Глава 104. Пельмешки[1] Учителя
[1] 抄手 chāoshǒu чаошоу — пельмешки-ушки (мелкие пельмени-клецки), суп с пельмешками (блюдо провинции Сычуань).
В темноте ночи огоньки фонариков блуждали по Пику Сышэн в поисках части неприкаянной души.
Стоило Мо Жаню зажечь духовный фонарь, и для живого человека сам он стал невидимым, превратившись в подобие призрака. Юноша спустился с горы по лестнице из голубого известняка, по пути заглянув во все галереи и беседки.
Павильон Алого Лотоса, Прощальный Зал Шуантянь, Терраса Саньшэн…
Он побывал в каждом уголке Пика, однако не встретил даже тени души, которую так искал.
В какой-то момент Мо Жань не смог отогнать мысль о том, что он так измотал Учителя при жизни, что после своей смерти тот больше не желает его видеть.
От одной этой мысли он почувствовал себя так, словно упал в прорубь, и побежал не разбирая дороги, сминая бурьян и заросли сухой травы. А потом он поднял глаза и увидел тень, уже ступившую на мост Найхэ. Исполненный печали одинокий силуэт выглядел таким уязвимым и зыбким на холодном ветру. Мо Жань почувствовал, как в один миг вспотели его ладони, а сердце застучало, как боевой барабан.
— Учитель… — он бросился к человеку на мосту.
Но стоило душе оглянуться, и он понял, что обознался. Видимо, этот незнакомый ученик погиб, когда раскололись небеса. Призрак поднял на Мо Жаня затуманенный взгляд, и тот увидел, что половина его лица превратилась в кровавое месиво.
— Прости... я ошибся, – промямлил Мо Жань и поспешил пройти мимо.
Утратившая сознание душа никак не отреагировала, просто проводила Мо Жаня взглядом, в котором не было и тени разума. Эта опустевшая оболочка напомнила ему сброшенный шелкопрядом кокон, в котором уже никогда не зародится жизнь.
Все внутри него сжалось в тугой комок.
А если телесная душа учителя превратилась в такой же оживший, но лишенный разума призрак? Тогда, даже если он найдет его, как сможет удержать такую душу до рассвета?
Сердце зашлось от захватившей его паники, и он побежал еще быстрее.
В какой-то момент Мо Жань с удивлением осознал, что ноги сами принесли его к двери, ведущей в Зал Мэнпо. Про себя он подумал, что Учитель никогда не любил принимать пищу вместе со всеми, так что вряд ли его душа пришла бы в подобное место.
Он отвернулся от двери, собираясь уйти, как вдруг из Зала Мэнпо донесся тихий вздох. Этот звук был очень слабым, почти не различимым, однако в мозгу Мо Жаня он прозвучал подобно громовому раскату.
С трудом сохраняя равновесие, он одним ударом распахнул дверь и дрожащей рукой поднял выше духовный фонарь. Словно первый луч восходящего солнца, слабый свет фонаря осветил фигуру в белом.
Ногти впились в ладони, костяшки пальцев стали мертвенно-белыми.
Мо Жань выдохнул:
— Учитель…
Часть души Чу Ваньнина одиноко стояла посреди огромной кухни. Его фигура казалась очень бледной, словно нарисованной на очень старой картине, краски которой выцвели за столетия, однако, несомненно, это был он.
На нем было то запятнанное кровью белоснежное одеяние из шелка ледяного тумана, в котором он был, когда умер. Весь его облик был пронизан нежной грустью и печалью. Белая кожа была еще бледнее, чем обычно, а сам силуэт словно тонул в туманной дымке. Казалось, что хватит и случайного порыва ветра, чтобы в один миг развеять этот слабый отпечаток души.
Мо Жань обхватил фонарь ладонями и неотрывно смотрел на призрачное видение[2] перед ним.
[2] 镜花水月 jìnghuā shuǐyuè цзинхуа шуйюэ — цветок в зеркале, луна на воде (как отражение цветка в зеркале и луны в воде) — призрак, мираж, иллюзия, несбыточная мечта.
Он хотел сразу же броситься к нему, но безумно боялся, что спугнет хрупкую душу и она сбежит от него.
Однако если из-за своего страха он промедлит чуть дольше, то может и опоздать и эта иллюзия рассеется.
Пока тысячи мыслей атаковали его, сам Мо Жань замер на месте, не в силах сделать первый шаг. Глаза покраснели, сердце сжалось от стыда. Он чувствовал себя таким никчемным и виноватым, недостойным даже стоять рядом с Учителем, поэтому не мог приблизиться и не знал, куда деться от стыда.
Свет в фонаре чуть затрепетал.
Присмотревшись, Мо Жань увидел, что Чу Ваньнин усердно трудится над чем-то. Каждое его движение было исполнено беспокойства и несвойственной ему неловкости.
Чем же занимается Чу Ваньнин?
Мо Жань все же подошел ближе и встал за спиной Учителя, желая помочь неприкаянной душе. Но стоило ему увидеть, чем именно тот занят, он застыл, словно громом пораженный. Первый шок быстро сменился болью. Словно бешеный пес, она разинула свою истекающую кровавой пеной пасть и свирепо впилась ему в загривок.
Мо Жань отступил. Потеряв дар речи, он потряс головой, пытаясь прийти в себя.
Даже если бы ему воткнули в сердце иглу, а потом вырвали его голыми руками, разорвали сосуды и порубили в кашу все органы, его боль не была бы такой невыносимой.
Он видел только руки Чу Ваньнина, которые тот стер в кровь, когда тащил его по всем трем тысячам ступеней, ведущим на Пик Сышэн. Этими лишенными кожи окровавленными пальцами Чу Ваньнин задумчиво провел по кухонному столу.
Столу, на котором были разложены мука, приправы и мясная начинка.
Рядом на огне стоял котел, вода в котором уже давно бурлила.
Но этот неумеха даже не знал, что нужно сделать огонь слабее. Над кипящим котлом поднимались облака пара, погрузив кухню в туман, за которым было сложно рассмотреть детали.
Наверное, именно из-за этого пара глаза Мо Жаня наполнились влагой.
Между тем Чу Ваньнин, а точнее, телесная часть его души, медленно лепил из тонкого теста маленькие пельмешки-ушки. Когда-то эти руки были очень ловкими и умелыми, прекрасно управлялись с любым оружием, кистью и слесарными инструментами. Вряд ли было хоть что-то, с чем не могли бы справиться эти тонкие подвижные пальцы.
Но сейчас руки Чу Ваньнина были изувечены и дрожали, когда он очень аккуратно заворачивал в тесто начинку.
— …
Мо Жань поднял руку и изо всех сил принялся тереть свои покрасневшие глаза. Все слова словно застряли в горле.
Наконец вспомнив про давно кипящую воду в котле, Чу Ваньнин повернулся спиной к Мо Жаню. Если бы вода в котле выкипела, ему бы пришлось начинать все с начала.
Учитель потянулся к котлу и ласково коснулся его.
Да, прямо у него на глазах Чу Ваньнин засунул руку в кипящий котел.
Мо Жаню наконец удалось справиться со своими душевными муками. Он обошел стол и встал перед Учителем.
Теперь он мог рассмотреть его как следует.
После разделения души на три части каждая из частей что-то теряла. Это могла быть память, разум или возможность воспринимать мир извне при помощи органов чувств...
Вернувшаяся душа Чу Ваньнина частично утратила зрение и слух, поэтому он действовал так неловко, постоянно натыкался на разные предметы и не мог понять, где и что находится. Однако, несмотря на это, он все еще пытался сам приготовить чашу с таким не самым изысканным блюдом, как пельмешки в бульоне. Можно было подумать, когда Учитель был жив, он в самом деле любил лепить пельмени, и в этом облаке пара он наконец смог почувствовать умиротворение.
От этой картины Мо Жань почувствовал, что его сердце вот-вот разорвется. В какой-то момент небо и земля поменялись местами, весь его мир закружился перед глазами в сумасшедшей пляске и все мысли вылетели из головы. Все, на что он сейчас был способен, — это стоять и смотреть на Учителя.
Бах!
В тот миг, когда его глаза встретились с пустым взглядом осколка души Учителя, Мо инстинктивно дернулся и сбил горшочек с солью со стола.
Чу Ваньнин также вздрогнул, на его испачканном кровью лице отразилось беспокойство.
— Ты хочешь взять что-то?.. — хриплый голос раздался совсем близко от него. На мгновение горло юноши опять перехватило от захлестнувшей вины и стыда. — Я могу чем-то помочь?
Теперь Чу Ваньнин выглядел слегка удивленным, однако, поскольку его душа была неполной, его разум и настроение были неустойчивы и он очень быстро успокоился.
Каждое наполненное мольбой о прощении слово давалось Мо Жаню с большим трудом:
— Учитель, позвольте мне помочь вам, ладно?..
Вода кипела в котле. На этой кухне сегодня мертвый выглядел теплым и полным энтузиазма, а живой был мрачен и молчалив.
Прошло довольно много времени, пока Мо Жань услышал знакомый голос Чу Ваньнина, чистый и нежный, как куньшаньский нефрит:
— А, ты уже пришел?
— Да…
— Тогда иди сюда. Подожди немного, осталось только сварить эти пельмешки, и ты можешь отнести их Мо Жаню.
— ..!
Ошеломленный Мо Жань замер, не понимая, о чем он говорит.
Чу Ваньнин тем временем один за другим опустил в котел белоснежные пухлые пельмешки. Из-за пара черты его лица утратили резкость, весь его облик стал расплывчатым и зыбким, но при этом более нежным и уязвимым. А затем Учитель продолжил:
— Вчера я был вынужден опять строго наказать его — должно быть, теперь он ненавидит меня. Сюэ Мэн сказал, что раньше он никогда не отказывался от еды. Когда отнесешь ему эти пельмешки, не говори, что они от меня. Боюсь, тогда он откажется их есть.
В голове Мо Жаня царил хаос. Кажется, завеса над тайной, отравившей половину его жизни, вот-вот падет, ведь хрупкий росток правды, так долго скрытый во тьме, уже пробивался сквозь каменистую породу и был готов вырваться наружу.
— Учитель…
Чу Ваньнин горько рассмеялся:
— Боюсь, я слишком строг с ним. Впрочем, если он и дальше будет делать, что хочет, его вздорный характер не изменится… Ладно, забудь. Лучше помоги мне найти чашу с толстыми стенками. А то на улице очень холодно, пока будешь нести, все остынет.
Росток пробил землю.
Мо Жань почти наяву слышал звук, с которым он расколол камень, а потом внутри его сознания что-то с громким треском сломалось. Воспоминание, подобное острому когтю, вскрыло скорлупу и с громким демоническим визгом вырвалось наружу, накрыв Мо Жаня с головой!
В одно мгновение в глазах потемнело.
Пельмешки.
Ши Мэй.
Учитель.
…
Конечно, это был тот самый первый раз, когда он узнал вкус пельмешек, приготовленных Ши Мэем. В тот день он допустил ошибку и сорвал цветущую ветвь с редкого дерева, выращенного супругой хозяина Пика, и за это Чу Ваньнин его сурово наказал. Используя Тяньвэнь, он до крови рассек кожу на его спине и обратил его сердце в остывший пепел.
Мо Жань лежал на кровати, отказываясь вставать, и все его мысли были лишь о том, что он сорвал эти цветы, только чтобы подарить их Учителю, а за это его безжалостно отхлестали плетью. Тогда он думал, что ослеп, когда впервые увидел Чу Ваньнина, и только такая глупая свинья, как Сюэ, могла поверить, что в сердце этого человека живет нежность и он захочет позаботиться о нем.
В тот же день Ши Мэй пришел к нему с миской дымящихся горячих пельмешек в бульоне, щедро сдобренном перцем чили. Он легкой походкой вошел в его комнату и заговорил с ним своим мягким, бархатным голосом. Тогда этот теплый голос, горячее сердце и обжигающий бульон с пельмешками отогрели его и он почувствовал симпатию к Ши Мэю и разочаровался в Учителе.
Но кто знал...
Откуда ему было знать?!
У каждой души, что возвращалась в мир смертных, были свои причины. Некоторые из них, как Ло Сяньсянь, хотели увидеть, что случилось с близкими после их смерти. Другие, как тот паренек у моста, хотели просто прогуляться по знакомым местам.
Телесная Душа Чу Ваньнина почти утратила зрение и слух, даже не всегда понимала, где он находится, однако она вернулась, потому что внутри этого человека даже после смерти жила вина за допущенные ошибки.
Он хотел все исправить.
Поэтому на этот раз Чу Ваньнин должен был принять решение, отличное от того, что он принял при жизни.
Учитель вытащил сваренные пельмени-ушки и сложил их в чашу, добавил нарезанный зеленый лук, залил молочно-белым бульоном и добавил красное масло чили.
Он уже протянул чашу «Ши Мэю», как вдруг остановился на полпути.
— Все-таки на этот раз я был с ним слишком жесток, – пробормотал Чу Ваньнин.
На какое-то время он замолчал.
— Не надо. Не ходи. Я сам пойду к нему и извинюсь.
Мо Жань застыл в оцепенении, его лицо стало таким же бледным, как душа перед ним.
Раньше он считал, что Учитель такой же холодный и бесчувственный, что сердце его давно замерзло и покрылось коркой льда. Он никогда и подумать не мог, что на самом деле Учитель так заботится о его благе...
То единственное сожаление, что он не может отпустить в этом мире, связано с ним...
…он вернулся, чтобы извиниться.
Лед растаял, вода стала бескрайним океаном.
Мо Жань медленно поднял руку и уткнулся лицом в ладонь.
Его плечи тряслись.
Бездушный, как железо? Холодный, как железо?
Нет, все не так…
Горло сдавило от рыданий, и Мо Жань упал на колени. Он стоял на коленях перед призраком, который даже не мог его видеть. Мо Жань поставил духовный фонарь у ног Учителя и снова попытался заговорить, но из груди вырвался только хрип. Он мог лишь плакать кровавыми слезами и в конце концов сорвался и завыл в голос.
На коленях перед Чу Ваньнином.
Нет, все не так…
На пыльном полу он согнулся в три погибели и ухватился за окровавленный край одежды Чу Ваньнина.
Если сердце Чу Ваньнина из холодного железа, то его — из бездушного черного камня. Все его прошлое — череда недоразумений. Он так сильно ошибался… только…
— Учитель… Учитель, — он весь съежился, сжался в клубок от раздирающей его изнутри боли. — Я так виноват. Умоляю тебя… пойдем со мной… Я умоляю тебя… пойдем домой. Я так ошибался, я такой ужасный человек. Я не виню тебя, я не ненавижу тебя! Это я оступился, я виноват! Если хочешь, можешь бить и бранить меня сколько вздумается. Я никогда не отвечу ударом на удар. Учитель, вернись, и я сделаю все, что скажешь… Я буду почитать тебя, любить тебя, дорожить тобой…
Однако подол одежды Чу Ваньнина в его пальцах был призрачным и зыбким. Казалось, еще мгновение, и он растает в его руке.
В эту минуту Мо Жань был готов сам разорвать грудь и отдать свое сердце, лишь бы услышать, как оно снова бьется в теле Чу Ваньнина. Он хотел бы отдать ему всю свою кровь, лишь бы вновь увидеть краски на этом бледном лице.
Сейчас Мо Жань страстно желал сделать хоть что-то, чтобы исправить свои ошибки.
— Учитель, — он больше не сдерживал рыдания. – Давай начнем все сначала, ладно?..
Перед Пагодой Тунтянь, под той цветущей яблоней...
Уважаемый Наставник, который всем своим обликом напоминал ласкового белоснежного кота, поднял голову и лениво приоткрыл глаза феникса. На верхних ветках несколько цикад запели свою песню. Перед ним стоял юноша и улыбался.
— Господин бессмертный! Господин бессмертный, я так долго наблюдаю за вами. Почему вы меня не замечаете?
В мгновение ока пролетели двадцать лет, две жизни.
Все ушло.
Он действительно наглец и бесстыдник, волчонок с волчьим сердцем[3], раз все еще смеет просить…
[3] 狼子野心 lángzǐ yěxīn ланцзы есинь «у волчонка сердце волка» — обр. в знач.: волчья натура, неукротимый, неисправимый, трудновоспитуемый человек; указывает на коварные замыслы, злые намерения.
Учитель, давай начнем все сначала.
Давай, а?
Прошу, Учитель, позаботься обо мне, ладно?..
Автор: Жоубао Бучи Жоу. Перевод: Feniks_Zadira, Lapsa1
< Глава 103 ОГЛАВЛЕНИЕ Глава 105 >
Глоссарий «Хаски» в виде таблицы на Google-диске
Наши группы (18+): VK (частное), Telegram, Blogspot
Поддержать Автора (Жоубао Бучи Жоу) и пример как это сделать
Поддержать перевод: Patreon / Boosty.to / VK-Donut (доступен ранний доступ к главам).
Наверное я достала. Но все ещё не понимаю, что в нем нашел Учитель
ОтветитьУдалитьДурацкий шимэй еще и посмел присвоить себе готовку пельменей! 😤
ОтветитьУдалитьШи Мэй бесит меня, он ведь потом мог сказать Мо Жаню, что это не он готовил, а учитель.
ОтветитьУдалить