ТОМ II. Глава 187. Учитель, ты мой фонарь. Новелла: «Хаски и его Учитель Белый Кот»

Глава 187. Учитель, ты мой фонарь[1]

[1] 灯 dēng ден — лампа, фонарь; в буддизме считается, что фонарь/лампада может указывать путь во мраке (зле), потому что он используется как метафора дхармы (досл. «то, что удерживает и поддерживает»).

Казалось, что когда Хуа Бинань увидел, что Чу Ваньнин повернул голову, в его глазах промелькнула улыбка. Из-под рукава бирюзово-зеленых шелковых одежд показалась белоснежная изящная рука, указавшая на стоящую перед Чу Ваньнином драгоценную шкатулку.

Чу Ваньнин кивнул и сказал:

— Премного благодарен.

Удостоверившись, что он принял шкатулку, немой слуга низко поклонился и вернулся к своему господину.

 

Сюэ Чжэнъюн удивленно спросил:

 

— Юйхэн, ты знаешь великого мастера Ханьлиня?

 

— Нет, мы не знакомы, — Чу Ваньнин взглянул на шкатулку перед собой, — иначе мне не пришлось бы заплатить два с половиной миллиона золотых Палате Сюаньюань за изготовленную им Ароматную росу Тапира — Мосянлу.

 

— Тогда почему он дал тебе это?

 

— Я тоже не знаю, — ответил Чу Ваньнин. — Давайте просто откроем и посмотрим.

Открыв парчовую шкатулку, они увидели пять изящных флаконов с Ароматной росой Тапира и бумажное письмо.

Чу Ваньнин открыл послание, которое оказалось довольно простым и лаконичным: Хуа Бинань узнал, что когда-то в Палате Сюаньюань образцовый наставник Чу заплатил очень высокую цену за несколько флаконов Ароматной росы Тапира. Понимая, что произведенное им сонное зелье не стоит таких денег, он хотел предложить ему еще пять флаконов, но никак не мог найти удобного случая передать их ему лично. Теперь, когда волей судьбы они смогли встретиться в Линшане, ему хотелось бы преподнести этот дар в знак своего уважения и дружеского расположения.

Сюэ Чжэнъюн тут же прокомментировал:

— По-моему, он хочет подружиться с тобой.

— …

 

При такой подаче отказ принять подарок нанес бы удар по достоинству дарителя, поэтому Чу Ваньнин кивком поблагодарил Хуа Бинаня, но саму шкатулку сразу же передал Сюэ Чжэнъюну.

 

Обрадовавшись как ребенок, тот переспросил:

 

— Отдаешь ее мне?

 

— ...Для старейшины Таньлана, — ответил Чу Ваньнин. — Меня не отпускает чувство, что этот Хуа Бинань немного странный. Каждый год Палата Сюаньюань продает с аукциона лекарства по завышенным, практически заоблачным ценам, и что? Он каждому покупателю компенсирует переплату?

 

Сюэ Чжэнъюн пробормотал:

 

— А я не думаю, что это странно. В конце концов, может, там и высокие цены, но озвученная тобой действительно переходит все границы допустимого.

На лице Чу Ваньнина отразился гнев:

 

— Когда ты в чем-то нуждаешься, любые деньги отдашь. В общем, возьмите эти пять флаконов и передайте их старейшине Таньлану. Не думаю, что в них содержится какой-то яд, так что пусть он изучит и научится готовить Ароматную росу Тапира, чтобы впредь у нас не было лишних расходов.

— А разве тебе это больше не нужно?

— Мне…

Чу Ваньнин осекся на полуслове. Если подумать, в последнее время его и правда почти не тревожили эти странные, слишком уж похожие на реальность сны. Может, за исключением нескольких дней, когда они покинули Духовную школу Жуфэн, но даже тогда это были скорее разбитые на фрагменты отрывочные сцены, в остальные же ночи он спал глубоко и спокойно.

Было бы транжирством пить Ароматную росу Тапира без особой надобности, поэтому Чу Ваньнин решил, что при таком раскладе не стоит держать дополнительный запас при себе.

Пробыв несколько дней в Линшане, они вернулись на Пик Сышэн, но Мо Жаня там уже не было.

— Ушел укрощать нечисть, — сказал Сюэ Мэн.

Между бровями Чу Ваньнина пролегла едва заметная морщинка беспокойства:

— Снова демон? Уже девятнадцатый в этом месяце.

— Беглецы из Пагоды Цзиньгу, — Сюэ Мэн вздохнул, — хотя мы уже многих поймали и заперли в нашу пагоду Тунтянь, но она все же не такая вместительная, как та, что была в Духовной школе Жуфэн, да и вмурованные в ее основание духовные камни и амулеты недостаточно сильны, чтобы удерживать такое количество нечисти, так что, боюсь, однажды она просто не выдержит и рухнет.

— В следующий раз, когда сюда снова наведается Ли Усинь, надо попросить, чтобы он забрал часть пойманных нами демонов в Пагоду Шэнлин[2] Усадьбы Битань, — предложил Сюэ Чжэнъюн.

[2] 圣灵 shènglíng шэнлин — «святой дух».

Сюэ Мэн улыбнулся:

— А это отличная идея.

Сюэ Чжэнъюн продолжил:

— И с Гуюэе тоже можно поделиться. Я слышал, их Пагода Чжайсин[3] даже выше и мощнее, чем та, что была в Духовной школе Жуфэн...

[3] 摘星 zhāixīng чжайсин «собирать звезды».

Но на этот раз Сюэ Мэн и не думал соглашаться. Черные как смоль брови сошлись над переносицей, а голос вскипел от гнева:

— Нет!

— Но почему?

— Бесит меня этот пес Цзян! Отвратительный тип! Скорее Пагода Тунтянь лопнет, чем я отдам ему хотя бы одного демона, пойманного нашей школой!

Чу Ваньнин покачал головой и, не желая больше слушать крики отца и сына, просто развернулся и ушел, не прощаясь.

Вернувшись в Павильон Алого Лотоса, он лег вздремнуть и в тот вечер снова спал очень хорошо без странных снов и видений. К тому времени, когда он снова открыл глаза, заходящее солнце залило небеса алым как кровь сиянием и сумерки, как наступающий прилив, постепенно затягивали тьмой пылающий небосвод. Когда он встал с кровати, кровавый отпечаток заката превратился в тонкий росчерк на линии горизонта.

В этот час в Зале Мэнпо вряд ли осталось хоть что-то съестное, а он все же немного проголодался. Приведя в порядок одежду и волосы, Чу Ваньнин вышел из надводного павильона, собираясь прогуляться до Учана, чтобы там перекусить.

По счастливому совпадению, на выходе он встретил Мо Жаня, который вернулся с охоты за нечистью и как раз шел по лестнице, направляясь к Павильону Алого Лотоса.

 Увидев его, Мо Жань широко улыбнулся:

— Учитель, дядя сказал, что ты, наверное, уже выспался, и я как раз шел разбудить тебя.

— У тебя какое-то дело?

— Нет, — ответил Мо Жань, — я просто хотел встретиться с тобой и немного прогуляться.

Он такого совпадения на сердце у Чу Ваньнина сразу потеплело. Как же приятно, что они так хорошо чувствуют и понимают друг друга. Одна эта мысль развеяла его тревоги лучше тысячи слов.

— Куда мы пойдем? —дновременно сказали они.

Чу Ваньнин так же, как и Мо Жань, на несколько секунд замер в растерянности, прежде чем решился предложить:

— Куда скажешь.

И опять они произнесли это вместе.

Покраснев от смущения, под прикрытием длинных рукавов Чу Ваньнин крепко сжал пальцы в кулаки. Хотя глаза его горели, а ладони вспотели, он тут же нацепил на лицо маску спокойствия и невозмутимо взглянул на своего ученика.

Наблюдавший за ним Мо Жань не мог сдержать понимающей улыбки:

— Везде хорошо.

На самом деле сейчас Чу Ваньнина переполняли эмоции, но по старой привычке он во что бы то ни стало старался сохранять холодное выражение лица, и его тихое счастье было похоже на чуть тронутые розовой дымкой белые цветы яблони.

— Тогда пошли в город, — сказал он, — там на месте осмотримся и где-нибудь перекусим.

Чу Ваньнин даже не спросил, как Мо Жань управился с демоном, впрочем, это было и не нужно, ведь теперь они понимали друг друга без слов. Еще у двери Павильона, стоило ему разглядеть слабо мерцающий в сумерках золотой узор на одежде Мо Жаня, он понял, что все прошло удачно, и вопросы отпали сами собой.

Они вместе вошли в город Учан.

За последние годы он разросся и расцвел. Раньше здесь было всего три продольные улицы, связанные тремя переулками, сейчас же улиц стало пять, а переулков — шесть.

— Когда я впервые пришел на Пик Сышэн, в этом городе все двери закрывались еще до наступления темноты, дворы были усыпаны пеплом от сгоревших благовоний, на входе висели отражающие зло зеркала, а под карнизами — колокольчики для успокоения неупокоенных душ. — Чу Ваньнин смотрел на поток людей, который не иссякал, несмотря на то, что давно сгустились сумерки и зажглись фонари. — От тех времен у этого города осталось разве что название, а все остальное изменилось до неузнаваемости.

Мо Жань с улыбкой сказал:

— Теперь, с Пиком Сышэн под боком, здесь будет все лучше и лучше.

Они неспешно шли по главной улице, не так давно заново вымощенной серо-голубым известняком. Несмотря на поздний час, на их пути было множество лавок, торгующих сахарными леденцами в виде марионеток для театра теней и засахаренными фруктами на палочке. Тут же на открытом воздухе готовили горячие закуски и суп гудон. Яркое многоцветье и гул толпы создавали особую атмосферу праздника, которую дополняли развешанные рядами бумажные фонари.

 

Заприметив забегаловку, в которой он с Сюэ Мэном и Ся Сыни когда-то ел гудон, Мо Жань со смехом потянул Чу Ваньнина за собой:

 

— Учитель, давай тут поедим. Здесь даже есть твое любимое соевое молоко.

Они присели на маленькие скрипучие бамбуковые стулья. Хотя уже похолодало, но повару, похоже, было так жарко, что он даже снял рубашку. Утирая пот, он подошел к ним, чтобы принять заказ:

 

— Что желают бессмертные господа?

 

Чу Ваньнин озвучил свой заказ:

 

— Мне горшок «утка-мандаринка[4]».

[4] 鸳鸯锅 yuānyangguō юаньянго — букв. горшок «утка-мандаринка»: котел с подогревом снизу, разделенный на две секции: для острого и не острого бульона. Название достаточно романтичное: пара мандаринок, по-китайски «юаньян», символизирует пару на всю жизнь и является символом верности.

Мо Жань сказал:

— Горшок грибного супа.

 

— ...Разве ты не хочешь чего-нибудь острого?

 

Мо Жань опустил глаза и, мягко улыбнувшись, тихо ответил:

— Собираюсь в будущем воздерживаться[5].

[5] От переводчика: автор обыгрывает два слова: 辣 là — острый; порочный/сексуальный и 戒 jiè — остерегаться; быть бдительным; поститься; воздерживаться. Т.е. Мо Жань решил не только бросить есть острое, но и воздерживаться от секса, в общем, устроил себе полный целибат.

Чу Ваньнин на мгновение растерялся. Он смутно догадывался, почему Мо Жань вдруг решил отказался от острого, и стоило ему вытащить эту мысль на поверхность, как его сердце, словно маленькую рыбку, попавшую в водоворот, начало бросать из стороны в сторону и качать на волнах.

— Тебе не нужно воздерживаться…

— Нет, мне это даже нравится.

 

— …

— Мне нравится воздерживаться, поэтому я буду воздерживаться. — Он взглянул на Чу Ваньнина из-под завесы густых ресниц и, заметив, как порозовели кончики его ушей, улыбнулся.

 На самом деле он не договорил...

 

Если есть из одного котла, можно погрузить туда одновременно две пары палочек. Это ведь куда интереснее, чем когда каждый ест из своей половины.

Мо Жань заказал еще несколько жареных блюд. К сожалению, в маленькой закусочной не готовили изысканных десертов, поэтому пришлось ограничиться тремя горшочками соевого молока. Сделав заказ, они стали терпеливо ждать в окружении мужчин и женщин, темноволосых детей и седовласых стариков, которые вместе ели и пили, спорили и смеялись, играли и били кулаками по столам. Слушая гомон толпы и вдыхая полной грудью витающий в воздухе запах молодого вина, растворившегося в облаках ароматного пара от бурлящих котелков, Мо Жань почувствовал, как медленно, но верно погружается в теплое море довольства и умиротворения.

Этот мир простых смертных был таким обыденным и заурядным, но полным жизни и радости.

До пятнадцати лет Мо Жань жил впроголодь и не мог позволить себе хорошее вино и вкусную еду.

Даже достигнув положения Наступающего на бессмертных Императора, возвышающегося над всеми этими людьми, он так и не смог почувствовать это умиротворение и безмятежность.

То, что он ощущал прямо сейчас.

Взметнулись языки пламени. Обнаженный по пояс повар бросил на раскаленную сковороду потроха и овощи. В причудливой игре света и тени его лоснящаяся от пота кожа, казалось, была покрыта золотым медом. Сильные руки с рельефными мышцами умело управлялись со сковородой, воздух над раскаленным металлом плавился и, закручиваясь, поднимался вверх. Кухонных дел мастер последовательно добавил масло, соль и уксус, ловко перемешал содержимое и, доведя до готовности, сбросил на тарелку так, что когда блюдо было подано на стол, масло еще шкворчало и пузырилось.

— Жареные потроха[6]! – громко объявил юный помощник повара.

[6] 油爆双脆 yóu bào shuāng cuì ю бао шуан цуй — жареные куриные/свиные потроха и верхняя часть желудка, жареные свиные почки.

В прошлой жизни Наступающего на бессмертных Императора не радовали даже самые изысканные деликатесы, но стоило ему услышать: «Жареные потроха», — и с его губ сорвался счастливый смех. Тонкие пальцы погладили гладкий подбородок, а затененные густыми ресницами блестящие глаза, казалось, вобрали в себя весь огонь мира, осветив мрак этой ночи.

Чу Ваньнин спросил:

— Почему ты смеешься?

— Не знаю, просто я очень счастлив.

Чу Ваньнин промолчал, но улыбка сидевшего напротив него красавца была такой очаровательной и заразительной, что его сердце затрепетало и забилось быстрее.

После еды удовлетворенный Мо Жань запрокинул голову к небесам и с удивлением осознал, что, кажется, скоро пойдет дождь, но, похоже, никто этого не замечал, и людской поток все так же тек по улицам, наполняя светом и звуком эту прекрасную ночь.

Когда они проходили мимо лавки, торгующей фонарями, Мо Жань внезапно остановился и замер, не сводя с них взгляд.

Проследив за его взглядом, Чу Ваньнин увидел старого мастера, который тщательно обклеивал бумагой светильник в виде пагоды. Рядом с ним стоял почти такой же полностью готовый фонарь, под которым была специальная подставка, позволяющая запустить его по течению реки[7].

[7] 河灯 hédēng хэдэн — pum. речные фонари: бумажные, пускаемые по воде 15-го числа седьмой луны на 中元节 zhōngyuánjié чжунюаньцзе Фестиваль [голодного] Призрака или Праздник полнолуния середины года, чтобы «осветить путь блуждающим духам».

— Дядюшка, пожалуйста, продайте мне этот фонарь-пагоду.

Чу Ваньнин вручил сидевшему на корточках старому мастеру золотой лист и без лишних слов передал покупку стоявшему позади него ученику.

— Возьми.

Пораженный, но счастливый Мо Жань, еще не до конца придя в себя, уточнил:

— Это мне?

Чу Ваньнин промолчал. Сжимая в руке прихваченный из закусочной недопитый кувшин с вином, он огляделся по сторонам и, обнаружив неподалеку небольшую речку, направился в ту сторону, откуда слышался плеск волн.

Огонь фонаря то ярко вспыхивал, то чуть затухал, отчего бумажная пагода выглядела еще реалистичнее и прекраснее.

Вцепившись обеими руками в речной фонарь, Мо Жань следовал за ним, бормоча себе под нос:

— Я с детства хотел запустить такой, но у меня каждый год не хватало денег.

— Ну конечно, — Чу Ваньнин скользнул по нему ничего не выражающим взглядом, — ты же у нас самый бедный.

Мо Жань лишь улыбнулся в ответ.

Река медленно и тихо несла свои воды куда-то вдаль. Чу Ваньнину не хотелось спускаться к воде по каменным ступеням, поэтому он просто лениво прислонился к перилам моста. Заклинатель в белом одеянии опирался спиной на почерневшую от времени опору и неспешно потягивал вино из перевязанного ярко-красной лентой глиняного кувшина. Запрокинув голову, он сделал глоток и, чуть повернув лицо, взглянул вниз. Свет удаляющегося фонаря осветил белоснежное, как нефрит, лицо, и, хотя на нем не отразилось никаких эмоций, взгляд темных глаз, провожающий счастливого мужчину, неуклюже спускающегося к реке с фонарем в руках, лучился теплом, которое было невозможно скрыть.

Вот дурак, с чего так радоваться?

Однако сам он не моргая наблюдал, как болтающий о чем-то с бумажной пагодой Мо Жань дошел до самой кромки воды, наклонился и очень осторожно опустил ее на воду. Слабое золотисто-алое свечение отразилось в водах неспешно текущей реки. Мо Жань дважды провел ладонью по воде, создавая волну, и отправил пагоду в дальний путь.

После этого Мо Жань еще долго стоял на погруженном во мрак берегу.

Сегодня был не праздничный день, поэтому никто, кроме него, не запускал фонари вниз по реке.

Лишь одинокий крохотный фонарик-пагода слабо, но упрямо светил во тьме, уплывая все дальше и дальше по холодной реке, пока не превратился в трепещущую искру, растворившуюся во мраке безбрежной ночи.

Мо Жань молча стоял на берегу, и никто не догадался бы, о чем он думал в этот момент.

На самом деле он видел конец пути.

На черной речной глади до самого горизонта больше не осталось света.

Накрапывал дождь, вот-вот должна была начаться гроза.

Дождевые капли быстро застучали по покрытой ряской воде, выбеленным стенам и черной черепице.

Люди вокруг них со смехом и криками начали разбегаться по домам. Редко когда по зиме вдруг прольется такой сильный ливень. Торговцы наперегонки бросились накрывать плотной промасленной холщевиной свой товар, кастрюли и сковороды и, толкая перед собой свои маленькие лотки на колесах, бежали кто куда, пытаясь найти укрытие от проливного дождя.

Чу Ваньнин тоже на миг почувствовал смутную тревогу. Конечно, весна уже близко, но и зима еще не кончилась, так откуда такой сильный дождь?

Он стоял под прикрытием моста, поэтому не промок, хотя задувающий ветер немного намочил подол его одежды. Зато бегущий под дождем Мо Жань вымок до нитки. На мокром лице, по которому стекали струйки воды, черные глаза сверкали как-то особенно ярко.

 

Окинув его нежным и немного смущенным взглядом, Чу Ваньнин с улыбкой сказал:

— Посмотри на себя. Используй заклинание и высушись.

— Угу.

Даже такой сильный ливень не мог помешать двум бессмертным господам, а уж тем более таким образцовым наставникам, как Мо Жань и Чу Ваньнин, сухими вернуться на Пик Сышэн, но никто из них даже не попытался поставить барьер. Вместо этого они просто стояли под опорой моста, ожидая, когда закончится дождь.

Однако ливень и не собирался утихать. Туманная дымка сшила небо и землю в единый холст, на котором цветная картина оживленного рынка расплылась, словно щедро смоченная водой акварель.

— Похоже, этот дождь и не думает заканчиваться, — наконец сказал Мо Жань.

— Льет как сумасшедший. Странный какой-то дождь, — прохладно отозвался Чу Ваньнин.

 

Мо Жань засмеялся и, повернув к нему голову, спросил:

— Что же делать? Мы не сможем вернуться.

— …

Чу Ваньнин понимал, что должен ответить что-то вроде: «Разве ты не совершенствующийся? Не можешь накрыть себя заклинанием?», — ну или хотя бы: «Почему это мы не можем вернуться?»

Но он не проронил ни слова. Просто молча поднял голову, вглядываясь в пронизанную дождем ночь.

Его ладони вдруг стали очень горячими, а между сжатыми пальцами выступил пот.

Пока он лихорадочно думал, что ответить, Мо Жань схватил его за руку. Как только дрожащие, горячие и немного потные пальцы оказались в плену ладони Мо Жаня, все чувства Чу Ваньнина были тут же бесцеремонно обнажены и выставлены напоказ.

— Учитель, я... я хочу с тобой…

 Слова вертелись на языке, но Мо Жань так и не смог произнести их вслух. Сердце подскочило в груди и комом встало в горле.

Чу Ваньнин видел, как глаза Мо Жаня вдруг стали очень глубокими и влажными. Безуспешно пытаясь скрыть под нежностью сжигающий его изнутри огонь желания и двусмысленность собственных слов, мужчина хрипло пробормотал:

— Я хочу сказать… дождь слишком сильный. Сегодня ночью лучше не возвращаться в школу. Идти далеко, можно и простудиться.

Чу Ваньнин так старательно пытался сделать вид, что ничего не понимает, что совершенно невпопад выпалил в ответ:

— Мне не холодно.

— Тогда, может, жарко?

— И не жарко…

Грудь Мо Жаня все быстрее поднималась и опускалась, дыхание участилось и стало почти обжигающим. Прежде, чем Чу Ваньнин договорил, он прижал его руку к своему бешено бьющемуся сердцу и прошептал:

— Мне жарко.

Капли дождя барабанили по воде и болотной ряске.

Чу Ваньнин смотрел в глаза мужчины перед собой и видел в них степной пожар и плавящий камень жар летнего полудня.

Этот молодой мужчина так сильно нервничал, что не мог не вызывать сочувствие напополам с умилением.

Осипшим от волнения голосом Мо Жань наконец нашел в себе силы спросить:

 — Пойдем в ближайшую гостиницу, ладно? Давай прямо сейчас?

Автору есть что сказать: Пес [смердячий]: перечитывая последнюю фразу, я почему-то чувствую себя как студент, который обманом заманил своего парня в гостиничный номер, чтобы, как последняя скотина, воспользоваться им…

Автор: Жоубао Бучи Жоу. Перевод: Feniks_Zadira, Lapsa1

< Глава 186 ОГЛАВЛЕНИЕ Глава 188 >

Глоссарий «Хаски» в виде таблицы на Google-диске
Арты к главам 181-190

Наши группы (18+): VK (частное), Telegram, Blogspot

Поддержать Автора (Жоубао Бучи Жоу) и  пример как это сделать

Поддержать перевод: Patreon / Boosty.to / VK-Donut (доступен ранний доступ к главам).