Глава 181. Воспоминания Учителя
Утром следующего дня Чу Ваньнин проснулся очень рано.
Он не стал сразу подниматься и, взглянув для начала сквозь полог, обнаружил Мо Жаня, крепко спящего на своей подстилке рядом с его кроватью.
Через плотную ткань было плохо видно, поэтому, немного поколебавшись, Чу Ваньнин протянул руку, чтобы ее отодвинуть. Однако его решимость быстро улетучилась, и в итоге он лишь ухватил полог кончиками пальцев и слегка приоткрыл его, успокаивая себя тем, что, если он заглянет в маленькую щелочку, это не будет считаться подглядыванием.
Лучи багряно-алого утреннего солнца просочились сквозь оконную бумагу[1] и золотыми солнечными зайчиками прыгали по полу и красивому лицу Мо Жаня.
[1] 窗户纸 chuānghuzhǐ чуанхучжи — бумага, используемая в древности вместо стекла.
Чу Ваньнин очень давно не видел умиротворенное лицо крепко спящего Мо Жаня и теперь не мог оторвать от него взгляда, долго и внимательно изучая его черты.
Пока он любовался своим учеником, ему вдруг вспомнился тот год, когда Сюэ Чжэнъюн привел Мо Жаня на Пик Сышэн. В его памяти вновь появился образ немного застенчивого подростка, который, однако, мог заразить своей жизнерадостностью и энтузиазмом всех вокруг, когда был счастлив. Непонятно почему, но ему с первого взгляда приглянулся Чу Ваньнин, поэтому, несмотря на отказ, юный Мо Жань продолжал настаивать на том, чтобы именно он стал его учителем.
Долгое время этот парень настойчиво преследовал его, не желая отступать.
Впервые встретив Мо Жаня перед башней Тунтянь, Чу Ваньнин категорически отказался принять его в качестве ученика, потому что считал, что обоснование «он выглядит самым нежным и нравится мне больше всех» является по сути своей нелепостью и не внушает никакого доверия.
По этой же причине две недели он просто игнорировал Мо Жаня.
Стараясь найти к нему подход, Мо Жань пытался расспросить госпожу Ван, Ши Минцзина и даже Сюэ Мэна.
Неизвестно, кто подал ему плохую идею «смиренно ждать у дверей наставления[2]», но Мо Жань начал караулить Чу Ваньнина у входа в Павильон Алого Лотоса. Он почтительно приветствовал его и обращался с просьбой об ученичестве утром, когда Чу Ваньнин уходил, и снова с уважением кланялся и просил стать его учителем, когда тот возвращался к ночи. В любую погоду, невзирая на дождь и ветер, этот юноша словно капли воды точил камень его терпения.
[2] 程门立雪 chéngménlìxuě чэнмэньлисюэ «стоять на снегу у дверей [ученого] Чэна» обр. в знач.: почтительно ожидать наставлений; несмотря на трудности, всегда оказывать должное почтение учителю.
Но Чу Ваньнин был тверже гранитной скалы, и подобное поведение только раздражало его еще сильнее.
Ругаясь про себя последними словами, он делал вид, что в упор не замечает Мо Жаня, и проходил мимо.
Чу Ваньнин не любил, когда другие люди преследовали его словно одержимые. Сам он не был склонен к демонстрации эмоций и по жизни предпочитал иметь дело с такими же спокойными и пресными людьми.
Неизвестно, было ли это следствием полученных в детстве жизненных уроков, но Мо Жань хорошо умел читать по лицам и, почувствовав холодность Чу Ваньнина, по прошествии двух дней перестал преследовать его и навязываться в ученики.
Однако он продолжал каждый день приходить к Павильону Алого Лотоса, чтобы убрать с дорожки упавшие ветви и подмести опавшие листья.
Когда Чу Ваньнин вышел наружу, Мо Жань, смущенно почесав затылок спрятанной за спину метлой, с улыбкой поприветствовал его:
— Старейшина Юйхэн.
На рассвете он не желал ему доброго утра, поздно вечером не говорил: «Спокойной ночи».
Это всегда было только одно предложение: «Старейшина Юйхэн», — и милая улыбка.
Чу Ваньнин обычно даже не смотрел на него и просто шел по своим делам. Но слыша, как за спиной Мо Жань работает метлой, сметая с дорожки опавшие листья, он больше не чувствовал раздражения.
Так прошло десять дней. Однажды рано утром он, как обычно, вышел из павильона. Этой ночью в пруду распустилось больше десятка алых лотосов, и, вдохнув полной грудью напоенный изысканным ароматом влажный воздух, Чу Ваньнин пришел в самое прекрасное расположение духа.
Толкнув дверь, он увидел длинную извилистую горную дорогу, на которой сидел юный Мо Жань. Низко склонив голову, он пытался вытащить из трещины в каменных ступенях лист, который, по всей видимости, до этого безуспешно пробовал вымести. В итоге это ему удалось, после чего он распрямил спину и уже хотел выбросить свою добычу в ближайшие кусты.
Подняв глаза, Мо Жань обнаружил, что Чу Ваньнин стоит рядом с ним около Горных Врат. Сначала он был ошеломлен этим внезапным появлением, но быстро пришел в себя и растянул губы в улыбке. Его рукава были закатаны, а в вытянутой руке — зажат мертвый лист, который он не успел выбросить. Махнув Чу Ваньнину, он привычно сказал:
— Старейшина Юйхэн.
Чистый голос, словно сладкий нектар, наполнил уши Чу Ваньнина и, звонким эхом отразившись от горных пиков, затерялся средь белых облаков, пробивающихся сквозь них солнечных лучей и шелеста ветра в зарослях бамбука.
Чу Ваньнин застыл на месте. В лучах слепящего утреннего солнца его глаза были похожи на пронизанный светом темный янтарь. Прищурившись, он присмотрелся повнимательнее к этому юноше, и в какой-то момент ему показалось, что даже мертвый лист в руке Мо Жаня словно ожил и заиграл новыми красками, став таким же ярким, как его лучезарная улыбка.
Натянув на лицо привычную маску спокойствия, Чу Ваньнин неспешно спустился по каменным ступенькам.
Мо Жань уже давно привык к подобному безразличию и просто отступил в сторону, почтительно пропуская его.
Конечно, старейшина Юйхэн, как и всегда, прошел мимо него.
Но потом вдруг слегка повернул лицо назад и, бросив на юношу мимолетный взгляд, голосом чистым, как горный родник, и спокойным, как озерная гладь, произнес лишь одно слово:
— Спасибо.
Мо Жань на миг даже немного обомлел, но тут же его глаза ярко вспыхнули и, небрежно отмахнувшись, он поспешил заявить:
— Не за что, это ведь обязанность каждого ученика.
Чу Ваньнин тут же охладил его радость:
— ...Я не собираюсь принимать тебя в ученики.
Однако его тон и выражение лица уже не были так тверды, как раньше.
После этого Чу Ваньнин развернулся и продолжил свой путь. Но уже через пару шагов непонятно почему, возможно, из чувства жалости, он не выдержал и снова обернулся.
И к своему удивлению обнаружил, что Мо Жаня совершенно не расстроил его отказ. Со счастливым выражением лица, буквально горя воодушевлением и неистощимой энергией, он продолжил подметать ступени.
...Неужели этот глупый мальчишка просто пропустил мимо ушей его последние слова и, запомнив только сказанное в самом начале «спасибо», теперь просто до неприличия счастлив?
Несколько дней спустя пошел дождь.
Он был не слишком сильный, а Чу Ваньнин всегда был чересчур ленив, чтобы брать с собой зонт или пользоваться барьером для защиты от непогоды. Вот и в этот раз он решил, что до Платформы Шаньэ идти не так уж и далеко, а если дождь усилится и он все-таки вымокнет, то всегда можно высушить одежду при помощи заклинания.
Толкнув дверь, он вышел из павильона.
Мо Жань оказался на том же месте.
Но сегодня он не подметал дорожку, а, отложив метлу в сторону, сидел на корточках спиной к Чу Ваньнину, держа в руке зонтик из промасленной бумаги[3]. Все его внимание было сосредоточено на чем-то, лежащем на земле, спина напряжена, и лишь узкие плечи иногда подрагивали. Этот юнец не отличался высоким ростом, а после того как присел, стал выглядеть совсем уж маленьким. Со стороны с этим большим темно-коричневым зонтом он казался похожим на гриб, вылезший из-под земли после весеннего дождя.
[3] 油纸伞 yóuzhǐsǎn ючжисань — китайский бумажный зонтик из промасленной бумаги для защиты от солнца и дождя.
Чу Ваньнин едва заметно улыбнулся. Подойдя к нему сзади, он слегка откашлялся и спросил:
— Что ты делаешь?
— Ой... — Юноша вздрогнул от неожиданности. Повернув голову, он посмотрел на него снизу вверх и произнес свою коронную первую фразу: — Старейшина Юйхэн?
Прежде, чем Чу Ваньнин смог ответить, широко открыв глаза, он произнес вторую фразу:
— А почему вы не укрылись под зонтом?
Перед тем, как он успел что-то сказать, Мо Жань вскочил на ноги и, поднявшись на цыпочки, поднял зонт повыше, припечатав его третьей фразой:
— Я отдам вам свой.
Но в конце концов он был слишком мал ростом, да еще и стоял на ступеньку ниже, поэтому, несмотря на все старания, ему с трудом удалось прикрыть зонтом макушку Чу Ваньнина. А вот держать зонтик ровно у Мо Жаня не получилось, и при первом же сильном порыве ветра его рука дрогнула, зонт накренился и капли воды, словно прозрачные бусины, посыпались на шею Чу Ваньнина, холодными змейками пробравшись под его воротник.
Опять не дав Чу Ваньнину и слова сказать, Мо Жань начал извиняться:
— Я виноват! Простите!
Чу Ваньнин: — ...
Когда Мо Жань произнес первую фразу, он хотел сказать: «Да».
Когда Мо Жань произнес вторую фразу, он хотел сказать: «Без надобности».
Когда Мо Жань произнес третью фразу, он хотел сказать: «Оставь себе».
Но когда в четвертой фразе Мо Жань принялся сбивчиво извиняться, Чу Ваньнин даже дар речи потерял. Он стоял низко опустив голову, и по его лицу было не понять, раздражен он или ему просто все равно. В конце концов Чу Ваньнин со вздохом забрал у Мо Жаня доставлявший им обоим столько хлопот зонт.
Взглянув на юношу из-под полуопущенных век, он задумался на мгновение, а затем вернулся к исходному вопросу:
— Что ты делаешь?
— Спасаю дождевых червей.
Чу Ваньнин подумал, что неправильно расслышал, и, нахмурившись, переспросил:
— Что?
Мо Жань широко улыбнулся, отчего милые ямочки на щеках стали еще глубже, смущенно почесал затылок и снова присел на корточки:
— Спасаю… спасаю этого дождевого червя.
Чу Ваньнин опустил глаза, и его взгляд тут же упал на руку Мо Жаня, сжимающую мокрую ветку, которую тот, должно быть, только что поднял с земли. Присмотревшись внимательнее, он и правда заметил на каменных ступенях неуклюже пытающегося уползти полуживого дождевого червя.
— Когда дождь закончится, выбравшиеся на каменную дорожку черви высохнут и погибнут, — немного смущенно пояснил Мо Жань, — поэтому я хочу вернуть их всех на траву.
Все так же сухо Чу Ваньнин спросил:
— При помощи ветки?
— ...Ну да.
Заметив его холодность, Мо Жань испугался, что старейшина Юйхэн, сделав неверные выводы, начнет презирать его, и поспешил пояснить:
— На самом деле я не боюсь брать их руками, но в детстве мама сказала мне, что дождевых червей нельзя трогать, иначе их кожа начнет гнить...
Чу Ваньнин покачал головой:
— Я говорю не об этом.
Сказав это, он немного поднял руку, слегка пошевелил пальцами, и из щели между длинными каменными ступенями показалась тоненькая золотая ивовая ветвь, которая аккуратно обвилась вокруг лежащего в луже дождевого червя и перенесла его в траву поблизости. Широко открыв глаза, Мо Жань искренне изумился:
— Что это?
— Тяньвэнь.
— Что такое Тяньвэнь?
Бросив на него один короткий взгляд, Чу Ваньнин пояснил:
— Это мое оружие.
Мо Жань удивился еще больше:
— Оружие старейшины... такое... такое...
— Такое маленькое? — договорил за него Чу Ваньнин.
Мо Жань смущенно хихикнул.
Холодно взглянув на него, Чу Ваньнин отряхнул рукав и холодно сказал:
— Естественно, у него есть и более свирепая форма.
— Тогда можно мне на нее посмотреть?
— Для тебя же будет лучше никогда ее не видеть.
В то время Мо Жань не понимал, что стоит за этими словами Чу Ваньнина. Повернув голову, он следил, как золотая лоза обыскивает трещины в камнях и переносит на траву всех обнаруженных дождевых червей. Постепенно в его восхищенном взгляде проявилась изрядная доля страстной жажды на грани белой зависти.
И тут Чу Ваньнин вдруг спросил его:
— Хочешь научиться?
Мо Жань остолбенел, глаза его широко распахнулись. От охватившего его волнения он потерял дар речи и в конце концов отчаянно закивал, выражая свое полное и безоговорочное согласие.
Взглянув на раскрасневшееся от смущения маленькое симпатичное личико, Чу Ваньнин сказал:
— Завтра после утренней медитации приходи в бамбуковую рощу за Платформой Шаньэ. Я буду ждать тебя там.
После этих слов белые шелковые туфли продолжили свой путь по мокрым каменным ступеням, а Мо Жань еще долго смотрел вслед медленно удаляющемуся силуэту под зонтом. Потребовалось время, чтобы до него наконец дошло, что именно сказал ему Чу Ваньнин, и в тот же миг глаза его просветлели, а на лице вспыхнул яркий румянец.
Не заботясь о лужах на земле, он тут же преклонил колени и, поклонившись до земли, с искренней радостью и нетерпением в голосе громко крикнул вслед удаляющейся фигуре в белом:
— Да, Учитель!
— ...
На этот раз Чу Ваньнин не стал ничего отрицать, хотя и согласия не выразил. Он просто остановился, постоял какое-то время, а затем, так и не обернувшись, продолжил путь. Капли дождя стучали по поверхности зонта, погружая мир вокруг в зыбкую туманную дымку.
Только когда его силуэт исчез из виду, Мо Жань поднялся с земли и сразу же заметил, что над его головой раскрылся защищающий его от ветра и дождя золотой полупрозрачный барьер с узором в виде цветов с пятью лепестками.
Чу Ваньнин помнил, как Сюэ Чжэнъюн, узнав о его решении, сначала облегченно выдохнул, а потом с любопытством поинтересовался:
— Юйхэн, почему ты согласился принять его?
В тот момент он сидел на своем почетном месте старейшины на Платформе Шаньэ и держал в руке бумажный зонтик, полученный от Мо Жаня. Повертев в длинных пальцах неудобную бамбуковую ручку зонта, он наконец холодно произнес:
— Хочу помочь ему спасать дождевых червей.
Леопардовые глаза Сюэ Чжэнъюна округлились, словно он и в самом деле был диким котом:
— Спасать кого?
Чу Ваньнин ничего не ответил. Он сделал вид, что внимательно рассматривает сделанные из зеленого бамбука спицы зонтика, но его губы растянулись, изобразив что-то, подозрительно напоминающее улыбку.
Как же давно это было. В мгновение ока пролетели годы.
Молодой человек, которого он тогда принял в ученики, когда-то был ребенком с кристально чистой душой. И хотя в какой-то момент он сбился с пути, но, к счастью, в конце концов не разочаровал его: вырос честным человеком и стал уважаемым бессмертным.
Придерживая плотную ткань кончиками белых, как корень лотоса, пальцев, Чу Ваньнин продолжал разглядывать лицо спящего Мо Жаня через маленькую щелочку в пологе.
Милый юноша превратился в красивого и статного молодого человека. Со временем черты его лица стали более резкими и выразительными, в выражении глаз проявились спокойствие и сдержанность, свойственные зрелости.
Как и раньше, в пору юности, когда Мо Жань крепко спал, его брови были слегка нахмурены. Два ряда густых плотно сомкнутых ресниц казались наглухо закрытыми дверями в сердце, на котором лежал тяжкий груз памяти о прошлых ошибках.
Чу Ваньнин понимал, что его домыслы довольно смешны и нелепы. Откуда у прожившего не так много лет молодого человека, могут взяться настолько печальные воспоминания?
Не успел он закончить эту мысль, как длинные ресницы Мо Жаня дрогнули и он открыл глаза.
— ...
Пальцы Чу Ваньнина сразу же напряглись, ему захотелось быстро отдернуть руку и притвориться спящим.
Но у Мо Жаня была особенность, свойственная скорее людям пожилым, а не юным лежебокам, что любят понежиться в теплой постели: он всегда очень быстро просыпался.
Казалось, что даже во сне Мо Жань остро чувствовал все изменения в окружающей обстановке, интуитивно ощущая опасность... словно каждый день своей жизни он ходил по тонкому льду, рискуя погибнуть от клинка наемного убийцы.
Так что прежде, чем Чу Ваньнин успел убрать кончики пальцев из щели в пологе, взгляд Мо Жаня упал именно на это место.
Чу Ваньнин: — ...
Незапятнанная репутация старейшины Юйхэна оказалась под угрозой. Но, к счастью, в этот момент его осенила идея. Он быстро перевернулся, и его расслабленная рука как будто невзначай раздвинула занавеску.
Теперь все выглядело так, словно он не приподнимал тайком полог, а просто неловко перевернулся во время сна и случайно отодвинул его рукой.
Как и следовало ожидать, Мо Жаню даже в голову не пришло, что такой серьезный человек, как Чу Ваньнин, мог морочить ему голову, поэтому он сразу же повелся на его уловку. Опасаясь разбудить своего наставника, Мо Жань очень тихо встал со своей лежанки.
Однако вместо того, чтобы сразу уйти, он сначала поймал обнаженное запястье Чу Ваньнина и осторожно переместил обратно на постель.
Очень скоро послышался звук открывшейся двери и Мо Жань вышел.
Чу Ваньнин расслабился и открыл глаза. Медленно приходя в себя, он еще долго смотрел на полоску дневного света, проникшего в дом через приоткрытую дверь.
Возможно, потому, что он никогда не думал, что сможет быть с Мо Жанем, и в мечтах своих не осмеливался представлять, как это могло бы быть, даже после того, что случилось ночью, Чу Ваньнин чувствовал себя так, словно ему все это только приснилось.
Он знал, что Мо Жаню всегда нравился Ши Минцзин. В конце концов, все это время он был рядом с ними и видел все своими глазами.
Он видел, как Мо Жань улыбался Ши Минцзину, как готовил лапшу по его вкусу и каким счастливым был, когда втайне помогал Ши Мэю справиться с трудным уроком, искренне веря, что никто об этом не узнает.
На самом деле Чу Ваньнин все видел и знал.
Из-за этого он ощущал зависть, ревность, печаль и неудовлетворенность.
Тогда он не желал мириться с этим и теперь, казалось бы, должен был почувствовать облегчение.
Но это оказалось не так просто, ведь в прошлом, даже зная, что его мечты бесплодны, он отказывался отступиться от своих чувств и уйти из жизни Мо Жаня.
На протяжении многих лет Чу Ваньнин не раз задавался вопросом, стоят ли того эти его безответные чувства и стоит ли так упорствовать, бесплодно ожидая невозможного? Но каждый раз терялся с ответом и откладывал решение на потом в надежде, что все разрешится само собой.
Чу Ваньнин всегда считал себя бесстрастным и холодным человеком. Со стороны наблюдая за страданиями влюбленных, он искренне не понимал, зачем так мучить себя, цепляясь за ненужные чувства, вместо того, чтобы просто отбросить то, что причиняет такую боль. Тогда, взирая свысока на людские слабости, ему было просто отрицать любовь, и только когда это адское пламя охватило его собственное сердце, он наконец осознал...
Глубокая привязанность и искренняя любовь слишком глубоко прорастают в сердце, становясь частью тебя самого.
И если уж это произошло, это чувство можно только подавить, но вырвать невозможно.
Именно поэтому Чу Ваньнин, который не мог понять мысли и чувства Мо Жаня, оказался сбит с толку и начал сомневаться. Он не понимал, что заставило Мо Жаня отвести взгляд от прекрасного Ши Минцзина и переключиться на такого неинтересного и жалкого человека, как он.
Может это... из благодарности?
Из чувства вины?
Он хотел своим телом расплатиться за его доброту[4]?
[4] От переводчика: дословно 女鬼报恩花妖偿情 «как цветочный дух, отплатить за благосклонность своим телом» — отсылка к китайской сказке об ученом, который спас цветочного демона (дух лотоса).
...Твою ж мать! Неужели он признался Ши Мэю в своих чувствах, а тот отверг его?..
Чу Ваньнин окаменел. В голове был полный хаос и ни одной умной мысли. Ему вдруг вспомнилась история о ветренном Чэнь Шимэе[5], который с такой же легкостью предал свою возлюбленную. Чем больше он думал об этом, тем больше злился. В конце концов Чу Ваньнин поднялся с постели и, воспользовавшись тем, что его никто не видит, свирепо пнул лежащий на полу матрас Мо Жаня, на котором тот спал прошлой ночью.
[5] 陈世美 chén shìměi Чэнь Шимэй (персонаж китайского театра) — обр. вероломный муж; коварный изменник. В Китае это имя нарицательное для мужчины, который при повышении общественного положения бросает жену, чтобы устремиться на поиски новой молодой ее замены.
Автору есть что сказать:
Вчера модератор признал новую главу «недостаточно чистой», и теперь она ожидает повторной проверки администратором. Если в итоге глава будет заблокирована, не волнуйтесь, я обязательно подам апелляцию.
Кроме того… как поцелуй в щеку может быть «недостаточно чистым»? Эта пизда[6] по-любому жопой читала!
[6] 小妹妹 xiǎomèimei сяомэймэй — младшая сестренка; разг. женский половой орган — вагина (рус. мат. пизда).
《Я слышал, что ты недостаточно чистый[7]》
[7] 不纯洁 bùchúnjié бучуньцзе не[достаточно] чистый/белоснежный/целомудренный.
Зарисовка, рожденная из-за негодования по поводу аудита 180 главы моего романа.
Аудитор: — Я слышала, что ты недостаточно чист. Заблокируем главу, где ты пере[па-па-па]пихиваешься.
0.5: — Только попробуй!
Аудитор: — Забудем, проверка пройдена.
Аудитор: — Я слышала, что ты недостаточно чист. Заблокируем главу, где ты хочешь перепихнуться.
1.0: (жутко ухмыляясь) — Эй, подруга, ты это серьезно?
Аудитор: — Ладно, на этот раз забудем, но чтобы больше такого не было.
Аудитор: — Я слышала, что ты недостаточно чист. Заблокируем главу, где ты перепихиваешься.
2.0: — Но у меня не было секса [па-па-па].
Аудитор: — Заблокируем главу, где ты дал волю чувствам и отпустил свою «птичку» полетать.
2.0: — Я держу свою «птичку» в клетке.
Аудитор: — Закроем главу, где ты целовался!
2.0: — … Я нецелованный.
Аудитор: — Ебать! Все равно я тебя забаню! Ну-ка, сознавайся, какие «добрые дела» ты творил?!
2.0: (вздыхает): — Я честный человек, только в щеку целовал.
Аудитор: (словно клад откопала) — Отлично! (стукнула кулаком по столу и вскочила с места) Вот оно! Ты без спросу целуешь людей! Позор тебе! Закроем главу с поцелуем в щеку! Я слежу за тобой!
Мораль сей сказки такова: даже если мы хотим быть вежливыми и честными, как 2.0, иногда нам приходится вести себя как 0.5, ведь если ты будешь миролюбивым 2.0, над тобой точно будут издеваться.
(Эй-эй, не болтай ерунду!)
Автор: Жоубао Бучи Жоу. Перевод: Feniks_Zadira
< Глава 180 ОГЛАВЛЕНИЕ Глава 182 >
Глоссарий «Хаски» в виде таблицы на Google-диске
Арты к главам 181-190
Наши группы (18+): VK (частное), Telegram, Blogspot
Поддержать Автора (Жоубао Бучи Жоу) и пример как это сделать
Поддержать перевод: Patreon / Boosty.to / VK-Donut (доступен ранний доступ к главам).
Комментарии
Отправить комментарий