позвоночник тут же словно прошило молнией, а в глазах вспыхнул жаркий огонь неудовлетворенного желания.
Ладонь Мо Жаня опустилась на его запястье, и он повел его за собой вглубь горячего источника. Грохот водопада заглушал звук участившегося дыхания двух возбужденных мужчин.
Чу Ваньнин все еще чувствовал себя неуютно, и когда Мо Жань попытался снова поцеловать его, вытянул руку, останавливая его порыв:
— Тут точно никого?
— Никого, я все осмотрел, — низкий, чуть хриплый голос Мо Жаня обжигал сильнее, чем вода в горячем источнике, заставлял кипеть кровь и грозил выжечь его от сердца до желудка.
— Учитель, потрогай меня там. Может, я правда болен? Иначе почему он такой горячий… и такой... твердый?
— …
Щеки Чу Ваньнина вспыхнули от стыда, который, кажется, в этот момент, достиг предела, но Мо Жань так крепко сжимал его руку, что ему никак не удавалось высвободиться. Он несколько раз дернулся, пытаясь вырваться из этой мертвой хватки, а потом в его голове словно что-то взорвалось: бах! Тело онемело, рука Мо Жаня сжалась на его запястье так сильно, что казалось, еще немного, и он просто раздробит ему все кости.
Дыхание молодого мужчины стало частым и обжигающе горячим. Подобное проявление желания в отношении него не могло не тронуть сердце Чу Ваньнина. В густых клубах пара, где все выглядело каким-то слишком иллюзорным и размытым, реальным было лишь это красивое лицо с черными как смоль, влажными и горящими от возбуждения глазами.
Тяжело сглотнув, Мо Жань умоляюще уставился на Чу Ваньнина и вновь произнес своим осипшим от желания, завораживающим голосом:
— Учитель, помоги мне…
После чего снова впился в чуть приоткрытые губы Чу Ваньнина.
Похоть подобна маслу: стоит ее плеснуть в бушующее пламя страсти, и простой водой благоразумия его уже не потушить. В один миг накатит огненный шторм и сожжет лес добрых намерений дотла, обратив его в золу и пепел.
Языки, сплетаясь в поцелуях, скользили вглубь, чтобы напиться дыханием друг друга, но этого было слишком мало[8] для удовлетворения их потребности в близости, и с каждой секундой огонь возбуждения разгорался все ярче.
[8] 隔靴搔痒 géxuē sāoyǎng гэсюэ саоян — «чесать [ногу] через сапог» — делать впустую; напрасно, бесполезно.
Мо Жань увлек Чу Ваньнина вглубь горячего источника, туда, где вода лишь немного не доходила до пояса. Прижав его к гладкому, скользкому камню стены, он, словно одержимый, тут же набросился на него с поцелуями, попутно пытаясь стянуть с Чу Ваньнина тонкое нижнее одеяние, которое так и не было снято из-за слишком поспешного вхождения в воду.
Бурный поток бился о камни, создавая похожую на тонкую кисею водяную дымку, уши заполнил грохот водопада, за которым было толком ничего не расслышать.
Чу Ваньнин и глазом не успел моргнуть, как был прижат к отвесной скале и осыпан поцелуями. Его одежда оказалась распахнута и спущена на локти так, что его руки оказались буквально связаны ей.
— Ты… ты не…
Однако стыд и волнение от осознания того, что он был связан, неожиданно сделали Чу Ваньнина еще более чувствительным. Он задыхался под жадными поцелуями Мо Жаня, его соски под дерзкими ласками шершавого языка быстро набухли и покраснели. Прямые брови сошлись над переносицей в страдальческой гримасе, обычно полное достоинства благородное лицо растеряло всю свою невозмутимость, и вожделение исказило бесстрастные черты. Чу Ваньнин сопротивлялся из последних сил, но в ожесточенной внутренней борьбе между разумом и похотью в конце концов был повержен собственной страстью и совершенно потерял голову.
— Полегче, чуть полегче…
В горле пересохло. Задыхаясь от этого грубого напора, не в силах больше сдерживаться, он запрокинул голову и прикрыл свои раскосые глаза феникса.
Рассеянная водяная дымка скрыла все вокруг.
Когда Мо Жань развернул его, Чу Ваньнин почувствовал, как под водой крепкие бедра Мо Жаня плотно прижались к его ягодицам. Вжимаясь лицом в прохладную скалу, он ощущал, как температура внизу росла с огромной скоростью, заставляя его крепко смежить веки от стыда. Разве мог он когда-то представить, что однажды будет сбит с праведного пути собственным учеником и дойдет до такой степени бесстыдства, что будет предаваться с ним разврату в купальне Мяоинь, куда в любой момент мог заглянуть кто угодно?
Стыд, растерянность, желание, возбуждение — от наплыва всех этих чувств его взгляд начал терять фокус.
В этот момент он ясно почувствовал, как что-то толстое, длинное и обжигающе горячее уперлось ему между ног и заскользило между его ягодицами. От неожиданности его дыхание сорвалось и он невольно выдохнул:
— Ах…
Мужчина за его спиной на миг замер. Кажется этот вздох еще больше возбудил его, потому что в следующий миг он еще крепче обхватил Чу Ваньнина за талию и с силой толкнулся в него под водой.
Хотя Мо Жань не вошел в его тело, а лишь вколачивался между его ног, он был очень сильно возбужден, ведь под ним был Чу Ваньнин — самый сильный афродизиак его жизни.
Он так сильно вжался в его тело, что казалось, при каждом его толчке водная гладь с плывущими по ней цветами лотоса лишь слегка колышется, в то время как под водой горячего источника толстый и длинный член терся о внутреннюю часть бедер Чу Ваньнина, упорно и жадно, несколько раз скользнув по тому самому потайному любовному гнездышку[9]. Голова Мо Жаня была как в тумане. Охваченный вожделением, он был на грани того, чтобы, забыв обо всем, задрать бедра Чу Ваньнина и, удерживая его на руках, ворваться в него, позволив тому уютному местечку, что в прошлой жизни столько раз щедро одаривало его наслаждением, поглотить его, плотно обхватить и засосать. Ему хотелось крепко обнять Чу Ваньнина и прижать его к себе так сильно, чтобы войти до конца, разом и полностью овладев им. Он жаждал позволить бедрам Чу Ваньнина до боли сжимать его талию, пока, вытраханный и рыдающий от наслаждения, он будет кончать под ним.
[9] 温柔乡 wēnróuxiāng вэньжоусян «теплое и ласковое место» — царство нежности и ласки, уютное гнездышко.
— Ваньнин…
Из онемевшего горла вырвался влажный хриплый стон.
Глаза Мо Жаня потемнели, ритмичный шорох накатывающих волн слишком уж напоминал звуки их совокуплений из прошлой жизни. Ощущения от горячей воды в источнике в сочетании с трением о бедра Чу Ваньнина неизбежно привели к тому, что он почти потерял разум.
Боясь сотворить что-нибудь еще более безумное, он с хриплым стоном повернул Чу Ваньнина и прижался грудью к его груди. Водопад похоти застлал им глаза и лишил разума, горячие брызги падали на опьяненные любовной страстью лица. Мо Жань неистово приник к его подбородку, потом яростными поцелуями по линии челюсти добрался до рта, чтобы жадно и деспотично впиться в губы Чу Ваньнина.
Другая рука скользнула вниз, чтобы, обхватив средоточие болезненного желания Чу Ваньнина, прижать его к своему стоящему колом члену.
Чу Ваньнин и подумать не мог, что такое возможно. Усилившееся возбуждение от трения их половых органов друг об друга привело к тому, что, обессиленно прикрыв глаза, он запрокинул голову и хрипло застонал:
— Мо… Мо Жань…
Он успел только невнятно простонать его имя, так как следующий сорвавшийся с его губ звук был запечатан чужим ртом. Обхватив вместе их члены, Мо Жань быстро и яростно двигал рукой, надрачивая и даря головокружительное удовольствие им обоим. Крепко обнимая своего Учителя, он чувствовал, как тот едва уловимо дрожит в его объятиях. Эта дрожь, которую Чу Ваньнин не мог контролировать, породила в сердце Мо Жаня безграничную нежность, желание оберегать и любить его, но в то же время она грозила свести его с ума и делала совершенно одержимым.
Когда поцелуй закончился и их губы с трудом разъединились, охваченный этой дикой кипящей страстью Чу Ваньнин почти неосознанно открыл глаза и посмотрел вниз, туда, где их тела неистово терлись друг об друга.
Хватило одного взгляда, чтобы кожа на его голове онемела.
Впервые он так ясно видел член Мо Жаня, и это в самом деле оказался смертоносный клинок из плоти и крови: толстый и крепкий, исполненный мощи и угрозы. От сексуального возбуждения на огромном половом органе выступили вены, влажная и липкая от предэякулята головка ритмично и плавно скользила и терлась о живот Чу Ваньнина.
Чу Ваньнин поспешил крепко сомкнуть веки. Все его тело тряслось словно в лихорадке, в голове воцарился полный хаос.
«Как он может быть таким огромным?.. Как такое может войти в меня? Пожалуй, я даже в рот его взять не смогу, меня просто сразу же вырвет. Как можно такое…»
Ему было очень стыдно, его глаза покраснели, словно в них насыпали песок.
«Если такую штуку вставить в меня, я ведь, наверное, умру?»
Выходит, все те его порочные сны на самом деле не имеют ничего общего с реальностью. Щеки Чу Ваньнина вспыхнули от стыда. Если подумать, разве такое вообще возможно?..
Разве мог бы он сам встать на колени и выдерживать подобное жестокое вторжение? Разве мог бы по своей воле принять в себя такой член и после этого, словно охваченное похотью животное, еще и бесстыже подмахивать и стонать, умоляя трахнуть его еще жестче, сильнее и глубже?
Как можно при этом чувствовать удовольствие? Как можно от такого вторжения кончить?..
Как это возможно?!
Чем больше он об этом думал, тем более нереальным, унизительным и обидным все это ему казалось, вплоть до того, что в душе его родилось презрение к самому себе. К счастью, Мо Жань не дал ему времени на самоуничижение.
Обхватившая сразу два члена большая ладонь прекрасно знала, что нужно делать, чтобы удовлетворить их обоих.
Возбуждение постепенно нарастало, вены на шее вздулись, тело дрожало, словно в лихорадке. В конце концов Чу Ваньнин не выдержал, и стон удовольствия почти сорвался с его губ.
— Не кричи. Сквозь туман не видно лиц, но голоса хорошо слышны. — Мо Жань поспешил зажать ему рот и нос незанятой рукой.
Он так крепко зажимал ему рот, что в этом горячем тумане Чу Ваньнин оказался на грани смерти от сильнейшего приступа удушья. Его руки были все еще скованы наполовину снятым одеянием, рот — жестко заткнут, а член — полностью во власти Мо Жаня. Неожиданно для себя Чу Ваньнин испытал болезненное, но невероятно сильное возбуждение от ощущения собственной беспомощности.
— Ох…
Но все же это давление оказалось слишком мучительным, и очень скоро в уголках глаз у него выступили слезы.
Он был похож на погибающего журавля, когда, откинувшись назад, запрокинул голову, обнажив тонкую белую шею, и беспомощно замотал головой… словно на самом деле приготовился умереть. Но Мо Жань не собирался выпускать его из своих рук и, воспользовавшись ситуацией, начал жадно целовать и покусывать его шею и кадык. Только после этого, подняв взгляд, он увидел полное страдания выражение лица Чу Ваньнина и его болезненно нахмуренные брови, напоминающие об умирающем мученике перед вознесением.
— Учитель… — пробормотал он и, не в силах устоять, убрал руку, прикрывающую рот Чу Ваньнина, но только чтобы впиться в его губы яростным поцелуем.
Будоражащие предательские звуки поглотил рокот водопада.
Мо Жань целовал Чу Ваньнина так долго и неистово, что тот начал задыхаться от нехватки воздуха, губы его распухли, а взгляд затуманился.
Мо Жань крепко обнял его и зарылся лицом в его шею. Скрытые от чужих глаз туманом горячего источника, они долго потакали своим тайным желаниям, и когда, задыхающиеся и мокрые от пота, наконец подошли к финалу, переплетясь шеями, словно пара совокупляющихся диких животных, они сожалели лишь о том, что не могут стать еще ближе, слиться в единое целое, став плотью и кровью друг друга.
— Не надо… я правда не хочу… — даже в этот момент дрожащий от страха и наслаждения Чу Ваньнин продолжал сопротивляться собственным желаниям. — Не делай этого больше, я не буду…
Стоило Мо Жаню услышать тихое бормотание Чу Ваньнина, его глаза еще больше потемнели. Он нежно поцеловал его в щеку и, с трудом справившись со сбившимся дыханием, хрипло прошептал:
— Золотце, подожди немного, давай вместе…
Он начал наращивать скорость, все быстрее работая рукой, и Чу Ваньнин принялся неосознанно двигать бедрами, подстраиваясь под заданный Мо Жанем темп. Очень скоро эти двое просто перестали думать о чем-то, кроме друг друга и насущной потребности выплеснуть сжигающие их страсть и любовь.
— А… Ах…
Удовольствие от разрядки оказалось слишком острым, а может, дело было в магии купальни Мяоинь[10], но во время оргазма совершенно потерявшийся в наслаждении Чу Ваньнин не смог сдержаться и хрипло ахнул, напрочь забыв понизить голос.
[10] 妙音 miàoyīn мяоинь — чудесные звуки; волшебная музыка.
Оба они тяжело дышали. Грубость и ласка, грязь и чистота — все смешалось и стерлось сейчас, когда в глазах отражалось лишь лицо другого человека, то самое, одно-единственное лицо… Еще один поцелуй, затянувшийся и влажный, как легкая рябь на воде от только что пережитой кульминации.
— Ты так обильно кончил… — пробормотал Мо Жань хриплым от похоти голосом. Его глаза потемнели. Показав руку, наполненную их любовными соками, он наклонился и вытер ее о живот Чу Ваньнина, после чего неспешно прошелся ладонью по каменным мышцам идеального пресса и размазал остатки по напряженной груди.
Из-за пережитого оргазма и нервного перенапряжения Чу Ваньнин продолжал трястись как осиновый лист на ветру, и, к сожалению, как бы он ни пытался взять себя в руки, ему никак не удавалось унять эту дрожь. Нежно удерживая его в своих объятиях, Мо Жань ласково погладил его по спине и прошептал ему на ухо:
— Ведь хорошо было?
— …
— В следующий раз… если ты будешь готов… — прильнув к Чу Ваньнину влажным от пота телом, Мо Жань поцеловал его, — мы сделаем это по-настоящему, ладно?
Несмотря на то, что Чу Ваньнин давно уже был готов услышать эти слова, но после того, как сегодня он своими глазами увидел это внушающее трепет устрашающе огромное оружие, его тело вмиг напряглось, а спина онемела от страха.
Заметив охватившее его напряжение, Мо Жань тут же принялся нежно зацеловывать его, ласково нашептывая:
— Я не дам тебе страдать от слишком сильной боли и смогу сделать так, что тебе будет приятно…
Возбуждение еще не отпустило, они все еще были скрыты за водопадом, в самой глубине горячего источника, а Мо Жань продолжал умолять, используя против него свой пропитанный любовью и животной похотью низкий голос:
— Тебе понравится, правда… Может быть, будет немного больно, когда он войдет, но совсем чуть-чуть, ведь я буду все держать под контролем…
Слушая его, Чу Ваньнин чувствовал лишь невыносимый стыд. Он хотел было просто развернуться и уйти, но после всего случившегося ноги его ослабли и занемели.
— Прекрати говорить об этом…
Видимо, заметив, что его слова не вызывают в нем особого отвращения, Мо Жань в очередной раз проявил непослушание и, приникнув влажными губами к мочке уха Чу Ваньнина, продолжил искушать его:
— Я все сделаю очень хорошо… Учитель, если боишься, то можно использовать специальное средство. Я куплю его для тебя… просто доверься мне. Когда тело привыкнет, тебе будет очень хорошо.
«Я ведь еще помню, как в прошлой жизни я трахал тебя, заставляя сходить с ума от наслаждения. Но тогда я делал это, потому что ненавидел тебя и хотел наказать. В этой жизни я хочу обнимать тебя, стать с тобой единым душой и телом и больше никогда не разлучаться. Я хочу любить тебя так, чтобы и тебе это нравилось, так, чтобы ты никогда не смог забыть меня».
Хватило поцелуя, чтобы в его глазах снова затлел огонек желания, и пары ласковых фраз, чтобы прикрыть похотливую вонь чистым ароматом искренности и завернуть собственную кровожадность в нежный шелк обоюдного желания.
Но если первая половина его следующей просьбы была полна почтительности, то вторая выходила за все рамки приличий:
— Мой любимый Учитель, может, ты позволишь мне тебя выебать и кончить в тебя?
Автору есть что сказать:
Маленький спектакль: «Кто из этих двоих перебарщивает: 0.5 или 2.0?»
ООС, современность и древние времена перепутаны, так что, прошу, не воспринимайте это всерьез…
Цайбао [Овощная паровая булочка] госпожи Ван (все верно, это всего лишь тот самый жирненький кот): — Старейшина Юйхэн, как вы думаете, кто больше заставляет вас испытывать стыд и вообще перегибает палку в отношениях: 0.5 или 2.0, мяу?
Чу Ваньнин: — 2.0.
Цай Бао: — Почему, мяу? Разве он не прислушивается ко всем вашим желаниям?
Чу Ваньнин: — 0.5 никогда ни о чем меня не спрашивает, а просто берет и делает. Хотя его слова иногда звучат слишком грязно, я не вижу в этом такой уж большой проблемы. А 2.0?!
Цайбао: — А что же 2.0, мяу?..
Чу Ваньнин: (в дикой ярости) — Он вообще думает о моих чувствах, когда с этим своим подобострастным уважением спрашивает о таких вещах?! Он ждет, чтобы я кивнул и сказал: «Ну конечно, входи, только не забудь надеть презерватив — и добро пожаловать»?
Цайбао: — Похоже на то, мяу, мур-ха-ха-ха…
Чу Ваньнин: — Вот 0.5 никогда не спрашивает о моих ощущениях и пожеланиях, он просто и без лишних слов сделает свое дело и также молча уйдет на работу. 2.0 же просто жизненно необходимо после секса взять двухчасовое интервью о том, что у меня на душе… Может, в будущем мне нужно будет еще и опросник по качеству оказанных услуг каждый раз заполнять?
Цайбао: — Мур-ха-ха-ха-ха-ха-ха-гав! Рассмешили до собачьих колик!
В тот же день, после того, как Цайбао вернулся на гору, он написал тематическую статью, ставшую невероятно популярной среди всех кошек Пика Сышэн: «Хочешь быть боссом или верным псом».
Цайбао: — Наш старший братец старейшина Юйхэн заявил, что встречаться с 0.5 — это как быть первоклассным жиголо, которого крышующий его босс имеет нахаляву, мяу!
Жоубао [Мясной пирожок с мясом]: — Наш старший братец старейшина Юйхэн заявил, встречаться с 2.0 — это как самому быть дотошным преступным боссом, которому придется изрядно потратиться, чтобы купить первоклассного жиголо, мяу!
На следующий день все кошки Пика Сышэн были лишены кошачьего корма…
Автор: Жоубао Бучи Жоу. Перевод: Feniks_Zadira, Lapsa1
< Глава 195 ОГЛАВЛЕНИЕ Глава 197 >
Глоссарий «Хаски» в виде таблицы на Google-диске
Арты к главам 191-200
Наши группы (18+): VK (частное), Telegram, Blogspot
Поддержать Автора (Жоубао Бучи Жоу) и пример как это сделать
Поддержать перевод: Patreon / Boosty.to / VK-Donut (доступен ранний доступ к главам).
Комментарии
Отправить комментарий