Похожий на цветок фонарь ярко сиял в ночи, освещая две мужские фигуры.
Сейчас они уже покинули Зал Мэнпо, и Чу Ваньнин направился к дому, в котором жил Мо Жань. Из-за своей слепоты он не мог ясно видеть дорогу, поэтому Мо Жань взял его за руку и повел за собой.
Утратив две части души из трех, Чу Ваньнин покорно следовал за своим проводником, слабо сознавая, какой сейчас день, где он находится и что за человек переплел его пальцы со своими. Когда они вошли в комнату, Мо Жань вытер слезы и закрыл дверь за ними.
Чу Ваньнин поставил миску с пельмешками на стол и на ощупь подошел к изголовью кровати.
— Мо Жань еще спит? — шепотом спросил он.
— …
Не получив никакого ответа, Учитель, видимо, пришел к выводу, что Мо Жань на самом деле крепко уснул, и тихо вздохнул. Похоже, он был разочарован.
В этот момент Мо Жаню стало невыносимо больно за него. Испугавшись, что Чу Ваньнин решит уйти, он присел на край кровати и сказал:
— Учитель, я проснулся.
Услышав, что его зовут, Чу Ваньнин чуть сдвинул брови, однако не смог произнести ничего кроме смущенного «гм» и так и остался стоять, не решаясь заговорить.
Мо Жань уже понял, насколько застенчив Учитель. Если он решит, что «Ши Мэй» все еще стоит рядом, то вряд ли решится сказать все, что хотел, и предпочтет просто уйти. Поэтому Мо Жань взял со стола заколку для волос и кинул, имитируя звук захлопнувшейся двери. После этого спросил:
— Учитель, зачем вы пришли? Кто привел вас сюда?
Конечно, в отличие от живого Чу Ваньнина, его неполную душу оказалось довольно просто обмануть. Он ошеломленно замер, а затем неуверенно сказал:
— Меня привел Ши Минцзин. Он ушел?
— Ушел.
— Что ж… — помолчав немного, Чу Ваньнин все же сказал: — Раны на твоей спине…
— Я не сержусь на вас за эти раны, Учитель, — тихо ответил Мо Жань, — я без спроса сорвал цветы с этого редкого дерева. Учитель должен был меня наказать.
Не ожидавший такого ответа Чу Ваньнин совсем растерялся и замер. Неуверенно затрепетали длинные ресницы, когда, вздохнув, он все же спросил:
— Все еще больно?
— Нет, больше не болит.
Чу Ваньнин поднял руку и ледяными пальцами на ощупь коснулся лица Мо Жаня.
— Прости меня. Не держи обиду на Учителя.
Раньше Чу Ваньнин, даже если хотел, не мог произнести такие нежные слова. После смерти его душа долго скиталась по миру, спустившись до самых глубин Ада. И теперь, когда она вернулась, оказалось, что в той жизни, что осталась позади, у него не было особых сожалений или причин для раскаяния, кроме обиды, нанесенной собственному ученику. Поэтому, получив второй шанс повторить этот эпизод, больше не скованный гордыней и необходимостью сохранять лицо любой ценой, Чу Ваньнин смог произнести то, что на самом деле хотел сказать.
Мо Жань ощутил, как тает лед в его душе и теплые волны омывают сердце. С прошлой жизни в нем жила эта ненависть. Старая рана годами не затягивалась, кровоточила и нагнаивалась, со временем превратившись в непробиваемый панцирь. Но сегодня хватило всего лишь пары слов извинения, чтобы расколоть его и измельчить в мелкую пыль.
Он смотрел на Учителя сквозь свет духовного фонаря, в котором стали почти незаметны мертвенная бледность и кровавые пятна на его лице. Сейчас Чу Ваньнин казался совсем живым, и, словно впервые, Мо Жань увидел всю скрытую в нем нежность и уязвимость.
Не в силах сдержать захлестнувшие его чувства, Мо Жань накрыл ладонью ледяную руку Учителя на своем лице.
— Я не ненавижу вас, — сказал он, — Учитель, вы всегда хорошо относились ко мне. Я не злюсь на вас.
Сначала Чу Ваньнин выглядел растерянным, но потом улыбнулся.
Пусть он был мертв, пусть это была всего лишь часть души, пусть лицо его лишено красок жизни, но полускрытые длинными ресницами глаза сверкали, как настоящий жемчуг, а стоило ему улыбнуться, и лед растаял, и в душе Мо Жаня вновь зацвела весна. Эта сияющая улыбка была по-настоящему светлой и искренней, ведь посмертное желание Учителя исполнилось. Этот гордый, несгибаемый и невероятно красивый человек был похож на пышно цветущую статную яблоню, чьи устремленные в небо величественные ветви украшены похожими на маленькие звезды изящными и нежными цветами, красота и благоухание которых до поры спрятаны за скромным одеянием из зеленой листвы.
Против воли Мо Жань засмотрелся на него…
Это было впервые за две его жизни, когда он увидел Чу Ваньнина таким расслабленным и открытым. В голове появилась довольно глупая метафора «улыбка, подобная цветку», которая даже близко не отражала то, что сейчас видели его глаза, поэтому он сделал еще одну попытку подобрать достойное описание. Однако «одна улыбка прекраснее, чем сто жизней» прозвучало бы слишком напыщенно и фальшиво.
В конце концов, как бы Мо Жань ни напрягал свои извилины, он так и не смог подобрать правильное определение.
Оставалось только, вздыхая, думать о том, что это очень красиво.
Такой привлекательный человек был рядом с ним, так почему раньше… почему раньше он этого не замечал?
Вне себя от счастья и смущения, Мо Жань вдруг осмелел и тихо сказал:
— Учитель, я хотел вам кое-что рассказать.
— Да?
— Я не знал, что яблоня госпожи Ван была такой ценной. В тот день я сорвал с нее цветы, чтобы подарить вам.
Чу Ваньнин выглядел несколько удивленным. Голос смущенного Мо Жаня звучал все ниже и тише, но он все же нашел в себе силы повторить:
— Я… я… сорвал их для вас.
— Зачем ты сорвал для меня эти цветы?
Щеки Мо Жаня стали совсем пунцовыми:
— Я... я не знаю. Я просто увидел их и подумал, что они такие красивые. Я…
Он не мог больше произнести ни слова, но в глубине души сам был удивлен тому, что испытывал сейчас. Неужели спустя столько лет он все еще так ясно помнит, какие чувства испытывал, когда срывал те цветы, чтобы подарить их Чу Ваньнину?
Утратившая две третьих от целого душа Чу Ваньнина неожиданно оказалась нежной и ласковой, как кошка, у которой вырвали все когти. Теперь перед ним был только беззащитный мягкий пушистый живот и белоснежные круглые лапы.
Учитель погладил Мо Жаня по голове и сказал с улыбкой:
— Такой глупый.
— Угу... — Мо Жань почувствовал, как на глаза навернулись слезы. Запрокинув голову, он сделал глубокий вдох, а потом выдохнул: — И правда, глупый.
— В следующий раз так не делай.
— Больше не буду.
В этот момент Мо Жань вдруг вспомнил свою прошлую жизнь. Тогда, не в силах повернуть назад, он махнул на себя рукой и сеял повсюду лишь зло, уничтожая целые народы. Он заточил Чу Ваньнина, чтобы вымещать на нем свою злость, унижал и пренебрегал им от начала и до самого конца только за то, что когда-то Учитель в сердцах сказал ту фразу, которую Мо Жань, напитав своей ненавистью, пронес через всю жизнь: «От природы дурной характер почти не поддается исправлению».
В его сердце сейчас теснилось так много чувств, но он смог произнести только:
— Учитель, обещаю, что в будущем никогда не разочарую вас. Я стану хорошим человеком и никогда не сделаю ничего дурного.
Он прочитал не так много умных книг и не мог придумать громких и цветастых выражений, в которые мог бы облечь свое обещание, но он чувствовал, что в этот момент горячая кровь захлестнула его сердце. В юности у него была простая и чистая душа, и сейчас, казалось, часть ее наконец очнулась от долгого сна.
— Учитель, ваш ученик такой глупый, раз только сегодня смог понять, что вы всегда хорошо относились к нему.
Его глаза полыхали решимостью, когда он поднялся с кровати, встал на колени перед Чу Ваньнином и поклонился ему до земли.
Когда он поднялся, выражение его лица стало серьезным и торжественным:
— Отныне и впредь Мо Жань больше не опозорит вас.
Учитель и ученик в ту ночь говорили о многом, но в основном, конечно, болтал Мо Жань. Если этому парню кто-то по-настоящему нравился, он умел быть милым и очаровательным. Чу Ваньнин в основном молчал и с легкой улыбкой на лице внимательно слушал его, изредка кивая головой. Время пролетело незаметно, и вот уже тусклый рассвет окрасил горизонт, разбавив чернила ночи блеклыми серыми красками зарождающегося дня.
Эта долгая ночь подошла к концу.
Великий мастер Хуайцзуй стоял у каменного моста. Река в этом месте текла так бурно, что вода забрызгала подол его монашеского одеяния, но он не двигался и смиренно ждал, словно и не чувствуя ничего.
Огненный диск утреннего солнца медленно появился из-за горизонта на востоке. Первые лучи, пробившись сквозь листву, отразились от вод бурного потока, что был дорогой в загробный мир. В одно мгновение река преобразилась и стала похожа на расплавленное золото, а гребни волн и пена — на сияющие всеми цветами радуги чешуйки спрятавшегося в пучине дракона.
К этому моменту монах уже пересек границу небытия и находился за гранью смертного мира, поэтому увидеть его мог только тот человек, который найдет и принесет душу Чу Ваньнина. По этой причине, несмотря на то, что Ши Мэй и Сюэ Мэн в оговоренное время пришли к мосту, стоящего на берегу реки монаха они не заметили. Хотя на первый взгляд образцовый наставник казался невозмутимым, однако с каждой минутой его пальцы перебирали четки все быстрее и быстрее.
Цзин!
Внезапно прокрученная бессчетное количество раз медная нить порвалась и бусины солнца и луны посыпались на землю, как первые капли дождя.
Глаза Хуайцзуя широко открылись, плотно сжались губы, а лицо вмиг утратило краски.
Подобное было плохим предзнаменованием. Он погладил оставшиеся на нити бусины, посмотрел на те, что лежали на земле, а затем перевел взгляд на реку. Брызги воды в лучах восходящего солнца блестели, как рассыпанный жемчуг… Лицо ушедшего в свои мысли монаха постепенно становилось все более бледным и лишенным жизни.
— Образцовый наставник! — неожиданно кто-то позвал его. — Образцовый наставник! — этот юный голос был полон ликования и живого тепла.
Хуайцзуй немедленно повернулся на зов и сразу же увидел Мо Жаня, который бежал к нему. В руках он держал духовный фонарь, в глубине которого трепетали, то и дело сливаясь, два огонька — алый и золотой.
Утреннее солнце слепило глаза, но казалось, лучистые глаза этого юноши горят еще ярче. Раскрасневшийся и задыхающийся от быстрого бега и волнения, он остановился около Хуайцзуя.
— Я нашел его! — Мо Жань сдул со лба выбившиеся из хвоста и упавшие на лицо волосы и бережно протянул монаху фонарь с душой Чу Ваньнина. — Он согласился идти со мной… Он вот… он вот здесь. — Мо Жань не отрываясь смотрел на духовный фонарь в своих руках. Было видно, что он колеблется, не решаясь передать душу Чу Ваньнина кому-то другому. Когда он все же протянул фонарь Хуайцзую, монах поднял руку, останавливая его.
Облегченно выдохнув, монах осмотрел юношу с ног до головы, а затем сказал со смехом:
— Раз уж ты его нашел, держи крепко и мне не отдавай.
Мо Жань очень осторожно прижал фонарь к своей груди.
Хуайцзуй взял прислоненный к дереву посох и дотронулся им до глади воды. Капля, упавшая с посоха, стала бирюзовой и, вернувшись в реку, превратилась в плот из зеленого бамбука, скрепленного белой веревкой.
— Дело не терпит отлагательств. Прошу, благодетель, скорее взойди на плот.
Ни для кого в мире живых не было тайной, что воды горного источника Пика Сышэн впадали в реку мертвых, что была частью Подземного мира. Однако попасть в Преисподнюю, справившись вниз по реке, было невозможно, ведь миры были разделены магическим барьером, препятствующим их слиянию.
Однако плот, созданный великим мастером Хуайцзуем, был наделен способностью соединять Инь и Ян в одной точке, существуя в обоих мирах. На этом плоту Мо Жань вместе с душой Чу Ваньнина быстро преодолел тысячи ли и полдня спустя достиг водопада, который был границей Призрачного Царства.
Стена воды, за которой был скрыт мир мертвых, казалось, не имела ни конца ни края и была необъятна, как сама вселенная. Вода, подобно занавесу из прозрачных бусин, падала вниз с отвесной скалы и, разбиваясь о землю миллионами брызг, превращалась в туманную дымку.
Прежде чем Мо Жань успел что-то рассмотреть, течение подхватило бамбуковый плот и затянуло прямо в пасть водопада, похожего на огромного ненасытного доисторического монстра. Он был не готов к тому, что струи воды, словно бесчисленные острые кинжалы, в тот же миг пронзят его плоть, стремясь разорвать и уничтожить живого человека.
— Учитель!
Даже в минуту смертельной опасности Мо Жань переживал лишь за духовный фонарь, который он крепко прижимал к своему сердцу. Даже увлеченный в бешеный водоворот, когда небо и земля множество раз поменялись местами, Мо Жань все так же крепко сжимал фонарь в своих руках...
Он не знал, сколько это длилось, но наконец оглушительный рокот водопада перестал резать его уши.
Ливень, что причинял боль, словно казнь «тысячи надрезов[1]» также мгновенно стих.
[1] 凌迟 língchí линчи — казнь «тысячи надрезов»: древняя пытка, постепенное срезание кожи и частей тела с еще живого человека.
Мо Жань медленно открыл глаза и с облегчением вздохнул, когда убедился, что фонарь в его руках цел. Когда же он поднял голову, то потерял дар речи от картины, что предстала перед его глазами.
Водопад на границе Инь и Ян исчез. Теперь их бамбуковый плот медленно плыл по глади огромного чернильно-синего озера, в котором, казалось, отражались миллионы маленьких звезд. Это бесчисленные души, сбившись, как рыба в косяки, дрейфовали в глубине темных вод. Тусклый лунный свет освещал берега озера, заросшие цветущим тростником, и белый пух[2] кружился в воздухе над водой.
[2] 芦花 lúhuā лухуа — летучка (пух) семян тростника.
В глубине зарослей можно было разглядеть силуэты двух людей. Движущиеся словно во сне мужчина и женщина затянули песню, исполненную печали и отрешенности:
— Тело мое сброшено в пучину, руки и ноги сгнили и стали грязью. Череп мой лежит в чистом поле, глаза вытекли, волосы стали пылью. Мое сердце пожрал большой рыжий муравей, огромный гриф клюет мои кишки… Моя душа вернулась домой… Моя душа вернулась домой…
Чистые воды реки мертвых всегда текли на восток, и ее течение нельзя было обратить вспять.
Мо Жань плыл на бамбуковом плоту уже довольно долго, как вдруг заметил в темноте высокую арку. Подплыв поближе, он увидел, что это потрясающее воображение величественное сооружение было создано руками очень умелого мастера, уделившего много внимания даже мельчайшим деталям. Нависающая над водой арка была похожа на благородного зверя, увенчанного ожерельем из янтарных бусин и украшенного инкрустациями и накладками из золота, нефрита и кости. Несмотря на свою красоту и величие, этот зверь был коварен и безжалостен к своим жертвам. Поджав под себя мощные лапы, испокон веков он вглядывался в бескрайнюю ночь и, разинув свою истекающую кровью пасть, ждал, когда бесчисленные души сами приплывут и упадут ему в желудок.
Вблизи можно было разглядеть пронзающие небо остроконечные башенки, похожие на обнаженные клыки. Сама же голова зверя была исполнена грозного величия создания, вечность внимающего жалобам душ на несправедливость мира.
Когда они приблизились к арке, душа Чу Ваньнина в фонаре выказала беспокойство. Скрытое шелком золотистое сияние то меркло, то ярко вспыхивало.
Почувствовав его тревогу, Мо Жань наклонился и, почти прикоснувшись губами к фонарю, прошептал:
— Все хорошо. — Он обнял фонарь и влил в него еще немного своей духовной силы. — Учитель, не бойтесь. Я здесь.
Огонек души, немного померцав, опять загорелся ровным золотым светом.
Не удержавшись от улыбки, Мо Жань посмотрел на него из-под полуопущенных ресниц, погладил фонарь и еще крепче прижал его к себе.
В темноте ночи перед ними вспыхнула надпись: «Адские врата». Каждый ослепляющий взгляд иероглиф был словно только что написан кровью живых людей.
Бамбуковый плот наконец пристал к берегу, и Мо Жань ступил на вымощенную глиной дорогу в Царство Мертвых, от которой исходил явственный запах свежей крови.
Чем дальше он уходил по этой дороге, тем больше у него появлялось попутчиков. Тут были мужчины и женщины, старики и дети, встретился даже мертворожденный младенец, который не мог говорить и только горько плакал. Вне зависимости от того, кем ты был в смертном мире: правителем или крестьянином, генералом или солдатом, купцом или нищим попрошайкой — сейчас все шли по одной дороге в Призрачное Царство. И неважно, сколько ты нажил за жизнь и сколько ритуальных денег сожгли на твоих похоронах, этот трудный путь каждый должен был пройти сам.
Мо Жань влился в поток душ и вместе со всеми двигался ко входу в Преисподнюю.
У ворот их встретил всего один стражник, который сидел, обмахиваясь тростниковым веером[3]. Судя по одежде, он был обычным солдатом, которого смерть настигла на поле боя, когда ему вспороли живот, поэтому время от времени его кишки выпадали наружу.
[3] 蒲扇 púshàn пушань — веер из душистого тростника или из листьев рогоза.
Раздраженно запихнув выпавшие внутренности назад рукояткой веера, он поднял глаза на подошедшую душу недавно умершего человека и лениво спросил:
— Имя?
— Сунь Эру[4].
[4] 孙二五 sūn èrwǔ — плохой росток, где 二五 можно перевести как «дурной»/«дурак»; филос. две жизненные силы и пять стихий; будд. два вида прозрения (頓 мгновенное и 澌 постепенное).
— Причина смерти?
— Я умер от старости.
Страж у ворот взял большую печать и небрежно приложил к телу духа. Душа вспыхнула, и в руках у стража появилась табличка «смерть от старости», которую он передал Сунь Эру со словами:
— Не потеряй эту бирку. Если потеряешь, за новой придется идти в Семнадцатый Дворец. Следующий.
Сунь Эру заволновался. Впрочем, наверное, каждый умерший будет волноваться о следующей жизни, как бы храбр и умен он ни был в прошлой.
— А когда я предстану перед Судом? Я правда порядочный человек! При жизни даже курицы не обидел и никогда не лез на рожон. Могу же я переродиться в здорового ребенка с успешной судьбой или хотя бы жениться на девушке из богатой семьи…
Преисполнившись беспокойства о своем будущем, старик болтал, не умолкая ни на минуту.
Страж, который слушал вполуха, только отмахнулся:
— Суд? Под призрачным солнцем так много душ ждут Суда. До тебя очередь дойдет не раньше, чем лет через восемь или десять, а до тех пор будешь, как все, жить в Призрачном Царстве. Только прибыл, а уже так многого хочешь. Чем ты лучше других? Подойдет твоя очередь — тогда и расскажешь Судье, убивал ли ты куриц и не женился ли на снохе. Следующий.
Сунь Эру был так ошеломлен, что даже стал заикаться:
— Восемь или десять лет?
Мо Жань, стоявший в очереди, тоже удивился:
— Что? Так долго ждать Суда для перерождения?
— Конечно, только если ты не совершил тяжкое преступление, или твои души не вступили в открытый конфликт с друг другом. Тогда, конечно, другое дело, — страж злобно хохотнул, от чего его кишки опять вывалились наружу, и ему опять пришлось запихивать их обратно. — Тем, кто попадает на Восемнадцатый уровень Ада, долго ждать не нужно.
— … — Мо Жань.
Этот дурной старик Сунь все еще обдумывал то, что услышал. Он хотел было задать еще какой-то вопрос, но терпение стража подошло к концу. Он нетерпеливо отмахнулся и сказал:
— Иди уже. Все души в конце концов переродятся. А вы, почтенный старец, только задерживаете других. Следующий!
Подгоняемый веером Сунь Эру вынужден был уйти.
Следующей была молодая и все еще красивая девушка, чье лицо украшал густой слой румян и пудры. Бросив на стражника кокетливый взгляд, присущий женщинам определенной профессии, она тихо сказала:
— Господин офицер, я, юная дева Цзюнь Хуа-эр, была зарезана злодеем…
В этой длинной очереди у ворот в Чистилище души были подобны рыбам, что пытаются прокормиться в мутной воде: каждая из них лелеяла свои желания и планы.
Среди собранных в этом месте тварей всех мастей вечно царил хаос и неразбериха и любые принципы мира смертных переставали действовать. Страшно подумать, что случилось бы, если бы их раскрыли сейчас. Мо Жань опасливо прижал к себе духовный фонарь.
Ему нужен был только его Учитель, все остальное не имело никакого значения.
Все, чего он хочет, — это найти потерянную часть души Чу Ваньнина.
— Имя?
Страж у ворот широко зевнул и поднял глаза на Мо Жаня.
Мо Жань только собирался открыть рот, чтобы ответить, как страж ворот, видимо, почувствовав, что с его душой что-то не так, вдруг вскочил на ноги и хищно уставился на него.
— …
Мо Жань проник в Преисподнюю втайне, кроме того, он уже один раз умер, поэтому не знал, насколько странным выглядит его дух в глазах окружающих призраков. К тому же у него в руках был фонарь, в котором пряталась часть души другого человека, что тоже не могло не вызвать вопросов. Однако в Призрачное Царство по-другому было не войти, так что в любом случае им нужно было преодолеть это препятствие.
Мо Жань заставил себя спокойно встретить взгляд охранника, который, щурясь, продолжал внимательно изучать его.
Притворившись, что не понимает, что происходит, юноша ответил на заданный ему ранее вопрос:
— Мо Жань.
Стражник не проронил ни звука.
Хотя внутри Мо Жаня барабаны били тревогу, на его лице не дрогнул ни один мускул:
— Совершенствуясь[5], я так увлекся, что обезумел[6], и вот так умер. Прошу вас, господин офицер, выдайте мне бирку.
[5] 修道 xiūdào — чинить дорогу; исправлять путь; совершенствоваться (в чем-л.); будд.: путь самосовершенствования; даос. совершенствование в Пути-Дао. От переводчика: скорее всего, речь идет о состоянии, известном как “искажение ци”, при котором накопленная заклинателем светлая энергия становится нестабильной, после чего заклинатель впадает в безумие, а потом и умирает.
[6] 走火入魔 zǒuhuǒ rùmó — помешаться на чем-то, увлекаться до безумия; утратить связь с реальностью.
Автор: Жоубао Бучи Жоу. Перевод: Feniks_Zadira, Lapsa1
< Глава 104 ОГЛАВЛЕНИЕ Глава 106 >
Глоссарий «Хаски» в виде таблицы на Google-диске
Арты к главам 101-110
Наши группы (18+): VK (частное), Telegram, Blogspot
Поддержать Автора (Жоубао Бучи Жоу) и пример как это сделать
Поддержать перевод: Patreon / Boosty.to / VK-Donut (доступен ранний доступ к главам).
Комментарии
Отправить комментарий