ТОМ II. Глава 110. Прошлое щенка, о котором не знал Учитель этого достопочтенного. Новелла: «Хаски и его Учитель Белый Кот»

 Глава 110. Прошлое щенка, о котором не знал Учитель этого достопочтенного

Мо Жань стоял посреди улицы. Мимо проходили редкие запоздавшие прохожие, он же был как одинокий, гонимый всеми бесприютный странник, затаивший обиду на свою несчастную судьбу. Под ногами у него была старая брусчатка из серо-голубого известняка, поросшего влажным сизым мхом, от которого промокшая обувь хлюпала и скользила при каждом шаге…

Немного успокоившись после недавнего спора, Мо Жань наконец вспомнил про свои израненные пальцы. Дверь, от которой они пострадали, была сделана из необработанных досок, и занозы глубоко вошли в кожу. Сейчас его руки были сплошь покрыты ранами и кровоточили, но, к счастью, в темноте призраки ничего не заметили.

Сквозь ресницы Мо Жань молча рассматривал свою руку. Из-за того, что сейчас на сердце было невыносимо тяжело, он практически не чувствовал боли.

Повернув голову, он еще раз мельком взглянул на плотно закрытые двери. Было совершенно ясно, что призрак, который спрятался за ними, больше не скажет ему ни единого слова.

Такие отказы не были для него чем-то новым. Мо Жань был знаком с таким типом людей, и обычно ему хватало одного взгляда или пары слов, чтобы понять, ответит человек на его мольбы или нет.

На самом деле, когда тот призрак отказался от своих слов, заявив, что «никогда не видел» человека на портрете, Мо Жань сразу понял, что не услышит от него ни слова правды. Однако речь шла о земной душе Чу Ваньнина, поэтому он упорствовал до тех пор, пока его не вытолкали за дверь и не захлопнули ее у него перед носом.

Уже довольно давно его так грубо не вышвыривали за порог. Но есть ситуации, отношение к которым никогда не меняется. В судьбе происходят небольшие перемены, но есть такие поганые вещи, которые раз за разом повторяются, словно они при рождении выгравированы на твоих костях.

Сюэ Мэн когда-то называл его «дурным семенем[1]».

[1] 贱种 jiàn zhǒng цзянь чжун — «дурное семя», где «цзянь» — дешевый/подлый/низкий/дрянной/безродный, а «чжун» — семя/род/племя — оскорбление, указывающее на низкое происхождение человека, аналогичное «безродный ублюдок».

Забавно, но Мо Жань всегда верил, что эти два ядовитых слова из уст Любимца Небес совсем не задевают его. В конце концов, в жизни он встречал множество людей, которые называли его и похуже, поэтому искренне считал, что давно привык к людскому яду и оскорблениям.

Обернувшись, он в последний раз взглянул на запертую дверь. Неподалеку до сих пор толпились призраки, которые тихо переговаривались и, глядя на него, мерзко хихикали, но постепенно и они начали расходиться по домам.

Насмешки, брань, отверженность[2] и абсолютное одиночество[3].

[2] 茕茕孑立 qióng qióng jié lì цюн цюн цзе ли— для описания беспомощности в одиночестве, остаться без поддержки.

[3] 形影相吊 xíngyǐng xiāngdiào синъин сяндяо — только «тело и его тень утешают друг друга»; о крайней степени одиночества, когда у человека нет никого, кроме тени, чтобы его поддержать.

Уже очень давно он не оказывался в таком положении: беспомощный, бездомный и никому не нужный. Сейчас в его голове воспоминания о детстве и более поздних событиях его жизни беспорядочно нагромоздились на текущие события. Мо Жань потерялся в этих мыслях, ведь обстоятельства в целом были так схожи, что он невольно вернулся в то время, когда мама все еще была рядом с ним…

В то время, когда она еще не умерла и он жил вовсе не в Музыкальной Палате[4], а бродяжничал на улицах городка Линьи, который находился под защитой школы Жуфэн.

[4] 乐坊 lèfāng лэфан «музыкальная палата» — музыкальная труппа, объединение музыкантов и актеров.

В то время, когда у него хотя бы была мама.

Мама очень любила его и никогда не разрешала своему маленькому сыну выходить на улицу, чтобы просить милостыню. Утром она запирала его в заброшенном сарае для дров, который служил им домом, а сама шла на улицы, где песнями и танцами зарабатывала на жизнь.

У нее была хорошая подготовка, и она могла танцевать на бамбуковом шесте. Поэтому каждый день его мать возвращалась домой с несколькими медными монетами, на которые покупала две пиалы жидкой каши и кукурузную лепешку, которую они делили на двоих. Его мама всегда старалась, чтобы он ел больше, но Мо Жань, зная это, как только откусывал кусочек лепешки, тут же говорил, что она слишком жесткая, а каша безвкусная, что его живот набит и есть он больше не хочет.

Мама не знала правды. Каждый раз, когда она сердито вздыхала о том, какой же привереда ее Мо Жань, и со вздохом доедала половину лепешки и половину его порции каши, он, свернувшись рядом с ней клубочком, только притворялся беззаботно спящим малышом. На самом деле из-под опущенных ресниц он смотрел на нее. Наблюдал, как она ест досыта, ведь только убедившись, что она наелась, он мог почувствовать себя удовлетворенным. Пусть в его животе бурчало от голода, но на душе было спокойно.

Его мать также и предположить не могла, что каждый день, когда она уходит давать представления на городском рынке Линьи, ее ребенок вскарабкивается на поленницу, выбирается на улицу и тайком убегает, чтобы попрошайничать за пару кварталов от места ее выступления.

Молодая мать красиво пела лиричную песню, балансируя на трехметровом бамбуковом шесте. Ее худенькое тело изящно и грациозно двигалось в вышине, тогда как земля внизу была усыпана осколками фарфора. Если бы она оступилась и упала с такой высоты, осколки вонзились бы в ее тело. Однако именно это привлекало людей, кровь которых будоражили риск и новизна трюка, ведь эта женщина была готова поставить на кон свою никчемную жизнь, чтобы в конечном итоге получить от зевак величайший подарок для артиста — мимолетную улыбку.

А в двух кварталах от рынка ее сын шел вдоль улицы и, также улыбаясь, просил милостыню. Он останавливался у каждого подворья, каждой двери, перед каждым прохожим. Когда ему удавалось поймать взгляд человека, его грязная мордашка расплывалась в улыбке. Каждому он желал богатства и процветания, надеясь взамен получить хоть немного еды, но подавали ему не так уж и часто.

Как-то раз одной молодой беременной невестке из богатой семьи надоело сидеть в четырех стенах, и в дурном настроении она вышла прогуляться по рынку, где и заметила танцующую на шесте мать Мо Жаня.

Подобное представление показалось ей интересным, и она послала своего охранника поговорить с танцовщицей:

— На земле под тобой всего лишь щебень да несколько осколков фарфора. Это не риск, просто обман. Зрелищем этот балаган не назовешь. Однако если ты согласишься поменять этот щебень и черепки от битой посуды на настоящие ножи, которые будут воткнуты в землю острием вверх, а затем снова станцуешь для нас на своем шесте, моя госпожа даст тебе десять золотых монет.

Подобное требование было очень жестоким. Все равно что потребовать чужую жизнь за пару монет.

Но мать Мо Жаня на это лишь ответила:

— Но у меня нет денег, чтобы купить ножи.

Богатая госпожа расхохоталась, и тут же по ее приказу ножи были куплены в соседней лавке и воткнуты в землю.

— Танцуй, — сказала богачка, поглаживая выпирающий из-под роскошного платья живот.

Вокруг очень быстро собралась толпа зевак. Только сейчас они мало напоминали людей, скорее уж разодетых в шелк и жемчуга демонов и монстров, что при свете солнца, словно стая стервятников, слетелись на запах крови. Они вытягивали шеи в надежде разглядеть все подробности, а глаза их сверкали жадным предвкушением кровавого зрелища.

— Танцуй! Танцуй!

— Хорошо танцуй, и тебе хорошо заплатят.

— Заплатим! Заплатим!

Все это происходило в пределах территории, что контролировалась духовной школой Жуфэн: здесь царил мир и никогда не было недостатка в богачах. Если чего и не хватало этим людям, так это таких будоражащих кровь развлечений с риском для чужой жизни.

Все эти шелка, золото и жемчуга окружили мать Мо Жаня, взяли в плотное кольцо нищенку, одетую в лохмотья.

Жизнь этой женщины, как горчичная трава, ничего не стоила[5], потому ее можно было отнять ради смеха. Когда стервятники собрались на пиршество, маленький воробей, поблагодарив их за поддержку и внимание, вспорхнул на «заботливо» подставленное острие ножа.

[5] 草芥 cǎojiè цао цзе «как горчичная трава» — незначительная, ничтожная, очень дешевая.

Рискуя погибнуть, маленькая птичка была готова петь и танцевать на остром лезвии.

Она использовала свою жизнь, чтобы получить их улыбки и одобрение.

Хотя мастерство танцовщицы было на высоком уровне, но в этот раз, когда она стояла на кончике шеста, взгляд ее зацепился за острые ножи внизу. На миг женщину охватила паника, она утратила контроль над своим телом, из-за чего бамбуковый шест отклонился в сторону… Толпа ахнула, увидев, как маленькое тело соскальзывает вниз…

В последний момент она все же смогла уклониться от этого леса из ножей, но один из них зацепил ее ногу. Под крики возбужденной публики из резаной раны брызнула кровь.

Не обращая внимания на боль, женщина тут же вскочила на ноги и с улыбкой начала кланяться, извиняясь за неудачу.

Праздные зеваки, смеясь, обсуждали ее промах и «заботливо» советовали:

— Девушка, твои навыки ниже среднего, тебе нужно больше тренироваться.

— И то верно. Уж если зарабатываешь этим на хлеб, то должна быть мастером в своем деле[6]. Трехногая кошка[7] не сравнится с боевым конем!

[6] 有两把刷子 (yǒu liǎng bǎ shuāzi ю лян ба шуацзы) досл. иметь две писчих кисти для написания иероглифов (вместо одной) — быть мастером своего дела.

[7] 三脚猫 (sānjiǎomāo саньцзяомао) «трехногая кошка» — дилетант, недоучка.

Нашлось всего лишь несколько добросердечных людей, на глазах которых при виде этой картины выступили слезы. Они не могли спокойно смотреть на то, что происходит:

— Ох, прекратите немедленно! Посмотрите на бедную девушку, ей ведь очень больно! Нужно пойти в аптеку и купить лекарственные травы, чтобы приложить к ране.

Еле шевеля губами, раненая женщина пробормотала:

— Я не могу… У меня нет денег, чтобы купить лекарство...

Кто-то сочувствующе вздохнул, кто-то поднял руку, чтобы потеребить жемчуг на шее, кто-то даже так расчувствовался, что смахнул слезу.

— Как жаль.

— Да! Да!

— Вижу, у тебя такая тяжелая жизнь, так что я дам тебе несколько монет, — с этими словами толстая старуха достала свой кошель. Вытащив пригоршню золотых монет, она начала скрупулезно перебирать деньги, в итоге убрав «неподходящие» в кошель. В конце концов на дне денежного мешка ей все же удалось нашарить три медяка. Взвесив в руке монетки, она вернула две из них в мешок, а одну положила в протянутые натруженные руки.

Вручив свое подаяние, эта благочестивая старуха для порядка пролила две слезинки и сказала с состраданием в голосе:

— Девушка, ты это заслужила, бери...

Сжав в ладони медную монетку, добытую с риском для жизни, бедная танцовщица пробормотала:

— Премного благодарна…

Премного благодарна…

Но где же та, что так великодушно пообещала ей десять золотых монет? Гневно бранясь, она уже покинула рыночную площадь.

Не обращая внимания на кровоточащую ногу, спотыкаясь на каждом шагу, женщина бросилась следом, надеясь догнать богатую госпожу и попросить отдать обещанную награду. Но сопровождавший беременную женщину охранник с бранью толкнул на землю эту нищенку. Он орал так громко, что голос его было слышно на другом конце улицы...

— Что за невезение! Чудо, что моя госпожа не потеряла ребенка, когда ты залила всю землю своей грязной кровью. Что если бы наш господин, узнав, что из-за тебя пострадала его любимая невестка, умер от разрыва сердца? И не постыдилась ведь требовать вознаграждение! Кто заставлял тебя запрыгивать на этот шест? Скажи спасибо, что твоя кровь не забрызгала мою госпожу, иначе... ты так легко не отделалась бы! Пошла вон!

Охранник бил ногами упавшую на землю женщину, но, так как семья, которой он служил, была богата и уважаема в Линьи, никто не вмешался и не заступился за нее. Словно раздавленный сапогом ничтожный муравей, она корчилась и дрожала, не в силах защититься.

Никто не хотел протянуть ей руку помощи…

Никто не желал оказать материальную поддержку...

Она вложила в этот танец всю свою жизнь и получила взамен лишь холодное равнодушие и вонючий медяк.

Давшая ей эту монету набожная старуха сказала, что это то, что она заслужила.

И она не смела роптать, ведь это была целая медная монета. Но что можно купить на нее? Если обменять ее на простую кукурузную лепешку, на плошку жидкой каши уже не хватит. Из-за раны на ноге завтра она не сможет танцевать, и тогда что будет с ее ребенком… Ее сын такой маленький и худой, а теперь по ее вине он снова должен будет голодать...

Эта мысль стала последней каплей. Не выдержав, она упала на грязную землю и, свернувшись калачиком, взвыла от боли. Услышав эти душераздирающие рыдания, наблюдавшие за всей этой сценой люди лишь раздраженно вздыхали, многие начали расходиться по своим делам.

Вдруг маленький, грязный и плохо пахнущий ребенок выскочил из толпы.

Как загнанный зверек, Мо Жань бросился к валяющейся в грязи женщине:

— Мама! Мама! — кричал он, крепко вцепившись в ее тело своими маленькими ручками.

Безродное[8] дитя обнимало свою мать-простолюдинку[9].

[8] и [9] 卑贱 bēijiàn — низкого (незнатного) происхождения, ничтожный, презренный.

Так ничтожные букашки[10] хватаются за соломинку[11]. Так брошенное в воду после жертвенного обряда соломенное чучело[12] цепляется за ряску[13], чтобы избежать стремительного течения.

[10] 蝼蚁 lóuyǐ лоуи медведки и муравьи — обр. насекомые, бессловесные скоты; ничтожество, слабый и бессильный человек; человек с низким социальным статусом.

[11] 草芥 cǎojiè цао цзе — «как  горчичная трава» — незначительная, ничтожная, очень дешевая; метафора для самой тривиальной и бесполезной вещи.

[12] 刍狗 chúgǒu чугоу — соломенная собака, чучело собаки (в древнем Китае соломенная собака использовалась для жертвоприношений, по окончании обряда ее выбрасывали) — обр. ненужная, бесполезная вещь, хлам; метафора для дешевой вещи, выброшенной после использования.

[13] 浮萍 fúpíng фупин — бот. ряска малая (Lemna minor L.); обр. непостоянство жизни, неуверенность в постоянно меняющемся мире.

Когда танцовщица увидела его, в ее глазах отразились удивление и паника. Только что она была слабой и сломленной женщиной, но стоило ей увидеть сына, как в ней проснулась мать и она тут же перестала плакать. Жизнь их и без этого была тяжела. Каждый день она засыпала в аду, а просыпалась в чистилище, но она не хотела, чтобы ее ребенок видел ее слабой и беспомощной.

На лице матери еще не высохли слезы, а она уже лучезарно улыбнулась своему малышу.

— Ай-яй-яй, посмотри-ка на себя, почему ты здесь? С мамой ничего не случилось, это просто маленькая царапина… Вот, смотри…

Она взяла его маленькую ручку и положила в мокрую ладошку с таким трудом заработанную медную монетку.

Мо Жань протестующе затряс головой. Крохотное грязное личико было мокрым от слез.

— Этого хватит, чтобы купить лепешку… иди, купи ее и возвращайся. Мама подождет тебя, и мы пойдем домой.

Домой?

Но где этот дом?

Этот полуразрушенный сарай для дров?

Они спали там уже несколько дней, после того как их выгнали из загона для овец…

У Мо Жаня перехватило дыхание, в глазах вспыхнуло неукротимое пламя, и он сказал:

— Мама, ты посиди и подожди немного.

— Куда ты собрался?.. Не безобразничай...

Мо Жань подобрал с земли нож и звонким ясным голосом громко закричал, привлекая людей, которые уже начали расходиться:

— Господа! Дядюшки и тетушки, барышни и молодые герои, пожалуйста, не расходитесь! Для вас мы покажем еще один уникальный трюк! Не проходите мимо, уважаемые, оцените сами…

Хотя он был еще совсем мал, его духовный потенциал был очень высок. Хотя Мо Жань никогда его не культивировал, его способности были выше, чем у обычных людей, к которым природа не была так щедра.

Мо Жань взял в руку нож, сосредоточился, зажал острие в ладони, а потом с криком сломал его на две части и бросил их на землю перед собой.

Собравшиеся вокруг зеваки были поражены. Даже несколько даосов, затесавшихся в толпе, выказали изумление:

— А неплохо для такого малыша!

— Давай еще раз!

На этот раз Мо Жань взял в руки два ножа и тем же способом расколол оба лезвия.

— Отлично! — кто-то в толпе захлопал.

— А давай три!

Когда Мо Жань взял три ножа, толпа возбужденно загомонила. Но чем больше было ножей, тем тяжелее было их сломать.

— Дядюшки и старшие сестрицы, поощрите меня немного, и я прибавлю еще ножей.

Этим людям нужно было зрелище, они принялись доставать самые мелкие медные монеты и бросать их на землю перед ним.

И ради этих медных монет Мо Жань сжал еще нож, и еще один, и так до тех пор, пока своими изрезанными ладонями он уже не мог переломить их. Наевшись падали, стервятники взмахнули своими черными как смоль крыльями и разлетелись.

Мо Жань бережно собрал с земли все медяки и, усердно очистив их от грязи, протянул своей заплаканной матери.

— Мама, тут хватит тебе на лекарство, — малыш улыбнулся.

Женщина больше не могла сдерживать слезы: неудержимым потоком они текли по ее щекам.

— Сынок… — срывающимся голосом прошептала она, — ты такой добрый мальчик… Дай маме посмотреть на твою руку…

— Я в порядке... — его чистая сияющая улыбка обожгла сердце матери. Она заключила его в объятия и разрыдалась:

— Твоя мама действительно бездарная. Так плохо забочусь о тебе… Ты еще совсем малыш, но из-за меня вынужден терпеть унижения и страдать...

— Это не важно, — прошептал Мо Жань, согревшись в теплых материнских объятиях. — Мама, когда ты со мной, я не страдаю... Когда вырасту, я сделаю так, чтобы ты жила хорошо, и каждый наш день будет как праздник.

Женщина улыбнулась и смахнула слезинки, спрятавшиеся в уголках глаз:

— Не так уж и важно, что наша жизнь не похожа на праздник. Сынок, пока ты растешь в безопасности и добром здравии, этого достаточно… достаточно для меня.

Мо Жань кивнул, а потом мягко отстранился и сказал:

— Мама, когда я вырасту, больше никто и никогда не посмеет тебя обидеть. Никто не посмеет притеснять и обманывать тебя. И я заставлю всех этих людей извиниться перед тобой, а если откажутся, тогда пусть тоже танцуют на ножах. Я...

— Глупыш, разве можно так думать. — Добрая женщина, которая не умела таить зло, погладила его по голове и пробормотала: — Не нужно так думать. Ты не должен ненавидеть людей. Мама хочет, чтобы ты рос добрым мальчиком. Пообещай маме, что вырастешь хорошим человеком, хорошо?

В то время Мо Жань был как нежный зеленый саженец, только-только пробившийся из-под земли. Не нужно было много усилий, чтобы склонить его в любом направлении. Его невежественная, но от природы добросердечная мать зажгла для него путеводную звезду в надежде направить своего сына по верному пути, и малыш, немного подумав, решительно и серьезно пообещал:

— Хорошо. Мама, я обещаю тебе. Только, если в будущем я… когда я разбогатею, то построю много-много домов и отдам их тем людям, у которых нет семьи, денег и им негде жить. Я посажу много-много зерна и буду раздавать еду людям, чтобы они могли есть досыта… — вот такие слова он сказал своей матери. — Мама, тогда больше никто и никогда не будет жить так, как мы сейчас.

Женщина о чем-то задумалась. Наконец она вздохнула и тихо сказала:

— В таком случае все хорошо.

Малыш, копируя ее жест, тоже кивнул:

— Конечно, все будет хорошо.

Кто мог подумать тогда, что человек, произнесший подобные этим слова, обагрит свои руки кровью. Что наступит время, и где бы ни ступала его нога, останется лишь покрытая костями выжженная пустыня да парящие в небе стервятники и черные вороны. Что весть о его приближении будет подобна дурному поветрию, а имя будет внушать лишь страх. Этому ребенку было суждено стать настоящим бедствием для смертного мира — Государем, наступающим на бессмертных.

Впрочем, много ли в истории найдется императоров, которые оглядываются в прошлое и держат данное в детстве слово? Даже если это обещание было дано в объятиях матери ясным звенящим голосом и с сияющими детской искренностью глазами.

А тогда, благодаря материнским наставлениям, несмотря на тяжелое и полное лишений существование, в Мо Жане не было ни капли ненависти. Однако в его жизни всегда были вещи, с которыми ему было трудно смириться.

День за днем они выступали на рыночной площади, но когда человек видит что-то в первый раз, ему это интересно, смотреть на это второй раз ему уже скучно, а увидев представление в третий раз, он чувствует пресыщение и даже отвращение. Так каждый раз они получали все меньше монет, и в конце концов настало время, когда им пришлось просить милостыню.

Мо Жань хорошо запомнил сына богатого купца, который был примерно того же возраста, что и он, еще и потому, что над уголком его рта была большая приметная родинка. Как-то раз этот мальчик сидел у ворот своего дома с тарелкой в руках. Так как ему не очень хорошо удавалось сладить с бамбуковыми палочками для еды, он просто взял одну из них и проткнул ей золотистый и хрустящий жареный пельмень[14]. Этот мальчик был очень привередлив в еде. Он выковыривал начинку из пельменей, а тесто бросал на землю собакам.

[14] 煎饺 jiānjiǎo цзяньцзяо — жареные пельмени.

Мо Жань осторожно подошел к нему и принялся наблюдать.

Увидев рядом грязного и вонючего ребенка, богатый мальчик вскочил и закричал от страха:

— Кто ты?!

Мо Жань же тихо спросил его:

— Молодой господин, это тесто от пельменей… могу ли я… вы не могли бы отдать его мне?

— Отдать тебе? С чего бы мне отдавать тебе что-то?

— Вы… вы же его не едите… поэтому я спросил…

— Я такое не ем. Наша семья достаточно богата, чтобы есть то, что хотим. — Ребенок указал палочкой на двух откормленных щенков, сидевших рядом с ним. — А чем тогда я буду кормить собак, если отдам тебе тесто?

Мо Жань изо всех сил постарался натянуть на лицо заискивающую улыбку:

— А если собаки больше не захотят есть…

— Как это они могут не захотеть есть?! Мы кормим их тушеной свининой каждый день, а это тесто от пельменей им на пару укусов. Так что не останется тут ничего для тебя. Иди своей дорогой. Убирайся!..

Когда Мо Жань услышал про тушеное мясо, то невольно покосился на одну из упитанных собак и представил, каким вкусным был бы этот жирный щенок, если его сварить…

Не сдержавшись, он сглотнул подступившую к горлу слюну.

И это не ускользнуло от взгляда богатого мальчика. Он шокировано уставился на Мо Жаня и в изумлении воскликнул:

— О чем это ты думаешь?

— Я не хотел… я просто…

— Ты что, хочешь съесть Ванцайхэ и Ванфу[15]?

[15] 旺财和 wàngcáihé ванцайхэ — «процветание в богатстве и согласии»; 旺福 wàngfú ванфу — «процветание в счастье и благополучии».

Мо Жань сбивчиво попытался оправдаться:

— Нет-нет, я просто очень голоден и не могу не думать об этом, простите меня…

Но молодому господину уже было все равно, что он говорил. Стоило ему услышать «не могу не думать об этом», и он переменился в лице от ужаса, шарахнувшись в сторону.

Избалованный ребенок из богатой семьи и представить не мог, что кто-то может хотеть съесть этих двух милых собачек, стороживших ворота его дома. Он побледнел от ужаса, испугавшись этого страшного безумного мальчика, что стоял перед ним, и истошно завопил во все горло:

— Кто-нибудь, сюда! Скорее! Вышвырните его отсюда!

Подбежавшие слуги без разговоров начали пинать Мо Жаня, а он в этот момент думал только о том, как дотянуться до пары кусков теста, валяющихся на земле. Зажав их в руке, он облегченно выдохнул. Теперь они могли бить его сколько угодно — он ни за что не разожмет руку.

Испугавшийся маленький господин выронил из рук тарелку и убежал, а бамбуковая палочка и несколько пельменей остались лежать на земле.

Не замечая ударов, Мо Жань упрямо пополз к этому месту. Схватив палочку, он попытался подтянуть к себе пельмени. Маленькое худое тело было все в синяках, под уже заплывшим глазом проявлялся огромный фингал, глаз заплыл, но разбитые губы растянулись в искренней улыбке и все грязное личико светилось от счастья.

Осталось целых два.

Пельмени вместе с начинкой!..

Один для него и один для мамы…

Или оба для мамы, а он может поесть и теста. Тоже неплохо…

И все же он не успел схватить эти пельмени. В суматохе один из слуг наступил на них сапогом. Бамбуковая палочка треснула и сломалась, золотистое жареное тесто лопнуло, и мясная начинка была втоптана в грязь.

Мо Жань оцепенело замер, сжав в руке грязную сломанную бамбуковую палочку. Удары, что продолжали сыпаться на него, сейчас ощущались не больнее, чем капли дождя. Но стоило ему посмотреть на пельмени, которые больше нельзя было съесть, и из его глаз хлынули слезы. Они лились из-под распухших  посиневших от ударов век, оставляя дорожки на грязном окровавленном лице, черты которого было уже не разглядеть.

Он всего лишь хотел доесть то, от чего отказался другой ребенок. Он не сделал ничего плохого.

Почему лучше выбросить и втоптать в грязь, лишь бы это не досталось ему?

Позже, когда Мо Жань вырос и стал молодым господином Пика Сышэн, многие люди из его окружения льстили и угождали ему, расхваливая на все лады. На его день рождения ради того, чтобы завоевать его благосклонность, те, кто раньше не удостоил бы его и словом, пришли к его порогу с щедрыми дарами и поздравительными речами.

Ребенок, который ползал на коленях, подбирая втоптанное в землю тесто от пельменей, вдруг оказался на вершине, восхваляемый и превозносимый до небес. Он стоял перед горой подарков, учтиво принимая поздравления, но сердце его тревожно сжималось от нехорошего предчувствия.

Ему казалось, что еще чуть-чуть — и все эти чудесные подарки отберут у него или они будут раздавлены и уничтожены, как те пельмени из его детства. В этот момент перед глазами была картинка: он тянет руку к пельменям, но не успевает схватить их и засунуть в рот, потому что они оказываются втоптанными в грязь. Потому, получив что-то, он старался как можно быстрее воспользоваться этой вещью: то, что он не мог съесть сразу, Мо Жань старательно прятал в оборудованном в своей комнате тайнике. Каждый день он доставал из своего хранилища припрятанные «сокровища» и пересчитывал их по несколько раз.

Как-то раз Сюэ Мэн со смехом сказал:

— Ха-ха-ха, это же коробка с рисовыми пирожными, которую нам прислали из Терема Цинфэн, что в Линьане. Разве не расточительно съесть их за раз? Посмотри на себя! Как голодный призрак, сразу затолкал все себе в брюхо. У тебя их кто-то отнимет что ли?!

В то время Мо Жань только появился на Пике Сышэн и на душе у него все еще было тревожно.

Поэтому в ответ на насмешливые слова новоявленного младшего двоюродного брата он лишь улыбнулся, слизнул крошки с губ и принялся открывать следующую коробку со сладостями.

Сюэ Мэн был поражен:

— Ого, вот это аппетит! Ты не лопнешь?

Но Мо Жань был озабочен только едой.

— Э… на самом деле, если ты наелся, не надо себя заставлять. Каждый год на свой день рождения я получаю множество коробок со всякими сладостями. Как съесть их все за раз…

Мо Жань набил рот до отказа, так быстро пережевывая еду, что, конечно, подавился. Он поднял на стоящего перед ним юношу слезящиеся иссиня-черные глаза.

В этот момент Мо Жань вдруг вспомнил, как в детстве встретил ребенка из богатой семьи, который мог позволить себе привередничать в еде и есть только начинку от жареных пельменей, а тестом кормить собак.

Сюэ Мэн тоже вырос не зная нужды, поэтому мог вот так мимоходом сказать: «Если наелся — не ешь» и «никто это у тебя не отнимет».

Он искренне, от души восхищался подобным отношением к жизни и так же истово завидовал ему.

Теперь, когда сам он стал молодым господином из уважаемой семьи, который был одет в красивую одежду и мог есть самые дорогие блюда, ему следовало бы научиться вести себя подобающе, жить в роскоши и сорить деньгами.

Но он так не мог.

Мо Жань схватил стоящий рядом стакан воды и, вульгарно шумно глотая, залпом осушил его. Протолкнув застрявшее в горле пирожное, он через силу продолжил впихивать в себя подаренную ему еду.

В дальнейшем он достиг положения Наступающего на бессмертных Императора.

Теперь весь мир принадлежал ему[16].

[16] Дословно «весь мир был вещью в его мешке»: 囊中之物 nángzhōng zhī wù нанчжун чжи у «вещь в мешке»; обр. в знач.: то, что можно получить, не прилагая особых усилий.

Со всего мира ему слали красавиц, редкие вина, вкусную еду, золото, жемчуга, драгоценности и другие диковинные вещи.

Однажды из Линьи к его двору прибыл знатный торговец, владеющий медными копями. На его руднике нашли очень редкий минерал, добыть который не удавалось пару тысяч лет — огненный черный нефрит. Этот торговец заявил о желании преподнести сокровище в дар императору.

Подобные драгоценные подношения обычно присылали чиновники, чтобы получить повышение по службе, или главы школ, мечтающие получить защиту и покровительство. Мо Жань не был заинтересован в этой «мышиной возне» и особо не вникал в подобные вещи.

Однако именно в тот день Чу Ваньнин опять свалился с лихорадкой. Мрачно хмурясь, Мо Жань подумал о том, что черный огненный нефрит считался лучшим средством для того, чтобы рассеять холод и согреть тело. Вот незадача, еще утром этот задохлик был бодр и свеж, но стоило этому достопочтенному возжелать провести с ним в кровати день-другой, и он тут же завял и теперь лежит болезный, мозоля глаза Тасянь-Цзюня… Поэтому этого так вовремя явившегося дарителя с драгоценным нефритом в отличие от прочих просителей он решил принять лично.

Торговец был примерно одного с ним возраста, очень толстый, в уголке его рта была приметная крупная родинка с торчащими из нее черными волосками.

Восседая на троне во Дворце Ушань, Мо Жань, скрестив руки на груди, кончиком пальца потер подбородок. В гробовом молчании он разглядывал просителя до тех пор, пока этот жирный торгаш не начал дрожать и его не бросило в холодный пот.

Очень скоро торговец окончательно пал духом. Упав на колени, он начал бить поклоны и дрожащими губами молить о милости:

— Верховный Владыка, ваше величество… этот простолюдин… этот простолюдин…

Он замолк, не зная, что должен сказать. Его жирное тело обмякло, словно истаяв под украшенными золотой вышивкой шелковыми одеждами.

Мо Жань вдруг рассмеялся.

Хотя с этим человеком им была суждена только одна встреча, но она была незабываема для него.

Когда-то перед воротами богатого дома он встретил ребенка с родинкой в уголке рта. Тогда, глядя на него, Мо Жань думал, что никогда не сможет так расточительно относиться к этой жизни, к еде, одежде и к тарелке золотистых жареных пельменей, которые этот мальчик так небрежно протыкал бамбуковой палочкой. Он все еще помнил жир в уголках губ и лоснящееся золотое тесто.

Император улыбнулся и сказал:

— А знаешь, в твоем доме очень вкусно готовят жареные пельмени.

Хотя он даже не попробовал их, Мо Жань помнил эти пельмени половину своей жизни.

Сидя на вершине, Мо Жань свысока взирал на этого напуганного до ужаса человека, который от его слов сначала растерялся, затем испугался, а потом начал безбожно льстить. Его рот не закрывался, исторгая хвалу и обещания. Он тут же поклялся немедленно отослать своего повара на Пик Сышэн в дар Тасянь-Цзюню.

В тот день Мо Жань как никогда ясно осознал, что в этом мире большинство людей предпочтут, стоя на коленях, облизывать подошвы сапог сильных, но никогда не «опустятся» до сочувствия и доброты в отношении тех, кто слабее их.

Мо Жань затряс головой, пытаясь выкинуть мысли о прошлом из своей головы.

На самом деле он не любил оборачиваться назад и вспоминать то время. Это было его слабое место[17], и не стоило лишний раз трогать его.

[17] 软肋 ruǎnlèi жуаньлэй — хрящевая «мягкая» часть ребра; перен. «ахиллесова пята»; слабое место.

Но сама ситуация, когда он стучался в каждую дверь как проситель, обращаясь к людям с просьбой и каждый раз получая отказ, была слишком знакомой. Он невольно ослабил контроль, и воспоминания вырвались наружу, утягивая его в беспросветную тьму прошлого.

На какое-то время Мо Жань утратил чувство реальности.

Ему вдруг подумалось, что в самом начале его жизненного пути, тогда, в далеком детстве, он ведь поклялся своей матери «не быть злопамятным», пообещал «построить огромный дом, где будут миллионы комнат для обиженных судьбой бедняков[18]»…

[18] 安得广厦千万间，大庇天下寒士俱欢颜  — цитата из стихотворения великого китайского поэта Ду Фу: «О, если бы такой построить дом под крышею громадною одной, чтоб миллионы комнат были в нем для бедняков, обиженных судьбой».

Но он не сдержал слова.

В конце концов Мо Жань свел в могилу Чу Ваньнина — последнего человека, который к нему хорошо относился. Он стал причиной смерти собственного учителя.

Чу Ваньнин…

Стоило Мо Жаню подумать о нем, и сердце сжалось от боли. Он машинально нащупал за пазухой портрет, затем вытащил и развернул тонкий лист бумаги. Бумага уже кое-где помялась и затерлась. Сжав губы, он попытался ее разгладить, но кровь из окровавленных пальцев запятнала бумагу.

Мо Жань лихорадочно принялся складывать портрет, боясь испачкать его еще больше, и не осмелился дотронуться до него снова.

Мо Жань уже прошел улицы с Пятой по Третью, но у кого бы ни спрашивал, в какой бы дом ни стучался, взглянув на портрет, все призраки отвечали: «Человека с портрета я не видел».

Он шел один в этой бесконечной ночи. Темнота была такой густой и безграничной, что казалось, он обречен вечно блуждать в ней без надежды когда-нибудь встретить рассвет. Мо Жань чувствовал, что очень устал. Уже много часов у него во рту не было ни капли воды, ни зернышка риса. Не удержавшись, он купил у припозднившегося уличного торговца тарелку вонтонов[19] и, найдя темный угол, где его никто не мог увидеть, принялся за еду.

[19] 云吞 yún tūn юньтунь вонтоны (китайские клецки) — еще одна разновидность китайских пельменей; заправляют не только мясом, но и грибами сянгу и стеблями молодого бамбука, их варят в супе и жарят.

В Призрачном Царстве еда всегда была холодной, и эти слипшиеся вонтоны не были исключением.

Мо Жань вытащил из-за пазухи духовный фонарь. Придерживая его одной рукой, другой он зачерпнул ложкой вонтон и поднес к фонарю:

— Учитель, не хотите попробовать?

Конечно, его учитель ничего не ответил.

Мо Жань съел вонтон сам и сказал:

— Я знаю, что вы не любите вонтоны, вам нравятся сладости. Когда я найду вас, мы вернемся домой, и я каждый день буду готовить для вас пирожные и торты.

В ночном безмолвии человек сидел рядом с фонарем с чашкой вонтонов в руках. Ветер гнал по земле пыль, иногда поднимая маленькие вихри из опавших сухих листьев. Сейчас Призрачное Царство казалось на редкость мирным и спокойным местом.

— Цветочный бисквит, глазированный османтус, песочное печенье с грецкими орехами, кекс с кусочками фруктов… — Мо Жань тихо нашептывал все это фонарю души, как будто Чу Ваньнин мог отозваться, услышав эти соблазнительные названия сладостей. Наконец он улыбнулся сквозь слезы и спросил: — Учитель, где ваша вторая земная душа? В конце концов, где она может быть?

Юноша протянул руку и слегка погладил шелковую ткань фонаря. Он чувствовал себя совсем как в тот день в прошлой жизни, когда ему было тридцать, и Чу Ваньнин умер. Тогда, обнимая остывшее тело, которое уже покинула душа, он в оцепенении шептал: «Чу Ваньнин, я так ненавижу тебя», — но, склонив голову, целовал бледное лицо.

 

— Дитя, ты ведь недавно здесь?

Совсем рядом послышался хриплый дребезжащий голос. Старик, у которого он купил вонтоны, был так стар, что почти потерял зрение. Он почти на ощупь подошел к нему и сел рядом. Скорее всего этот человек умер от старости: у него было сморщенное обветренное смуглое лицо, напоминающее кору дерева, растущего в пустыне. Неспешно ощупав свой погребальный саван, старик достал трубку с табаком и, как привык при жизни, сунул ее в рот. С присущей пожилым людям непосредственностью и доброжелательностью он решил немного поболтать с Мо Жанем.

Сделав несколько глубоких вдохов и выдохов, Мо Жань с улыбкой повернул голову к призраку:

— Да, это мой первый день.

— Ага, то-то я вижу, новое лицо. Как вышло, что ты умер так рано?

— У меня было искажение потока духовной энергии.

— О... — Старик затянулся из своей незажженной трубки. — Так ты из заклинателей.

— Да, — Мо Жань кивнул и, неуверенно взглянув на старика и уже особо ни на что не надеясь, вытащил портрет. — Дядюшка, я хочу найти этого человека. При жизни он был моим учителем и также недавно попал сюда. Вы случайно не встречали его?

Старик взял рисунок и, склонившись к фонарю, долго рассматривал его, щуря подслеповатые глаза.

Мо Жань вздохнул и потянулся, чтобы забрать портрет:

— Ладно, я ведь спрашивал у многих людей. Ничего, если вы тоже не знаете. Во всяком случае, никто…

— Я видел его.

Мо Жань вздрогнул. Мгновенно кровь прилила к голове и застучала у него в висках. Он торопливо придвинулся к старику:

— Дядюшка, вы точно видели именно его?! Вы уверены, что не обознались?

— Нет, я не обознался. — Старичок сел удобнее, скрестив ноги. Потирая одну ногу о другую, он сказал: — Редко встретишь человека с такой примечательной внешностью. Несомненно, тот человек — твой Учитель.

Мо Жань тут же вскочил на ноги. Но, сообразив, что в такой ситуации его поспешность выглядит невежливо, повернулся к старику и дважды поклонился ему, а затем взглянул на старого призрака полными слез глазами и умоляюще попросил:

 — Дядюшка, пожалуйста, укажите мне путь к нему.

— Ох, дитя, незачем быть таким учтивым. Даже самые знатные люди здесь всего лишь призраки. Настанет время, и ты переродишься, оставив позади все воспоминания о прошлой жизни. Только лишь на эти восемь или десять лет ты еще можешь оставаться собой. Мой сын ушел очень рано, и, увидев тебя, я вспомнил о том, как сильно его любил. — Он вытер слезы рукавом и в него же высморкался, прежде чем продолжил: — Видишь вон тот роскошный дворец на Первой улице?

— Да, вижу. Мой Учитель там?

— Верно, кхе-кхе, именно там.

— А что это за место?

— Это выездная резиденция Четвертого Призрачного князя, — старик вздохнул. — Сам он в этом дворце не живет, но приказал построить его здесь, чтобы посещать деревню Нанькэ в поисках самых красивых призраков, что приходят сюда из смертного мира. Его слуги находят таких и запирают внутри этого дворца. Четвертый Призрачный князь — самый развратный из всех Призрачных князей. Всякий раз, посещая Первый уровень Ада, он выбирает наложниц, не обращая внимания на их пол. Своих избранников он забирает на Четвертый уровень Ада, остальных же отдает на потеху подчиненным. Ах, что тут сказать, этот мир таков…

Не успел он договорить, как юный заклинатель, схватив фонарь, словно взявший след волкодав, сорвался с места и мгновенно исчез в бескрайней ночи.

Изумленный такой прытью старик с завистью пробормотал:

— Хорошо быть молодым. Вот это скорость…

Автор: Жоубао Бучи Жоу. Перевод: Feniks_Zadira, Lapsa1

< Глава 109  ОГЛАВЛЕНИЕ  Глава 111 >

Глоссарий «Хаски» в виде таблицы на Google-диске
Арты к главам 101-110

Наши группы (18+): VK (частное), Telegram, Blogspot

Поддержать Автора (Жоубао Бучи Жоу) и  пример как это сделать

Поддержать перевод: Patreon / Boosty.to / VK-Donut (доступен ранний доступ к главам).