Глава 112. Оскорбление[1] Учителя недопустимо
[1] 辱 rǔ жу — позор, стыд, срам, бесчестье; быть запятнанным (посрамленным).
Он говорил о поступке, который совершил переполненный обидой Мо Жань в первый день возрождения.
Если подумать, хотя Жун Цзю и провинился перед ним, сговорившись с господином Чаном с целью обманом завладеть его духовными силами, все это было в прошлой жизни. Но после его воскрешения Жун Цзю с этим своим Чаном ему ничего не сделал, и у Мо Жаня не было ни одного оправдания своего неблаговидного поступка с кражей серебра.
— Я был неправ, — при этих обстоятельствах Мо Жань не мог себе позволить препираться с Жуном. — Все, что я забрал у тебя, верну позже.
— И каким образом? — спросил Жун Цзю. — Да и какая польза мне здесь от золота, жемчуга и серебра?
— …
— Браслеты из жемчуга могут вернуть мне мою жизнь?
— Что? — Мо Жань опешил. — Твою жизнь?
— Именно, мою жизнь. — Кажется, Мо Жаню все же удалось задеть Жун Цзю за живое, и тот совсем сник.— Знаете, как я умер?
— …
Похоже, это и правда давно кипело у него внутри, и теперь стоило поднять крышку, как столб пара вырвался наружу. Жун Цзю больше не мог сдерживать эти чувства, и, прежде чем Мо Жань успел слово сказать, его лицо до неузнаваемости исказилось от ярости.
— Этот человек по фамилии Чан[2] оказался таким коварным[3]. Когда он понял, что я вам больше не нравлюсь, счел меня бесполезным. Он скормил мне эту бородатую байку, что искренне любит меня, но его семья против того, чтобы мы были вместе из-за того, что я шлюха из борделя, поэтому нам нужно реже встречаться. А я и правда был слепым. Верил, что его чувства ко мне глубоки[4], что это решение обусловлено только волей его родителей и что он сдался перед давлением обстоятельств… Тьфу! Как я мог верить во все эти его лживые россказни?!
[2] 姓常的 xìng cháng de син чан де — досл. «человек по фамилии Чан»; фамилия персонажа 姓常 Xìng Cháng Син Чан — «обычная жизнь», где 姓 xìng Син — фамилия; носить фамилию; жизнь; 常 cháng чан — обычный/заурядный.
[3] 歹毒 dǎidú дайду «порочный яд» — диал. злой; жестокий; коварный; вредоносный.
[4] 情深意重 qíng shēnyì zhòng цин шэньи чжун — глубокие чувства и сильные желания.
— Тогда тебе следует злиться на господина Чана, а не на меня.
— Почему я злюсь на вас? — с ненавистью спросил Жун Цзю. — Тех ценностей, что я скопил, было достаточно, чтобы выкупить себя из борделя, но когда господин Мо все украл, я совсем пал духом. Я больше не мог жить там, но без денег на выкуп уйти не мог, поэтому решился на побег. Если бы вы меня не обокрали, я бы не оказался в таком жалком положении!
— Так... ты сбежал?
— Верно, и отправился к нему домой, — с ненавистью ответил Жун Цзю. — Но Син Чан мне даже двери не открыл, хотя за мной гнались эти цепные псы из охраны борделя. В конце концов эта попытка сопротивляться судьбе провалилась и меня схватили, вернули назад, жестоко избили и снова заперли там.
Мо Жань пробормотал себе под нос:
— Но этот Чан сказал, что ты поехал в Цайде, чтобы навестить родственников, и был убит во время прорыва границы Призрачного Царства.
— Ха! — женоподобное лицо Жун Цзю язвительно сморщилось. — Да он настоящий сказочник! Родственники? Откуда у меня родственники в Цайде?!
— …
— Разве господин Мо не сказал мне, что здесь я буду жить на острие ножа? Я расскажу, что значит жить на острие ножа! — Жун Цзю распалялся все больше. Черты его лица так сильно исказились, что сейчас он и впрямь стал похож на злого духа. — А давайте я поведаю вам, как я умер! Это все вы виноваты, мои любимые клиенты! Ха-ха… мои благодетели[5]!
[5] 恩客 ēnkè энькэ — «милостивый посетитель»; диал. любимый клиент (проститутки).
— Я долго сидел взаперти в борделе без еды и воды, страдая в одиночестве. Никто даже не искал меня, никому не было дела до того, жив я или мертв. Прошло много дней, и я совсем потерял надежду, но неожиданно Син Чан пришел ко мне в слезах и рассказал, что тогда не впустил меня, так как боялся, что его родители в гневе прикажут слугам меня убить, если он откроет двери!
Мо Жань покачал головой, услышав подобную очевидную ложь:
— Ты просто не мог в такое поверить.
— Нет. — Глаза Жун Цзю влажно блеснули. — Я поверил.
— …
— Конечно, я поверил! — его скрытая обида прорвалась сквозь неестественный смех, уголки губ скривились в натянутой улыбке. — Почему бы мне не поверить? Выбор, верить или нет, может быть лишь у человека, которому есть из чего выбирать. А на что было рассчитывать мне? Я продавал свое тело за жалкие подачки и пустые обещания. Да, я поверил ему, а иначе у меня не осталось бы надежды и желания жить.
Он сделал паузу, прежде чем продолжить:
— Син Чан сказал, что пришел, чтобы сдержать свое обещание и забрать меня в свой дом. Но так как его родители не смогут вот так сразу принять меня, мы какое-то время будем жить в небольшом городке по соседству.
— В городе Цайде?
— Да, в Цайде.
Мо Жань переменился в лице, сообразив, что именно произошло дальше.
Жун Цзю продолжил, подтверждая его догадки:
— Я был так рад, тут же собрал все свои вещи. Хотя и собирать-то было нечего, ведь все, что я заработал, годами продавая свое тело, вы украли, так отблагодарив меня за подаренные минуты любви и ласки. Но тогда это не сильно заботило меня, ведь я верил, что теперь у меня есть господин Чан... Ох… — он замолк. На секунду из-за прошившей его тело судороги улыбка превратилась в жуткую гримасу. Сквозь зубы Жун Цзю, процедил: — Молодой господин Чан.
— Он обманом заманил тебя в Цайде и там убил?
— Нет... — Жун Цзю рассмеялся, но в глазах его была горечь и боль. — Это не он убил меня. Все вы, каждый из вас! Каждый внес свою лепту в мою смерть. Отрезав мне все другие пути, обчистив меня до нитки, вы, все вы убили меня!
Жун Цзю перевел дыхание и продолжил:
— Когда мы прибыли в Цайде, этот господин из семейства Чан привел меня в большую усадьбу. Огромный дом был холоден и пуст: в нем не было ни слуг, ни работников. Он сказал, что мы поживем здесь какое-то время и постепенно наладим быт, а пока я отдыхаю с дороги, он сходит на рынок за необходимыми вещами. И я послушно остался ждать его. А потом он вернулся вместе с каким-то мужчиной…
При этих словах Мо Жань переменился в лице:
— Ты смог разглядеть внешность этого человека?
— Нет, — Жун Цзю вздохнул. — На нем была маска и плащ с капюшоном, поэтому ничего о нем сказать не могу… Я увидел, как Син Чан опустился перед этим мужчиной на колени и так пресмыкался перед ним, так заискивающе улыбался, что даже я с моим опытом ублажать клиентов мог бы позавидовать его прыти. Жаль, он не видел, как отвратительно это выглядело со стороны. С этим мужчиной они говорили обо мне. Син Чан сказал, так как раньше я был физически близок с вами, в моем теле остались какие-то следы древесного духа и я подхожу для жертвоприношения. Мне сложно было понять, о чем они говорят, ведь я не даос и никогда не стремился стать небожителем.
Мо Жань невольно отшатнулся, чувствуя, как деревенеет тело и волосы встают дыбом.
Ему-то как раз все сразу стало ясно. Конечно, когда он развлекался с Жун Цзю, вместе с телесными соками вливал в его тело какое-то количество своей древесной сущности. Этот фальшивый Гоучэнь искал кого-то на замену ему, а у Жун Цзю как раз осталось немного принадлежавшей ему древесной духовной энергии. Пусть ее было совсем мало, но она была достаточно чистой и полностью подходила для техники жертвоприношения.
— О том, что произошло потом, сказать ничего не могу. — Лицо Жун Цзю приняло обычное легкомысленное выражение, но весь его дух буквально пронизывал холод разочарования и одиночества. — Как видите, господин Мо, я мертв.
Случись такое в прошлой жизни или сразу после возрождения, Мо Жань наверняка бы лишь презрительно фыркнул и насмешливо сказал: «Сдох ты, ну и что? Я-то тут причем?»
Но сейчас ему было совсем не до смеха.
Ему и правда был противен Жун Цзю, потому что тот не гнушался никакими средствами и не останавливался ни перед чем. В прошлой жизни он даже замышлял лишить его духовных сил. Однако и сам Мо Жань в прежней жизни, хотя и любил предаваться любовным утехам с Жун Цзю, никогда не относился к нему искренне. Поэтому сейчас, в загробном мире, вот так вдруг услышав эту исповедь, он испытал очень противоречивые чувства.
Мо Жань подумал о всех тех незримых узах[6], что против воли связали его с другими людьми, и решил, что надо с этим заканчивать прямо сейчас. Хватит!
[6] 千丝万缕 qiānsī wànlǚ цяньсы ваньлюй — тысячи шелковинок и десятки тысяч нитей; обр. : многочисленные незримые узы, тесная связь с кем-то.
Он глубоко вдохнул и выпалил на одном дыхании:
— Жун Цзю, за все, что случилось с тобой, прости меня.
За всю его жизнь у Жун Цзю никто ни разу не просил прощения. Широко открыв глаза, он уставился на Мо Жаня, как будто впервые увидев его, потом долго изучал его, осмотрев с ног до головы, пока наконец не сказал:
— Даже если вы признали свою вину, я все равно не скажу вам, где находится этот человек с портрета.
— Мои слова не имеют никакого отношения к портрету, — ответил Мо Жань.
Жун Цзю склонил голову, задумавшись на пару мгновений, а затем вдруг спросил:
— Молодой господин Мо, а известно ли вам, что до того, как я умер, мы вместе с господином Чаном хотели убить вас и забрать ваши духовные силы?
— Я знал об этом.
— Вы… Вы знали?
— Да, я знал, — Мо Жань кивнул.
После короткого замешательства Жун Цзю вспыхнул от гнева:
— Конечно, этот Син Чан не умеет держать язык за зубами!
Сверкая глазами от негодования, он решительно вскинул голову:
— Если бы я знал, что все так закончится, лучше бы я его послушал и убил вас еще тогда. По крайней мере у меня было бы хоть несколько счастливых дней, и, может быть, все не дошло бы до того, чтобы я умер такой жестокой смертью.
Мо Жань посмотрел на него и сказал:
— А ты всегда делаешь все, что тебе говорят другие люди?
— А почему нет? — ответил Жун Цзю, — Я всего лишь хотел жить хорошо. Например, почему торговать своим телом — это плохо? Люди же торгуют рыбой и мясом, чтобы заработать себе на пропитание? Я знаю, что такие, как вы, благородные господа смотрят на меня с презрением. Но разве вас прокормит это ваше чувство собственного достоинства? Для меня куда важнее кувшин вина и кусок жареного мяса. Так что, если бы, убив вас, я смог сохранить свою жизнь, почему бы мне этого не сделать?
Губы Мо Жаня дернулись. Он хотел было возразить ему, но вспомнив, что сам творил в прежней жизни, не смог ничего сказать.
Между тем возмущенный Жун Цзю продолжил:
— Люди убивают птиц ради мяса, так почему ради собственного выживания человек не может убить другого человека?
Мо Жань тяжело вздохнул и пробормотал:
— И какой смысл в такой жизни?
Казалось, что он спрашивал Жун Цзю. Но сейчас, отбросив все наносное, он задал этот вопрос тому человеку, каким он был в прошлой жизни, когда сидел на самой вершине смертного мира.
— Я не знаю. Я не понимаю, о чем вы говорите, и не собираюсь об этом думать, — равнодушно ответил Жун Цзю. — Меня продали в бордель по достижении шестнадцати лет. Первым моим клиентом стал старый даос, которому было сильно за пятьдесят. Спрашиваете, был ли какой-то смысл в этом всем? Я понятия не имею! Пока я был жив, думал только о том, как зарабатывать деньги. Если бы у меня были деньги, я бы сразу выкупил себя. После этого никто и никогда не смог бы использовать меня как нужник и моя жизнь перестала бы зависеть от ваших улыбок и мимолетной благосклонности. Но до гробовой доски мое тело так и не стало свободным. Именно из-за вас я умер как животное!
Мо Жань долго молчал, а затем спросил:
— Если бы тебе был дан еще один шанс, ты снова бы выбрал сговориться с Син Чаном, чтобы убить меня?
— Верно.
— Хорошо. Если бы у меня был еще один шанс, я бы пустил по ветру все твои деньги, чтобы ты мог позволить себе есть только гнилые фрукты.
— Вы!..
Жун Цзю вспыхнул от гнева, отчего искусственный румянец на его щеках стал как будто даже ярче. Его тело задрожало, но он быстро взял себя в руки.
Сообразив, что потерял лицо, так постыдно утратив контроль над собой, он потянулся к волосам, бессознательно пытаясь привести в порядок прическу. На его лице вновь появилась обычная сладкая улыбка, но пламя ярости, что пылало в глубине зрачков, и не думало угасать.
— Вы предложили мне следовать за вами. Я Жун Цзю, и у меня свой путь.
— Надеюсь, ты сможешь насладиться желанной свободой в Призрачном Царстве.
Озадаченный его замечанием, Жун Цзю прищурился:
— Конечно, я буду тут свободен и смогу хорошо устроиться. Всего-то и нужно попасть в постель того, у кого больше всего власти, и тогда я смогу избежать этого вечного круговорота перерождений и больше не буду страдать. По сравнению с дурами, что собраны в тех покоях, я просто писаный красавец[7] и, конечно, когда выберут меня, приму это с радостью.
[7] 子都 zǐdū Цзы-ду — имя легендарного красавца, ставшее нарицательным для обозначения очень красивого мужчины; один из десяти легендарных красавцев; настоящее имя 公孙阏 Гунсунь Э, 春秋第一美男子 «Первый красавец «Вёсны и осени» (летопись княжества Лу, пятая книга конфуцианского «Пятикнижия» ).
Мо Жань со смехом ответил ему:
— Но эти люди служат Четвертому князю, и теперь смерть и жизнь твоей души, а также останешься ли ты здесь или переродишься, будет целиком и полностью зависеть от его слова.
Жун Цзю вздрогнул и настороженно уставился на Мо Жаня своими красивыми глазами.
— О чем это вы?
Если бы не эта ситуация, Мо Жань не стал бы дальше пытаться его переубеждать. Жун Цзю был человеком мягким и ведомым, ненависть сделала его упрямым, и ему оставалось лишь, усмирив гнев, продолжить его уговаривать:
— Ты говоришь, что внешность человека на портрете довольно посредственная, но я считаю его очень красивым. Взгляд на красоту у разных людей отличается, и никто не может сказать, посмотрит на тебя Четвертый князь или нет.
— Думаете, человек с таким холодным взглядом может его привлечь?
— Необязательно, — ответил Мо Жань. — Однако если Призрачному князю нравятся мягкие и нежные люди, почему же он сразу не выбрал тебя?
— … — Жун Цзю не издал ни звука, но лицо его уродливо скривилось.
Мо Жань же решил ковать железо, пока горячо:
— У этого человека характер суровый и резкий. Если его выберут, полагаю, что в будущем он перевернет Призрачное Царство с ног на голову. И когда придет время доклада о грехах, Четвертому Призрачному князю непременно придется ответить за свои преступления. В этой ситуации для него проще всего будет свалить все на призрачных слуг и принести их в жертву. Если ты собираешься, как шелковая повилика, обвиться вокруг сильного дерева, для начала убедись в том, что это будет безопасно для тебя. Если окрутишь кого-то, кто через несколько дней повалится, всего лишь потеряешь опору, что не так и страшно. Вот если ты будешь связан с тем упавшим деревом в течение долгого времени и успеешь пустить корни, то лишишься их вовсе, и тогда душа твоя навек рассеется.
И без того бледное лицо призрачного Жун Цзю, казалось, стало еще бледнее. Но его елейный голос, как и прежде, сочился ядом:
— Я не верю, вы лжете.
— …
— Господин Мо, готов поспорить, что вы просто не желаете увидеть, что я могу жить лучше вас.
Они оба замолчали. И тут Мо Жань вспылил. Прямо посмотрев на Жун Цзю, он выпалил:
— Я больше не собираюсь спорить с тобой. Жун Цзю, я должен спасти этого человека. Ты сейчас тут не со мной в игры играешь, а со своей жизнью.
Жун Цзю вскинул голову, глаза его опасно блеснули. С внезапностью гадюки, что бросается на жертву, он положил руку на грудь Мо Жаня:
— Кем он вам приходится? Как давно длится ваша связь? Дольше, чем со мной? В постели он лучше меня? Его постельные фокусы лучше, или он слаще стонет? — Жун Цзю сделал паузу, его ресницы медленно опустились, пряча взгляд. — Господин Мо, вы не из тех благородных господ, которые будут рисковать своей жизнью ради других людей. Меня вам не обмануть. Вы человек без сердца и не знаете, что такое любовь.
Не успел он закончить фразу, как Мо Жань схватил его за щеку, подтягивая ближе. Черные как смоль брови сошлись над переносицей, в глазах вспыхнул огонь:
— Раньше у меня не было сердца, а теперь есть.
Жун Цзю смотрел на него и не узнавал. Казалось, под оболочкой этого знакомого незнакомца скрывается разъяренное пламя.
Человек перед ним ругался и смеялся совсем как прежний Мо Вэйюй, вот только душа его как будто стала другой.
Словно обожженный этим огнем, Жун Цзю затрясся и хотел было развернуться и убежать, но Мо Вэйюй вцепился в него мертвой хваткой.
— И еще, — продолжил Мо Жань, — я и он… отныне и впредь чисты и невинны, я уважаю и почитаю его без всяких задних мыслей[8]. Не смей оскорблять его!
[8] 妄念 wàngniàn ваннянь — «грязные мысли»; предаваться несбыточным мечтам (сумасбродным идеям/безудержным фантазиям); будд. суетные мысли; мед. мания, маниакальный.
Сказав это, он оттолкнул Жун Цзю, который от неожиданности врезался в колонну и недоверчиво уставился на человека перед собой. Он был в таком смятении чувств, что даже не задумался о том, насколько странно звучат слова «отныне и впредь чисты и невинны». Если бы его разум был ясен, он обязательно задумался бы над тонкостями этой странной формулировки.
Если отныне чисты, значит, было время, когда они были запятнаны людскими страстями?
Но в смятении чувств Жун Цзю ничего не заметил.
— Он не твой… не твой…
— Нет, он мой учитель, — отрезал Мо Жань.
Хотя Жун Цзю больше не проронил ни слова, этот человек всегда имел прекрасное чутье даже на самый слабый запах отношений, выходящих за рамки простой дружбы. Те чувства, которые сам Мо Жань не мог понять, Жун Цзю мгновенно распознал.
Он был почти уверен, что Мо Жань любит этого человека с портрета, и мысль о том, что сам он так и не смог завоевать ничью любовь, всколыхнула в его сердце едкое чувство ревности и зависти.
Такой ветреный человек, как господин Мо, ради спасения этого мужчины был готов спуститься в ад и поставить на кон свою жизнь.
Он вдруг подумал: а что, если бы он с самого начала проявил по отношению к Мо Жаню немного человеческого участия, если бы смог открыть ему свое сердце, то, возможно, и тот… взрастил бы в себе искренние чувства к нему?
Однако прежде, чем он смог обдумать эту мысль, Мо Жань опять заговорил. Голос его был холодным и злым, в нем не осталось и доли шутливости:
— Жун Цзю, я спрошу тебя еще раз: где он? Ты знаешь или нет? Я заклинатель, который далеко продвинулся по пути взращивания духа, и могу использовать свои способности для воздействия на разум человека, чтобы узнать правду. Хочешь верь, хочешь нет, но если потребуется, я лично встречусь с Призрачным князем.
Жун Цзю был совершенно ошеломлен этим заявлением:
— Вы…
— Всю свою жизнь я творил зло, но сейчас хочу исправить свои ошибки. Однако если кто-то встанет у меня на пути, он должен помнить, что я все еще тот же Мо Вэйюй. — Понизив голос, он продолжил: — Жун Цзю, я не боюсь смерти или того, что моя душа развеется без возврата. Я готов пойти на все, так что хорошо подумай!
Двое в молчании замерли друг напротив друга.
Два взгляда столкнулись в противоборстве: один горел решимостью, другой — ненавистью. Упорство против упрямства. Пламя против льда.
В конце концов огонь Мо Жаня растопил лед Жун Цзю и, опустив глаза, тот покорно отступил. Его ревность и ненависть были сильны, но упорство и одержимость Мо Жаня оказались сильнее. В этой борьбе двух воль Жун Цзю не был противником Наступающему на бессмертных Императору.
Даже румяна из цветов не могли теперь скрыть пепельно-серый оттенок увядающего лица призрака, который был абсолютно сломлен.
— Почему вы готовы делать это ради него?
— Он относился ко мне лучше всех, а я из-за своей ненависти заставил его страдать. Я у него в долгу.
— ...Я правда никогда не встречал этого человека, — после продолжительной паузы тихо сказал Жун Цзю. Увидев выражение лица Мо Жаня, он все же добавил: — Я не обманываю! Однако всех вновь прибывших закрывают в восточном крыле дворца. Каждого человека запирают в отдельную маленькую камеру, которая больше похожа на клетку. По коридору постоянно ходит дозором стража. Если пойдете туда, то, может, и найдете его.
Разве мог Мо Жань ждать? Он тут же повернулся и бросился прочь. Глядя ему вслед, Жун Цзю замер в растерянности. Он не понимал, отчего у него так горько на душе, но это мучительное чувство заполнило его сердце до краев. Не в силах сдержаться, он громко закричал вслед уходящему Мо Жаню:
— Мо Вэйюй… думаешь, что ты лучше меня? Думаешь, сможешь очиститься от грехов?! Мы одинаково грязные внутри! Никто не может начать все сначала!.. Мо Вэйюй, вот увидишь, еще увидишь, как я, Жун Цзю, смогу жить счастливо. Лучше плохо жить, чем хорошо умереть! Пусть мое тело сгнило, я продам душу, лишь бы жить здесь в роскоши и довольстве! Вот увидишь! Увидишь! Думаешь, что грязь, въевшуюся в твои кости, можно отмыть? Думаешь, вытерев губы, сможешь избавиться от вкуса гнили? Размечтался! Весь такой благородный господин Мо и такая грязная шлюха, как я, — вот и посмотрим, у кого будет лучше жизнь! Мо Вэйюй!
Он кричал до тех пор, пока силуэт Мо Жаня не растаял в ночи. А потом поднял руки, закрыв лицо, присел на корточки и задохнулся в рыданиях.
— С какой это стати ты можешь начать все сначала? С какой стати у такого гнилого человека есть кто-то, кто его любит... с какой стати…
Автору есть что сказать:
Знаю, что вы рассчитывали, что Учитель в этой главе подключится к сети… 2333.
Кроме того… хотелось поговорить о названии глав... закрывает лицо рукой... Кажется, в последнее время они не всегда соответствует содержанию?
Поэтому я хотела бы спросить, а не вернуться ли мне к привычному: «Этот достопочтенный встал на праведный путь[9]» или просто назвать главу «Праведный путь[9]». Пожалуйста, укажите правильный путь этому лузеру! Спасибо! Ровно легла...
[9] 从良 cóngliáng цунлян — бросить проституцию и выйти замуж (о проститутке) — обр. встать на путь исправления, жить праведной жизнью после всех тяжких.
Напоминание о сюжете истории:
На вершине Сышэн открылось кошачье кафе. В нем жили бенгал Сюэ Мэнмэн, рэгдолл Ши Мэймэй и безупречно белый кот Ши Зунзун. Однажды хозяин кафе принес им на воспитание глупого щенка… [и понеслось…].
Автор: Жоубао Бучи Жоу. Перевод: Feniks_Zadira, Lapsa1
< Глава 111 ОГЛАВЛЕНИЕ Глава 113 >
Глоссарий «Хаски» в виде таблицы на Google-диске
Арты к главам 111-120
Наши группы (18+): VK (частное), Telegram, Blogspot
Поддержать Автора (Жоубао Бучи Жоу) и пример как это сделать
Поддержать перевод: Patreon / Boosty.to / VK-Donut (доступен ранний доступ к главам).
Комментарии
Отправить комментарий