ТОМ II. Глава 208. Учитель, ты уверен, что хочешь, чтобы я спрятался под кроватью? Новелла: «Хаски и его Учитель Белый Кот»

Глава 208. Учитель, ты уверен, что хочешь, чтобы я спрятался под кроватью? 18+

Мо Жань несколько раз пытался заговорить, но в итоге лишь беззвучно шевелил губами. Виски болезненно пульсировали, а бешено бегущая по венам кровь, казалось, еще немного — и просто вскипит в жилах. Он был готов отпустить поводья и выложить все как есть, но в следующий момент его пылающее тело бросило в холод и, казалось, даже кончики пальцев покрылись коркой льда.

— Учитель.

— …

— На самом деле… я… — когда Мо Жаню все-таки удалось открыть рот, у него с трудом получилось выдавить только эти четыре слова, прежде чем его мысли опять смешались и он потерянно замолчал.

Почему он вообще решил, что должен все рассказать?

Все это было в его прошлой жизни, с которой он покончил во Дворце Ушань. Он ведь в самом деле умер тогда и теперь является лишь хранителем тех воспоминаний… Так почему он должен рассказывать об этом?

Конечно, признание облегчит его совесть, но действительно ли это правильный выбор?

Ведь сейчас все так хорошо: ему при встрече улыбается Сюэ Мэн, Чу Ваньнин теперь его возлюбленный, дядя и тетя в добром здравии, и даже Ши Мэй все еще жив… разве может быть что-то важнее этого? Даже если ему придется мучиться от чувства вины и всю жизнь прожить как беглый преступник, он не хотел своими руками разрушить все, что имел сейчас.

Но, как ни крути, были вещи, которые он все равно должен был рассказать. Ведь теперь, когда Мо Жань окончательно убедился в том, что закулисный злодей переродился вместе с ним, только он мог предупредить людей о надвигающейся опасности и помочь им встретить ее во всеоружии. Небеса даровали ему шанс искупить свою вину за былые преступления, и, вероятно, сама эта возможность возродиться, сохранив память о прошлых ошибках, была дана ему именно для того, чтобы в нужный момент он мог бесстрашно выступить вперед и остановить надвигающуюся бурю.

Даже если это будет стоить ему жизни.

Мо Жань закрыл глаза. Его трясло, между ресниц запутались так и не пролитые слезы.

Он не боялся проститься с жизнью, ведь, в конце концов, один раз он уже умер, но в этом мире были вещи пострашнее смерти. Чтобы понять это, ему хватило его прошлой жизни... Тогда, чтобы сбежать от этих вещей, он принял решение покончить с собой. В те годы, особенно после смерти Чу Ваньнина, он все время убегал, пытаясь оторваться от преследующего его незримого зверя, но именно сейчас этой твари удалось загнать его в угол.

Он уже чувствовал острые когти на своем горле.

Обреченный на одиночество, покинутый близкими[1] и презираемый всем миром во веки веков.

[1] 众叛亲离 zhòngpàn qīnlí чжунпань циньли «народ отвернулся и родственники покинули» — обр. в знач.: оказаться в полной изоляции.

Он знал, что ему не сбежать… не скрыться от этого…

От ужаса Мо Жань беззвучно заплакал. Слезы неудержимым потоком потекли по его щекам, падая на пол, как первые капли надвигающегося ливня.

Изо всех сил пытаясь подавить дрожь в голосе, он сказал:

— Прости… я… я не знаю, как это сказать… я правда… я…

Вдруг пара сильных рук крепко обняла его со спины.

Мо Жань широко распахнул глаза, когда осознал, что Чу Ваньнин подошел сзади и заключил его в объятия.

— Если ты не хочешь говорить об этом, тогда не говори, — донесся приглушенный голос из-за его плеча. — У каждого есть свои секреты… и любой может оступиться.

Мо Жань замер.

Чу Ваньнин понял его без слов?

Он понял… впрочем, разве могло быть иначе, ведь Чу Ваньнин всегда видел его насквозь. Сколько раз Учитель был свидетелем того, как провинившийся Мо Жань в панике признавался в своих грехах, искренне и фальшиво, неохотно и от чистого сердца.

И хотя Чу Ваньнин не знал, в чем провинился Мо Жань, ему было совершенно ясно, что тот, невзирая на мучительность признания былых ошибок, через силу пытается заставить себя сделать это.

— Учитель…

— Если это дело так сильно тебя беспокоит и ты хочешь поговорить об этом, тогда скажи как есть. Я здесь и готов выслушать тебя, — сказал Чу Ваньнин, — но если тебе больно говорить об этом и ты решишь, что лучше промолчать, я не буду тебя расспрашивать... Я знаю, что в будущем ты больше никогда не совершишь ничего подобного.

Сердце Мо Жаня будто пронзили ножом.

Он почти незаметно покачал головой: нет, все не так…

Все не так просто, как ты думаешь… далеко не так просто…

«Учитель, я ведь не цветы срывал там, где их рвать нельзя. Я убивал людей, проливал реки крови и складывал горы из костей. Я разрушил большую часть мира совершенствования и уничтожил тебя».

Он снова замер, чувствуя, как неподъемный груз вины ломает его изнутри.

«Я погубил тебя, Чу Ваньнин!

Так зачем ты утешаешь своего палача… Зачем хочешь облегчить страдания человеку, что когда-то вонзил нож в твое сердце? Зачем перед смертью ты просил, чтобы я отпустил себя?

Почему тогда ты не убил меня?..»

Все его тело трясло. Почувствовав эту дрожь, Чу Ваньнин ошеломленно замер. Первая теплая капля упала на тыльную сторону его ладони.

— Мо Жань… — тихо пробормотал он.

— Я хочу обо всем рассказать.

— Тогда расскажи.

Придя в еще большее смятение, Мо Жань покачал головой:

— Я… я не знаю, как это сказать…

Голос, который до этого момента ему удавалось держать под контролем, наконец сорвался.

— Правда… я правда не знаю, как мне заговорить об этом…

— Тогда ничего не говори. — Чу Ваньнин отпустил его, после чего развернул к себе лицом и в этой непроницаемой темноте ласково погладил его по щеке. Мо Жань попытался увернуться, но Чу Ваньнин и не думал отступать и теперь уже двумя руками обхватил его мокрое от слез лицо.

— Ничего не говори, — повторил он.

— Я…

Внезапно аромат цветущей яблони накрыл Мо Жаня с головой, а потом он почувствовал, как губы Чу Ваньнина коснулись его губ. Кажется, это был первый раз, когда Чу Ваньнин сам поцеловал его. Неуклюже и неловко он приник к его губам и, чуть приоткрыв их языком, проскользнул внутрь горького от слез рта, вовлекая его в обжигающе страстный поцелуй.

Смятение, растерянность, безумие.

Мо Жань тоже не знал, почему так устроены люди, что любовь для них и правда спасительная гавань, в которой можно укрыться от любых душевных мук и страданий. Может быть, в конечном итоге все мы те же животные, которые в процессе совокупления способны забыть обо всем, ведь в погоне за удовлетворением желаний плоти реально лишь удовольствие, которое ты можешь получить здесь и сейчас.

Дать беспомощному сочувствие, а потерявшему надежду — небольшую передышку.

Вот и сейчас все разговоры были забыты. Потерявшись в этом затяжном поцелуе, Чу Ваньнин ощущал, как растет желание Мо Жаня, и даже через одежду мог почувствовать всю его силу и мощь. Поколебавшись, он все же нерешительно протянул руку, чтобы потрогать его, но Мо Жань перехватил его пальцы, переплетая их со своими:

— Сейчас хватит и этого.

Он привлек его в объятия и крепко прижал к себе. Во всем мире только этот человек мог унять его боль и только он был способен очистить его душу.

— Больше ничего делать не нужно, хватит и этого…

Чу Ваньнин молча поднял руку и погладил его лицо. Безо всякой причины он вдруг почувствовал, как сердце сжалось от любви и жалости:

— Такой глупый.

Мо Жань перехватил его вторую руку и, переплетя все десять пальцев с пальцами Чу Ваньнина, прижался лбом к его лбу:

— Как было бы хорошо, если бы я был таким глупым раньше.

Чу Ваньнин чувствовал, что никакие его слова не смогут переубедить Мо Жаня, да у него никогда и не получалось утешать людей, поэтому он неловко потерся о его щеку кончиком носа, а потом снова нежно приник к его губам.

Когда Чу Ваньнин проделывал все это, от смущения у него покраснели кончики ушей, но при этом он изо всех сил старался выглядеть совершенно спокойным и невозмутимым. А ведь он по своей инициативе поцеловал Мо Жаня и даже сам первым обнял его, хотя раньше никогда такого не делал.

— Учитель… — Мо Жань уклонился, но было заметно, что от поцелуя его дыхание заметно участилось, — хватит… не надо, не делай этого.

— Всегда это делал ты, — Чу Ваньнин освободился из его рук, но только чтобы крепко обнять его за шею, — но сегодня ты будешь слушаться меня.

— Учитель…

Вглядываясь в эти влажно блестящие в темноте, по-щенячьи ласковые глаза, Чу Ваньнин неловко похлопал его по макушке, чувствуя небывалый прилив облегчения и нежности.

— Будь паинькой[2].

[2] 乖 guāi гуай — послушный, милый (ребенок).

В кромешной темноте они целовались и ласкали друг друга, привалившись к стене. Нежные поцелуи превратились в неистовые, неистовые — в страстные, а страстные — в яростные и по-мужски свирепые, наполненные животной похотью и неутолимой жаждой.

— Учитель… Ваньнин…

Мо Жань снова и снова звал его по имени. Жалобно, страстно, безумно и виновато.

Стоило Чу Ваньнину подарить ему хоть немного любви, и он почувствовал себя так, словно выпил самое сильное в мире любовное зелье.

В конце концов Мо Жань отбросил все тягостные мысли. Крепко притиснув Чу Ваньнина к стене, он вжался в него всем телом и начал яростно целовать, давая выход своему безумному желанию. Довольно скоро они стали задыхаться от недостатка воздуха, уголки их глаз покраснели, а сердцебиение участилось. Между поцелуями Чу Ваньнин вдруг чуть отстранился и, нахмурившись, сказал:

— Свет…

— Разве он уже не погашен?

Продолжая целовать его губы, облизывать мочки ушей и шею, Мо Жань услышал, как Чу Ваньнин, старательно сдерживая желание застонать, прошептал ему на ухо:

— Нет, зажги…

Мо Жань замер.

— Хочу видеть тебя, — сказал Чу Ваньнин.

Зажегся свет.

Тьма ушла.

Первым, что он увидел, были блестящие и ясные, упрямые и решительные, самые прекрасные в мире глаза Чу Ваньнина. Нежный румянец возбуждения лишь слегка коснулся словно покрытого инеем холодного лица, целиком и полностью захватив кончики ушей.

— Я хочу видеть тебя, — повторил Чу Ваньнин.

Мо Жань вдруг почувствовал такую ужасную боль в сердце, что казалось, еще немного — и он умрет... Как мог этот покрытый ранами отвратительный комок плоти, когда-то не знавший жалости и сострадания, под этим любящим взглядом продолжать жить?

Не выпуская Чу Ваньнина из своих объятий, Мо Жань поцеловал его, а потом приложил его ладонь к своей груди — туда, где пульсировало сердце.

— Запомни это место, — сказал он.

— …

— Если когда-нибудь мою вину невозможно будет простить, — потершись кончиком носа о нос Чу Ваньнина, он продолжил таким же тихим низким голосом, — своими руками убей меня. Ударь прямо сюда.

Чу Ваньнин вздрогнул и недоверчиво уставился на него:

— Ты сам понимаешь, что говоришь?

Мо Жань улыбнулся, и в этой прекрасной улыбке, кроме искренности и очарования образцового наставника Мо, отчетливо проступила и толика безумия Наступающего на бессмертных Императора.

— Мое духовное ядро сформировано благодаря тебе, и мое сердце теперь твое. Если однажды мне придется умереть, эти две вещи должны принадлежать тебе. Только тогда я смогу…

Он не стал договаривать.

Растерянность и ужас, которых он никогда раньше не видел в глазах Чу Ваньнина, заставили его умолкнуть на полуслове.

В конце концов Мо Жань опустил взгляд и, горько усмехнувшись, сказал:

— Это просто шутка. Я только хотел сказать…

Он крепко обнял своего любимого. Неизвестно, будет ли у него еще когда-нибудь такой шанс.

— Ваньнин…

«Я люблю тебя, хочу тебя, не могу жить без тебя.

Я так много хочу сказать тебе, но, как и в прошлой жизни, не могу и рта открыть».

Чу Ваньнин все еще находился в растерянности и смятении. Он никак не мог понять, насколько же большую ошибку надо было совершить, чтобы сказать подобное.

Но стоило Мо Жаню поцеловать его, и в его мыслях тут же воцарился хаос, а ведь раньше он так гордился своим умением сохранять холодный разум в любой ситуации. Хотя, может быть, дело было вовсе не в поцелуе Мо Жаня, а в его нежелании думать об этом сейчас.

Отчаяние подогревает страсть, словно капля масла, упавшая на зажженный факел.

Желание вмиг вышло из-под контроля. Охваченные безумием примитивной жажды обладания, они сорвали с друг друга верхнюю одежду, еще не добравшись до кровати. Когда Мо Жань навалился на Чу Ваньнина, придавив его к смятой постели, тот уже не был так застенчив и робок, как в первый раз.

Мужская похоть по сути своей достаточно примитивна и груба, поэтому и удовлетворить ее довольно просто. Быстро справившись с завязками на его исподнем, Мо Жань, склонив голову, начал целовать и посасывать его член. Иногда он поднимал глаза, чтобы в тусклом свете лампы увидеть расфокусированный взгляд Чу Ваньнина и его выгнутую напряженную шею.

Сколько еще раз они займутся любовью?

Два? Один?

Очень скоро они поднимутся на гору Цзяо и, возможно, сразу же столкнутся лицом к лицу с закулисным злодеем. Если против них действительно будет использована техника Вэйци Чжэньлун, единственный человек, который сможет быстро и доходчиво объяснить ее суть людям — это он сам.

После этого все тайное станет явным[3].

[3] 水落石出 shuǐ luò shí chū шуй ло ши чу «вода спала — камни обнажились» — обр. в знач.: все скрытое станет очевидным, все тайное становится явным.

Но сейчас, отчаянно переплетясь с Чу Ваньнином телами на этой постели, он обманывал своего Учителя и самого себя, убеждая, что в будущем у них будет еще множество возможностей.

Что они всегда будут вместе.

Если любовь и страсть могут навечно связать их неразрывными узами, с заката и до полудня он жаждал заниматься с ним любовью и, засыпая, сплестись телами и запутаться в друг друге так, чтобы не распутаться до рассвета. Когда же первый луч солнца рассеет ночную тьму, он мечтал нежными ласками разбудить его, чтобы среди бела дня на сбитой постели они могли предаваться разврату, чувствуя себя такими бесконечно грязными, бесконечно любимыми, бесконечно желанными.

Мо Жань сжал их члены вместе, поглаживая и надрачивая.

Глаза Чу Ваньнина заволокло туманом желания, дыхание стало частым и поверхностным. В такт движениям Мо Жаня его губы чуть приоткрывались и закрывались, а взгляд становился все более расфокусированным и отрешенным.

В самый упоительный момент, когда они были близки к кульминации, внезапно кто-то постучал в дверь.

Чу Ваньнин резко пришел в себя, и румянец возбуждения вмиг сошел с его лица. Мо Жань тут же закрыл ему рот ладонью, не позволяя издать ни звука, так что в комнате вмиг воцарилась тишина. Вот только сам Мо Жань и не думал останавливаться, продолжая яростно двигать другой рукой, доводя их обоих до такой желанной разрядки.

Чу Ваньнин хотел покачать головой, но Мо Жань так крепко держал его, что он только и мог что смотреть на него своими глазами феникса, в которых читались возбуждение и страдание, злость и разочарование.

— Учитель, вы здесь?

Услышав этот голос, Чу Ваньнин рассердился еще сильнее и, зло уставившись на Мо Жаня, тихо хлопнул рукой по деревянному изголовью.

Мо Жань тяжело сглотнул, так что его кадык очень сексуально перекатился, после чего низким севшим голосом пробормотал:

— Да. Я знаю, что это Сюэ Мэн.

— Учитель?.. — так и не дождавшись ответа, Сюэ Мэн пробормотал: — Странно, свет-то горит… Учитель?!

Несмотря на смущение Чу Ваньнина, Мо Жань, похоже, и не собирался обращать внимание на нежданного гостя. Он по-прежнему лежал на нем и с наслаждением предавался разврату. Чу Ваньнину оставалось предположить, что из-за того, что в комнате было довольно темно, Мо Жань принял яростный огонь в его глазах за туманную дымку вожделения.

— Учитель?

Ученик снаружи не собирался уходить, а ученик в его постели не думал останавливаться. Оказавшись между молотом и наковальней, Чу Ваньнин так разозлился, что в отчаянии укусил Мо Жаня за палец. Только после этого Мо Жань отдернул руку и поднял на него свои темные глаза, в которых, казалось, плескалась затаенная обида.

Его тихий голос вдруг стал обжигающе-низким и обволакивающе-вкрадчивым:

— Ты так больно укусил меня…

— От боли не умер, ну и ладно, — прошипел Чу Ваньнин, пытаясь успокоить вконец сбившееся дыхание. Бросив на Мо Жаня суровый предупреждающий взгляд, он ответил человеку за дверью, — я уже в постели, в чем дело?

— Ой, да ничего важного, — ответил Сюэ Мэн. — Просто я… я никак не могу заснуть. Разные мысли одолевают, вот я и решил поговорить с Учителем…

Его голос мало-помалу затихал, и было легко представить, как снаружи Маленький Феникс с каждым словом все ниже опускает голову.

Чу Ваньнин: — …

Что происходит? Почему именно сегодня ночью у этих двоих появилось желание излить ему душу?

Чу Ваньнин почувствовал тревогу и, шлепнув лежащего на нем Мо Жаня, тихо сказал:

— Вставай и одевайся быстрее.

Мо Жань тут же широко распахнул глаза и с совершенно щенячьим выражением уставился на него:

— Ты хочешь, чтобы он вошел?

— Его голос звучит как-то странно…

— А как же я?

— … — Несмотря на смущение, Чу Ваньнин все же нашел в себе силы твердо сказать: — А ты оденься и спрячься под кроватью.

Автору есть что сказать:

Мо Жань: (с вызовом) — Почему я должен прятаться под кроватью?! В конце концов, я ведь не какой-то там прелюбодей[4]! Я и с места не двинусь! Просто подожду, пока он войдет!

[4] 隔壁老王 gé bì lǎo Wáng гэ би лао Ван «Господин Ван из соседнего дома» — шутливое обозначение для человека, который предположительно спит с женой соседа.

Чу Ваньнин: — Хорошо, тогда ты сиди, а я пойду открою дверь.

Мо Жань: —… (вмиг струсил[5])

[5] 秒怂 miǎo sǒng мяо сун «испугаться в секунду» — видя сильную позицию партнера, другая сторона, испугавшись, тут же идет на уступки; на сленге: зассал.

Автор: Жоубао Бучи Жоу. Перевод: Feniks_Zadira, Lapsa1

< Глава 207 ОГЛАВЛЕНИЕ Глава 209 >

Глоссарий «Хаски» в виде таблицы на Google-диске
Арты к главам 201-210

Наши группы (18+): VK (частное), Telegram, Blogspot

Поддержать Автора (Жоубао Бучи Жоу) и  пример как это сделать

Поддержать перевод: Patreon / Boosty.to / VK-Donut (доступен ранний доступ к главам).