Глава 189. Учитель, ты правда очень милый[1] 18+
[1] 好 hǎo хао — хороший; милый; красивый; добрый; порядочный.
В комнате было так тихо, что они ясно слышали каждый судорожный вздох и биение сердец друг друга. Воздух наполнился сладковатым запахом похоти.
Лежавший рядом с ним на кровати Мо Жань чуть изменил позу: притянув Чу Ваньнина ближе, он обнял его сзади, потом нежно поцеловал уголок его глаза и припал губами к шее.
Их разгоряченные потные тела, такие липкие и грязные, словно склеились, продолжая тереться и запутываться друг в друге. Перед глазами Чу Ваньнина все еще плыли радужные круги. Он не осмеливался даже думать о том, что они только что сотворили, настолько все это было нереально и даже абсурдно.
К этому времени теплое сердце Мо Жаня уже раскалилось добела и согретая его огненным жаром кровь хлынула вниз, стремясь вырваться наружу. И тут вдруг человек в его объятиях тихо спросил:
— А как же ты?
На миг Мо Жань ошеломленно замер.
— Что — я?
Смущенно кашлянув, Чу Ваньнин пробормотал:
— Ты…
Больше он ничего не сказал, просто обернулся, и в кромешной тьме пара ярко сияющих глаз заглянула в глаза Мо Жаня. Несмотря на то, что видимость была ограничена, тому показалось, что он видит румянец, пылающий на щеках Чу Ваньнина.
— Ты ведь все еще... — Чу Ваньнин заколебался, не в силах выговорить это пошлое слово. Наконец, спрятав глаза за ресницами, он пробормотал, — Я хочу помочь тебе.
Когда Мо Жань все понял, его сердце сжалось от печали и сладости. Нежно обняв Чу Ваньнина, он пробормотал:
— Почему ты такой глупый[2]? Не так уж это и важно. Если хочешь, когда-нибудь мы вернемся к этому вопросу.
[2] 傻 shǎ ша — глупый, неразумный; идущий напролом; упертый.
— ...И вовсе я не глупец! — жестко отрезал Чу Ваньнин. Ему не нравилось, когда его называли подобным образом. — Разве не ты тут упертый дурак? Ты так и... разве ты не чувствуешь дискомфорт?
— Ах, это? Я просто подожду, пока ты уснешь, а потом схожу обольюсь холодной водой...
Однако Чу Ваньнин не собирался отступать:
— Я помогу тебе.
— Не нужно! — воскликнул Мо Жань, пытаясь остановить его благой порыв.
— …
Чу Ваньнин больше ничего не сказал. Похоже, из-за своей неопытности он и без того чувствовал неловкость и неуверенность в собственных силах, поэтому подумал, что, скорее всего, Мо Жань просто не хочет его обидеть прямым отказом и сказал, что примет душ, на самом деле подразумевая, что уж лучше удовлетворит себя своими руками, чем примет его неуклюжую помощь.
Пока Чу Ваньнин размышлял об этом, румянец сошел с его горящего от стыда лица. Он даже нашел в себе силы холодно сказать:
— Если не хочешь, просто забудь об этом.
Услышав нотки недовольства в его голосе, Мо Жань был слегка удивлен. После только что пережитого оргазма Чу Ваньнин уже не так безупречно контролировал голос, и, судя по тому, что Мо Жань слышал сейчас, было совершенно очевидно, что тот был недоволен и обижен его ответом.
Почему этот человек такой глупый?
Как он может не хотеть его? Все, о чем он сейчас мечтал, — чтобы эта ночь никогда не заканчивалась, этот дождь лил вечно и он мог жить и умереть[3] вот так, в объятиях Чу Ваньнина, полностью поглотив его и слившись с ним телом и душой.
[3] 醉生梦死 zuìshēng mèngsǐ цзуйшэн мэнсы «жить как во хмелю, умереть как во сне» — обр. в знач.: жить сегодняшним днем; забыв обо всем, срывать цветы удовольствия.
Он хотел жестко трахать его и видеть, как Чу Ваньнин задыхается и плачет под ним, а также пометить своим запахом каждый сантиметр его тела, однако ему приходилось сдерживать себя и терпеть.
Когда в прошлой жизни Мо Жань проделал это с Чу Ваньнином в первый раз, того лихорадило несколько дней. Его бледное лицо с потрескавшимися губами навсегда врезалось в память Мо Жаня.
Теперь он хотел сделать все без спешки. В конце концов, можно же и потерпеть ради того, чтобы в свой первый раз Чу Ваньнин не чувствовал боли и отвращения. Зато впоследствии, занимаясь с ним любовью, он не будет бояться полностью отдаться страсти и разделить с Мо Жанем удовольствие телесной близости.
Однако, похоже, Чу Ваньнин все не так понял.
Мо Жань поцеловал его в лоб и тихо сказал:
— Почему это я не хочу? Что ты себе надумал?
— ...
— Разве ты не видишь, что со мной, — горячее дыхание коснулось виска Чу Ваньнина, влажный голос с хрипотцой прошелся по нервам. — Посмотри, как я возбужден. Неужели после этого ты все еще думаешь, что я не хочу тебя... дурачок?
Чу Ваньнин тут же взвился:
— Еще раз назовешь меня дурачком, я снесу тебе голову! Ты… ты...
Мо Жань поймал его за руку и положил ее на то самое «говорящее» место, после чего все гневные слова просто вылетели у Чу Ваньнина из головы, а перед глазами все поплыло, словно его хватил солнечный удар.
— Вот так, и это все из-за тебя.
В темноте Мо Жань поцеловал его веки, затем опустился к губам и, охваченный восхитительным опьянением, долго упоенно покусывал и облизывал их, не в силах остановиться.
С каждым поцелуем это обоюдное желание становилось все более неудержимым. Их губы и ноги переплелись, тела терлись друг о друга так, что возбуждение нарастало, заполнив сексуальным напряжением всю комнату. Утонув в собственном вожделении, Мо Жань далеко не сразу заметил, что покрасневший Чу Ваньнин упрямо бормочет себе под нос:
— Я тоже хочу... сделать тебе приятно…
Последние слова зависли в воздухе, растворившись в захлестнувшем Чу Ваньнина приступе стыдливости. Мо Жаню показалось, что его душа вот-вот воспарит от счастья, а тело разорвется от неудовлетворенного желания.
Чу Ваньнин все еще держал руку на напряженном члене Мо Жаня. Невольно он почувствовал, как заключенное в нем неутоленное желание распространяется от его ладони по позвоночнику к вмиг онемевшей голове.
Наконец у него появилась прекрасная возможность воочию оценить свирепость, мощь и величие, заключенные в этом пылающем «орудии убийства», по праву возглавившем мировой Рейтинг*. Какой же он огромный, твердый, обжигающе горячий, напряженный до предела, так что тонкая ткань исподнего с трудом сдерживала его неистовый напор. Теперь Чу Ваньнин был практически уверен, что никогда не сможет вместить в себя нечто подобное...
Кто бы мог подумать, что телесная близость с этим мужчиной способна запросто лишить человека жизни.
Теперь-то до него дошло, что предупреждение Мо Жаня о том, что ему будет больно, — не просто проявление излишней заботы. Совершенно очевидно: если в него засунуть такую штуку, его просто разорвет.
Но стоило ему подумать о мучениях Мо Жаня, которые он мог бы облегчить, как Чу Ваньнин вдруг почувствовал приступ безрассудной храбрости. Впрочем, возможно, дело было в том, что он являлся одним из тех людей, которые готовы поступиться своим комфортом и терпеть боль ради того, чтобы доставить удовольствие любимому человеку.
Мо Жаня же захлестнуло волной паники. Ему и так трудно было сохранять ясность рассудка, а если еще и Чу Ваньнин будет настаивать на том, чтобы принять его в себя, то вся сдержанность просто сгорит в огне страсти.
Ему ли не знать, что охваченный похотью мужчина — свирепый зверь, не чувствующий меры и не слышащий доводов рассудка, жаждущий только доминировать и обладать.
Крепко прижав к себе Чу Ваньнина, он прохрипел:
— Не делай этого, Ваньнин, ты... ты...
— Ничего страшного, я просто повторю то, что делал ты...
— Нет. — Мо Жаню казалось, что его горло ошпарили кипятком. Еле ворочая языком, он признался: — Я не смогу сдержаться.
Чу Ваньнин не понял, что он имел в виду, и удивленно переспросил:
— Почему не сможешь?
Мо Жань мысленно выругался. Он в самом деле больше не мог терпеть. Дыхание на его коже, тихий голос и это тело совсем рядом — все это медленно, но верно плавило цепь, на которую он когда-то посадил свои грешные желания, и грозило спалить дотла его самого.
Низко застонав, он вдруг приподнялся и, прежде, чем Чу Ваньнин успел что-то понять, быстро перевернул его и прижал к постели. Чу Ваньнин чувствовал, как вжимающееся в него сильное, разгоряченное тело Мо Жаня словно обволакивает его сзади, заключив в теплый кокон.
Сквозь тонкий слой разделяющей их ткани Чу Ваньнин ощутил, как все еще зачехленное внушающее трепет непревзойденное «оружие» Мо Жаня яростно толкнулось ему в промежность.
От неожиданности он тихо ахнул, и голос его в этот момент прозвучал непристойно тонко и мягко, что стало неожиданностью для него самого. Лицо тут же залила краска стыда, пальцы крепко вцепились в простыню, а губы плотно сжались, чтобы не пропустить больше ни одного позорного вздоха или стона.
Что значит «не могу сдержаться»?
Кажется, теперь Чу Ваньнин начал понимать смысл этой фразы, особенно когда Мо Жань так интенсивно терся об него возбужденной плотью, да еще и хрипло нашептывал:
— Я с таким трудом сдерживаюсь. Просто с ума схожу, настолько хочу войти в тебя и трахнуть... как ты не можешь этого понять?..
Горячее дыхание обдало его ухо, одна сильная рука опиралась на кровать, поддерживая тело на весу, а другая крепко сжимала его талию. Несколько раз ударившись о него своей нижней частью, не почувствовавший никакого облегчения Мо Жань вдруг похлопал его по ягодицам и хрипло сказал:
— Сожми ноги.
Чу Ваньнин настолько растерялся, что неосознанно сделал так, как сказал Мо Жань, и уже собирался повернуть голову, чтобы посмотреть, что он задумал, как вдруг между его бедрами вклинилось огромное, обжигающе горячее «смертельное орудие». Задохнувшийся от неожиданности Чу Ваньнин испуганно замер. От волнения все поплыло перед глазами, а кожа на голове вмиг онемела.
Стоило Мо Жаню стянуть исподнее, и огромный член, сбросив оковы, пришел в полную боевую готовность. Как только темный ствол с налившейся кровью, истекающей смазкой головкой оказался зажат между теплыми и нежными бедрами Чу Ваньнина, он испустил вздох облегчения и, обняв его за талию, начал двигаться, имитируя половой акт.
— Ах...
Раньше Чу Ваньнин и подумать не мог, что это может происходить так. Толстый, истекающий смазкой член яростно терся о внутреннюю сторону его бедер, а его собственное тело, охваченное негой, совсем размякло, спина словно онемела, а глаза заволокло туманной дымкой вожделения. Смущенный Чу Ваньнин совсем утратил связь с реальностью, испытывая сильнейшее возбуждение оттого, что его любимый мужчина так самозабвенно и страстно трется об него. Повернув голову набок, он уткнулся лицом в зазор между матрасом и подушкой, по которой в беспорядке разметались его волосы...
Член Мо Жаня несколько раз прошелся в опасной близости к входу в его тело, словно намереваясь, полностью погрузившись в распластавшегося под ним мужчину, раз и навсегда взять над ним верх и подчинить себе своего строптивого учителя. Ощущение опасности вкупе с яростными толчками подстегнуло поутихшее желание Чу Ваньнина, и его возбуждение вновь начало стремительно нарастать.
Промежность Мо Жаня яростно и пылко, безумно и жадно снова и снова билась об его бедра.
Быстрые шлепки, с которыми встречались их тела, были отчетливо слышны в тишине комнаты, густые и жесткие волосы щекотали его ягодицы, от пота и смазки кожа на бедрах становилась все более липкой, горячей и раздраженной.
— Учитель, сожми еще немного... А-а-ах!..
В хриплом голосе Мо Жаня было столько страсти и желания, что Чу Ваньнин без лишних вопросов сделал то, о чем он его просил.
— Да!.. Вот так... Еще сильнее… Ох, блять!..
Вожделение нарастало, разум затуманивался. Постепенно дикая животная похоть почти полностью захватила страстно совокупляющихся мужчин. Мо Жань запрокинул голову и тяжело сглотнул, отчего его кадык сексуально заходил ходуном.
— Учитель... золотце... ты такой горячий внутри… О... да!..
С членом, зажатым между бедрами, слушая, как под аккомпанемент влажных звуков столкновения их тел Мо Жань сыплет грязными словечками, Чу Ваньнин почему-то вовсе не ощущал себя испорченным и грязным. Жадно вслушиваясь в хриплое дыхание Мо Жаня, он чувствовал, что сам сошел с ума, иначе почему, несмотря на полное жара сердце, сорвавшееся на дикий бег, он тихо спросил:
— Тебе хорошо?
— Хорошо… — Мо Жань чуть приоткрыл глаза. Во влажном взгляде ясно читались охватившие его смятение и замешательство.
Он наклонился над Чу Ваньнином, заключил его в кольцо своих сильных рук и прижал к кровати так, что они полностью переплелись телами в единое целое, буквально склеившись до пояса, в то время как нижняя часть Мо Жаня с каждым ударом затягивала их обоих все глубже в водоворот влажного жаркого безумия.
Обхватив рукой подбородок Чу Ваньнина, Мо Жань быстро нашел его рот, вовлекая в жадный страстный поцелуй и еще теснее переплетаясь с ним влажными и липкими губами и языками.
Член Мо Жаня энергично двигался между бедер Чу Ваньнина, терся о его сдвинутые ляжки, настойчиво пытаясь протолкнуться все глубже. От сильных толчков хлипкая кровать под ними ходила ходуном, упирающиеся в матрас пальцы ног Чу Ваньнина побелели от напряжения. Все это так подействовало на него, что в какой-то момент ему начало казаться, что Мо Жань в самом деле вторгается в его тело.
Подняв голову, он сам яростно поцеловал Мо Жаня. Когда под покровом ночи в нем вдруг проснулись звериные инстинкты и совершенно животное бесстыдство, переполняющая его любовь вылилась в этот полный соблазна безрассудный порыв.
Поцелуй вышел таким интенсивным и всепоглощающим, что от учащенного сердцебиения и недостатка воздуха у Чу Ваньнина закружилась голова, и перед глазами вдруг появился еще один осколок из его обрывочного сна...
Чу Ваньнин не знал, где это было, но он точно так же лежал на кровати, только застелена она была ярко-красным постельным бельем.
Там также были переплетенные ноги и ступни, сбившееся дыхание и хриплые стоны, стекающий по коже горячий пот и неутолимая жажда.
Это была та же поза: Мо Жань вторгался в него со спины, одновременно пытаясь повернуть его лицо, чтобы поцеловать. Огромный, полностью эрегированный член яростно входил и выходил из его хорошо растянутого тела. Он не был уверен, как много раз он уже принял его в себя, кроме того, похоже, они использовали какую-то смазку, поэтому это оказалось не так уж и больно, зато очень жарко и влажно. Ощущение огромного члена, до упора вбивающегося в его растраханный вход, порождало во всем теле волны неконтролируемой дрожи.
— Ах... Ах…
Он услышал, как кто-то кричит, задыхается и стонет. Этот слабый и тихий голос, чей он?
Неужели это он сам?
Казалось, Мо Жань бесконечно долго играл с его телом, постепенно становясь все более неудержимым и яростным, как будто одержимый смертельно опасным стремлением проткнуть его насквозь. Удивительно, но тело Чу Ваньнина плавилось от удовольствия, словно после множества тренировок оно давно пристрастилось к такому полному обладанию и жестокости. Более того, когда Мо Жань толкался в его обмякшее тело, он двигался ему навстречу, желая усилить и углубить вторжение.
Все выглядело так, словно внутри его тела паразитировал плотоядный цветок, накормить который можно было только яростно совокупляясь с другим человеком.
Это напоминало воздействие сильнейшего в мире наркотического афродизиака, который мог разрушить личность даже самого несгибаемого человека.
Чтобы получить краткое облегчение, жертва была готова падать все ниже, пресмыкаться и хрипло молить о снисхождении.
Кто это?..
Какое любопытное зрелище... Какой странный сон... Иллюзия... или реальность... что же это?
— Чу Ваньнин, тебе ведь нравится, когда я тебя трахаю?..
Посмотри, как низко ты пал…
Расслабься немного, ты слишком тугой, зачем так сильно втягивать меня?..
Сейчас я кончу, вот-вот кончу в тебя... ах!..
Это так грязно, неразборчиво и неясно, но так похоже.
Что за дела?!
Это и правда очень похоже на звук голоса Мо Жаня, и все же не совсем то же самое.
Мо Жань никогда не говорил таким странно искаженным голосом, никогда…
Не глотал слова... Должно быть, это просто подделка…
Грязь какая!
Этот разврат совсем спутал его мысли.
Позади него задыхающийся Мо Жань все более необузданно и грубо бился о его тело. Ноги расползались, побелевшие пальцы ног из последних сил упирались в матрас, подушка и простыни были безнадежно сбиты. Пытаясь получить желанную разрядку, Мо Жань долго и яростно двигался туда-сюда, затем вздрогнул всем телом и со вздохом крепко обнял его, прижавшись еще сильнее. Сейчас со стороны они, должно быть, были похожи на двух спаривающихся животных, жаждущих долгих глубоких поцелуев сверху и влажного быстрого совокупления снизу.
— Ваньнин... Учитель…
Приближаясь к своему пику, задыхающийся Мо Жань продолжал хрипло звать его.
— Золотце…
Одной рукой придерживая Чу Ваньнина за талию, Мо Жань продолжал пощипывать и растирать его полные ягодицы. В горле пересохло, кадык ходил ходуном. Когда он почти достиг критической точки, его глаза опасно сверкнули, и он настолько обезумел, что в последнем свирепом рывке чуть не сломал Чу Ваньнина пополам, после чего сгреб его в объятия и принялся зацеловывать, покусывая мочку уха и шею.
Его грудь прижималась к горячей и влажной спине, а разум был почти полностью уничтожен. Придерживая рукой твердый как камень и отчаянно рвущийся в бой член, не в силах сдержаться, он приставил его к входу в тело Чу Ваньнина.
Заметив, каким диким и неудержимым было желание Мо Жаня, на этот раз Чу Ваньнин и правда запаниковал. Несмотря на сковавший его тело страх, он попытался остановить его:
— Ты ведь говорил, что не будешь входить, ты… подожди...
Хватая воздух, Мо Жань поцеловал его загривок и, тяжело сглотнув, наклонился, чтобы прильнуть губами к щеке Чу Ваньнина.
— Не бойся, я не буду входить, но... я очень хочу кончить сюда.
Когда влажная головка уперлась в сжавшееся колечко мышц, Мо Жаню пришлось приложить все силы, чтобы сдержать свою порочную натуру. Мысленно выругавшись, он начал яростно и нетерпеливо тереться членом между ягодицами Чу Ваньнина, доводя себя до оргазма и наконец... после последнего особенно сильного толчка, он плотно прижал член к его входу и с тихим рычанием бурно излился. Сперма потекла по внутренней стороне бедер Чу Ваньнина, пачкая постель и наполняя воздух непристойным запахом греха.
В этот момент по дрожащему телу Чу Ваньнина прошла судорога.
Быстро сообразив, в чем дело, Мо Жань вытянул руку и, обхватив ладонью его член, с воодушевлением принялся помогать ему достигнуть разрядки.
Раздавленный своим позором, покрасневший Чу Ваньнин тихо пробормотал:
— Не надо… не нужно его трогать... Я ведь только что уже…
Не сводя с него сияющих счастьем и обожанием глаз, Мо Жань пробормотал:
— Да, я знаю, что до этого ты уже кончил.
В уголках глаз Чу Ваньнина выступили злые слезы. Чувствуя себя втоптанным в грязь и ужасно униженным, он гневно отрезал:
— Ты… не смей говорить это слово.
— Какое?
— …
— О! — Мо Жань удивленно приподнял брови, а потом что-то сообразив, натянуто улыбнулся. — Ладно.
Он нежно поцеловал его, но в движениях его рук не было ни капли почтения:
— Но, Учитель, я все равно хочу снова увидеть, как выглядит твой оргазм[4].
[4] 高潮 gāocháo гаочао «высокий прилив» — кульминация, оргазм.
— Хм…
Руки этого молодого мужчины и правда оказались очень опытными и умелыми. Стоявший колом член Чу Ваньнина оказался послушной игрушкой в его ладонях, и очень скоро, достигнув нового пика возбуждения, он бурно излился второй раз. Впрочем, разве мог такой невинный человек, как Чу Ваньнин, устоять перед натиском рук, не понаслышке знающих, что такое разврат и потворствование плотским желаниям? Кроме того, в самый ответственный момент его разум затуманился, перед глазами замелькали какие-то расплывчатые тени, а в ушах зазвучали неясные голоса. Он почувствовал сонливость и давящую усталость…
— Ваньнин.
Он услышал, как за его спиной полный нежности и любви голос Мо Жаня так интимно и ласково зовет его по имени.
После того, как они смогли дать выход своей страсти, их дыхание выровнялось и тела охватила сладкая истома. Какое-то время благодарный Мо Жань нежно гладил и целовал расслабленное тело Чу Ваньнина, а после всю ночь держал в своих объятиях, защищая и сторожа, словно бесценное сокровище.
Чу Ваньнин лежал в забытьи, прислонившись голой спиной к пышущей жаром груди Мо Жаня. Какое-то время он еще бодрствовал, зависнув между сном и явью, прежде чем закрыть глаза и крепко уснуть.
Когда Чу Ваньнин проснулся, то сквозь щель в окне пробивался свет нового дня, и, судя по звуку барабанящих по черепице дождевых капель, дождь и не думал заканчиваться.
Он почувствовал легкую головную боль: осколки воспоминаний о вчерашней ночи были похожи на плавающие в чане рыбьи чешуйки, ярко поблескивающие каждый раз, когда липкий свет падал на них.
Чу Ваньнин хотел вспомнить побольше деталей, но чешуйки опускались все глубже и глубже, пока наконец полностью не исчезли в темноте его памяти.
А потом он просто вмиг вспомнил, чем занимался с Мо Жанем прошлой ночью, и все его тело напряглось, а лицо мгновенно залил стыдливый румянец. Он хотел было встать, но сильная рука все еще обнимала его, а мерно вздымающаяся и опускающаяся широкая грудь все так же плотно прижималась к его спине.
Мо Жань еще не проснулся.
И он стал ждать. В полумраке спальни сложно было определить как много времени прошло, но ему казалось, что его ожидание слишком уж затянулось.
Затянулось настолько, что у него онемела рука.
Затянулось настолько, что стремительный бег его сердца замедлился.
Затянулось настолько, что он перестал чувствовать неловкость.
Наконец Чу Ваньнин перевернулся и посмотрел в лицо спящему Мо Жаню.
Невероятно, даже можно сказать, уникально красивый. Каждой черточкой, будь то брови, нос или губы, Мо Жань, вне всякого сомнения, был самым прекрасным мужчиной в мире.
Только лоб слегка нахмурен, словно внутри его головы были скрыты какие-то тяжелые думы, которые не давали ему расслабиться даже во сне.
Лежа так, лицом к лицу, не проронивший ни слова Чу Ваньнин еще очень долго изучал его черты.
Но это бесконечное ожидание затянулось настолько, что он не сдержался: в первый раз в своей жизни Чу Ваньнин взял на себя инициативу и сам нежно поцеловал губы Мо Жаня.
В конце концов он осторожно убрал его руку со своего тела, сел на край кровати, надел нижнее белье и потянулся за своим белым одеянием. Одежда была безнадежно помята, и сколько бы Чу Ваньнин ни пытался разгладить складки, у него так и не вышло привести ее в подобающий вид.
Ему оставалось просто смириться, втайне надеясь, что по дороге домой они не встретят никого с Пика Сышэн. Размышляя на эту тему, он начал одеваться, надеясь идеальным внешним видом компенсировать плачевное состояние своего костюма.
Внезапно кто-то обнял его сзади.
Чу Ваньнин внутренне вздрогнул, хотя внешне это выглядело всего лишь как небольшая заминка в его выверенных движениях.
Погрузившись в свои мысли, он пропустил момент, когда Мо Жань проснулся, поднялся, обнял его и поцеловал в мочку уха.
— Учитель…
Чу Ваньнин просто не знал, что сказать. Впервые в жизни он так открылся перед кем-то и теперь был растерян и смущен. Кроме того, вопреки ожиданиям, Мо Жань начал вести себя как застенчивый молодожен, робеющий перед женой после первой брачной ночи. Потребовалось время, чтобы он нашел в себе силы мягко сказать:
— Доброе утро…
— Для доброго утра уже слишком поздно. — Чу Ваньнин даже не обернулся, продолжая одеваться.
Мо Жань улыбнулся и, тихо фыркнув, протянул руку, чтобы заправить под одежду висевший на его шее кулон.
— Чтобы он отгонял холод, его нужно держать ближе к телу, иначе он бесполезен.
Тут Чу Ваньнин, казалось, о чем-то вспомнил и, повернув голову, взглянул на него.
Когда ночью они занимались любовью, Чу Ваньнин почувствовал, что на шее Мо Жаня что-то болтается, но в тот момент его разум был настолько ослеплен страстью, что он просто не заострил на этом внимание. Присмотревшись сейчас, он понял, что на самом деле это был кулон из драконьей крови, парный к тому, что носил он сам.
— Ты... — Чу Ваньнин был поражен. – Разве во время нашего пребывания в Духовной школе Жуфэн ты не говорил, что мой кулон был последним и других нет? Как?..
Он тут же закрыл рот.
Чтобы все понять, ему хватило одного взгляда на Мо Жаня. С нежностью в глазах тот смотрел на него и улыбался так, что озорные ямочки на его щеках буквально источали ласковую сладость и самодовольство.
От осознания того, какие эгоистичные желания двигали Мо Жанем уже тогда, его бросило в жар. Не желая больше говорить, Чу Ваньнин демонстративно отвернулся и сделал вид, что полностью поглощен процессом одевания.
— Давай вернемся пораньше, — произнося эти слова, он так и не осмелился взглянуть на Мо Жаня. — Если задержимся, боюсь, кто-нибудь может что-то заподозрить.
Мо Жань послушно откликнулся:
— Я во всем буду слушать Учителя.
Однако его эгоистичные желания остались неудовлетворенными, а кровь все так же кипела в жилах, поэтому, когда Чу Ваньнин надел сапоги и собрался подняться с постели, он наклонился и поцеловал его в губы.
— Не сердись, когда мы вернемся, мне придется сдерживаться, и сейчас я просто хочу запечатлеть этот момент в памяти. — С улыбкой Мо Жань приложил палец к губам хотевшего что-то сказать Чу Ваньнина. — Учитель, ты правда очень милый.
После этого «ты очень милый» Чу Ваньнин всю дорогу до главных ворот Пика Сышэн был как в тумане.
Он чувствовал, что если кого-то из них можно назвать милым, то это точно будет не он, а Мо Жань.
Этот талантливый и добрый красавец так фанатично и преданно любит его. Иногда Чу Ваньнину казалось, что все это иллюзия, и он не мог поверить, как такой совершенный человек может принадлежать косноязычному сухарю вроде него. Он ведь даже трех слов связать не может, не то что найти правильные слова для любовного признания.
Но когда Мо Жань так пристально и серьезно смотрел на него, в этих сияющих любовью черных глазах не было ни капли фальши. Когда он целовал Чу Ваньнина, его возбуждение было неподдельным, а сбивчивое дыхание полностью принадлежало и контролировалось самим Чу Ваньнином.
Несмотря на то, что прошлой ночью он был неловким, косноязычным и рассеянным…
Мо Жань не выглядел разочарованным и, проснувшись утром, все еще захотел поцеловать его и сказать: «Ты правда очень милый».
— Учитель.
— А?
Когда он пришел в себя, то увидел, что Мо Жань развернул над ними алый барьер, украшенный яблоневыми цветами, и теперь с улыбкой машет перед ним рукой:
— Куда мы идем? Если идти этой дорогой, то придем в Павильон Алого Лотоса... Давайте сначала поедим в Зале Мэнпо, а потом можно будет вернуться.
В Зале Мэнпо царили привычные шум и суета. Хотя учитель и ученик привычно сели за один стол, у них не получалось вести себя так же легко и непринужденно, как раньше.
Пока они, низко опустив головы, поглощали содержимое своих тарелок, группа учеников, которые любили делать ставки на все, что касалось Чу Ваньнина, не могли удержаться от перешептываний.
— Почему старейшина Юйхэн сегодня не разговаривает с братом-наставником Мо?
— Он не только ничего не говорит ему, но даже не смотрит на него.
— Странное дело, брат-наставник Мо больше не кормит старейшину Юйхэна. Разве обычно он не старается ему всячески угодить?.. Что между ними произошло? Неужели поссорились?
— Если бы ты поссорился со своим учителем, продолжил бы сидеть с ним за одним столом?
— Ха-ха, и то верно.
Пока они шептались друг с другом, Чу Ваньнин поднялся со своего места и направился к раздаче, чтобы добавить в тарелку еще немного каши. Когда мимо юных сплетников прошелестели развевающиеся белые одежды, они тут же примолкли и, почтительно опустив головы, с похвальным рвением принялись поедать паровые булочки, но стоило Чу Ваньнину вернуться на свое место, как обсуждение возобновилось с новой силой…
— Вам не кажется, что старейшина Юйхэн сегодня немного странный?
Тут же кто-то кивнул:
— Точно! Просто не могу пока точно сказать, что с ним не так. Может это из-за одежды?
После того как пять пар глаз некоторое время самым внимательным образом изучали «объект», самый младший из учеников вдруг громко прищелкнул языком и заявил:
— Кажется, она выглядит слишком помято, не так аккуратно, как обычно.
Стоило ему это озвучить, и все поняли, что это правда, но даже так никто не заподозрил ничего дурного. После длительного обсуждения они сошлись на том, что старейшина Юйхэн, должно быть, опять ходил в запретную зону на горе Хоу, чтобы залатать прорехи в барьере между мирами, ну или что-то там еще.
Эти ученики привыкли восхищаться старейшиной Юйхэном, смотреть на него снизу вверх, кто-то мог даже счесть его весьма занятным типом, но ни один из них не относился к нему как к живому человеку из плоти и крови, у которого могут быть свои желания и привязанности. Поэтому, как бы сильно ни наследили Мо Жань и Чу Ваньнин, сколько бы улик они не оставили, никто так ничего и не заметил.
Когда люди возносят какого-то человека на алтарь, у того не остается иного выбора, кроме как стать безмолвным, неподвижным, отбросившим все эмоции и желания холодным камнем. Любая его попытка отклониться от этого совершенного образа будет считаться святотатством и подвергнется общественному осуждению.
Поэтому, когда отношения между Мо Жанем и Чу Ваньнином стали достоянием общественности, почувствовав, что их боги пали со своих пьедесталов, многие испытали гнев и отвращение, не в силах это понять и принять.
Только они забыли, что сами вознесли этих людей на пьедестал для поклонения, тем самым обязав их стать идеальными с головы до пят и жить в соответствии с ожиданиями и требованиям каждого, отказывая себе в любых эгоистичных желаниях и страстях. Заставлять человека жить чужой жизнью — не только слишком трудная задача, но и самая безжалостная жестокость.
Автору есть что сказать:
Маленькая зарисовка: «Учитель и его ученики на борту любовной лодки»
Сукин Сын: в какой бы версии ни был, в плавании ругается как последний матрос.
Учитель: полон решимости не брать на себя инициативу и старается даже мельком не упоминать о возможности вдвоем прокатиться на лодочке, но стоит отчалить, и его не остановить: тут же сметает все съестное на борту.
Сюэ Мэн: на самом деле очень хочет попробовать, но не знает с кем. Даже найдя идеального кандидата, конечно, такого же неопытного, как он сам, начинает испытывать страх не оправдать ожидания, впадает в буйство, начинает грести не туда, весло падает и... в итоге мысль о па-па-па-гребле внушает ему только панический ужас. QAQ.
Ши Мэй: из тех, кто, отправляясь в ночной круиз с попутчиками на час, постоянно страдает от того, что гости его домогаются, принимая за самого опытного на судне морского волка.
Автор: Жоубао Бучи Жоу. Перевод: Feniks_Zadira
< Глава 188 ОГЛАВЛЕНИЕ Глава 190 >
Глоссарий «Хаски» в виде таблицы на Google-диске
Арты к главам 181-190
Наши группы (18+): VK (частное), Telegram, Blogspot
Поддержать Автора (Жоубао Бучи Жоу) и пример как это сделать
Комментарии
Отправить комментарий