ТОМ II. Глава 166. Уважаемая Учителем госпожа Жун. Новелла: «Хаски и его Учитель Белый Кот»

Глава 166. Уважаемая Учителем госпожа Жун

Это в самом деле было озеро Цзиньчэн. На его каменистом берегу можно было увидеть все ту же табличку с начертанной красной краской надписью: «Путь вперед труден».

Действующими лицами этой иллюзии были все те же два человека: Наньгун Лю и Сюй Шуанлинь. Точнее, здесь было только два живых человека, потому что вся земля вокруг них была завалена множеством трупов людей.

Хотя правильнее было бы сказать: трупами людей из племени русалок.

— Поторопись, если мы снова заблокируем дорогу и заклинатели не смогут подняться на гору, это может вызвать подозрения.

— Почти готово. — Сюй Шуанлинь сунул в рот одному из мертвых черный камень и затем мысленно прочитал тайное магическое заклинание, после чего русал неуверенно поднялся с земли и, поклонившись людям, с громким плеском прыгнул обратно в покрытое колотым льдом озеро Цзиньчэн. Сюй Шуанлинь сказал:

— Я еще не в полной мере овладел этой запрещенной техникой. Когда я достигну мастерства в ее использовании, больше не нужно будет помещать камень в каждого, достаточно будет подняться над ними и бросить камни сверху, и все они тут же окажутся в моей власти и будут подчиняться всем моим приказам.

 — Настолько потрясающая мощь?

— Не зря же это назвали запретной техникой. Когда достигнешь высшего уровня, все живые существа становятся просто меховыми или кожаными мешками. Видел я одного… — Сюй Шуанлинь внезапно замолчал, а потом со смехом сказал: — Я хотел сказать, читал в древних книгах, что настоящий мастер может оставить человека живым и в полном сознании, но при этом тот будет беспрекословно выполнять все его команды. Вот это, я считаю, потрясающе! На моем текущем уровне я могу управлять только мертвыми телами, но не контролирую души. Неплохо, конечно, но не идет ни в какое сравнение с реальной мощью этой техники.

 Наньгун Лю кивнул:

— Тебе и незачем слишком быстро совершенствоваться в этом. Не стоит привлекать лишнее внимание.

— Уважаемый Глава, конечно, прав.

— Но благодаря тебе мы смогли найти способ… как снять с меня это проклятие. Нужно открыть врата на Последний Круг Ада, используя объединенную чистую энергию пяти элементов: дерева, земли, огня, воды и металла. Найти людей с подходящей духовной сущностью нелегко, ведь не можем же мы ходить по всем школам и искать тех, кто соответствует по всем параметрам. Но ты в корне преобразовал обитателей озера Цзиньчэн, и теперь они будут проверять всех, кто будет приходить сюда за божественным оружием и извещать тебя, если найдется кто-то подходящий. Так что можно просто расслабиться и получать удовольствие, пока другие сделают за нас грязную работу.

Разглагольствуя, Наньгун Лю подошел к лошади, достал из седельного мешка мандарин и, аккуратно очистив его от шкурки, с довольным вздохом вгрызся в сочную мякоть:

— Шуанлинь, вся нечисть озера Цзиньчэн не смогла одолеть тебя. Все-таки ты по-настоящему талантлив.

Сюй Шуанлинь со смехом ответил:

— Хотя озеро Цзиньчэн — очень древняя реликвия, но минуло слишком много времени и божественная сила, некогда вложенная в него Гоучэнем Шангуном, почти исчезла. Будь иначе, вряд ли я смог бы найти лазейку в его защите. Так что, Уважаемый Глава, спасибо за комплимент, но не стоит меня перехваливать

Наньгун Лю расхохотался:

— Но все же, скажи, как я могу тебя наградить?

— Мне не о чем просить.

— Эй, так не годится! Ты обязательно должен что-то попросить!

— Тогда, может, Уважаемый Глава наградит меня, позволив съесть половинку его мандарина.

Сначала Наньгун Лю изумленно замер, но тут же рассмеялся:

— И это все? — но все же очистил целый мандарин и отдал его Сюй Шуанлиню. — Тогда уж бери целый.

— Половины достаточно, — губ Сюй Шуанлиня коснулась бледная тень улыбки, — я не желаю многого.

— А ты и правда чудной[1]. Ну половину так половину.

[1] 奇奇怪怪 qíqíguàiguài цици гуайгуай — слишком странный; такой чудной, что не описать словами.

Наньгун Лю протянул ему очищенную половинку мандарина, но, так как пальцы Сюй Шуанлиня были в крови, он не захотел брать его и съел истекающую соком мякоть прямо из рук Наньгун Лю, после чего, осклабившись, сказал:

— Сладкий и сочный. Хороший вкус.

В это мгновение в лучах солнца улыбка Сюй Шуанлиня выглядела немного пугающей. Мандариновый сок вытек из уголка его губ, и он, словно ядовитая змея, вытянул язык, чтобы слизнуть его.

Наньгун Лю испугался и тут же отдернул руку. Но тут же на его лице отразилась досада и смущение, словно он и сам не мог понять, почему ему вдруг стало страшно.

Сюй Шуанлинь неожиданно сказал:

— Взгляните-ка на это.

Наньгун Лю проследил взглядом, и через мгновение его глаза расширились, а на круглом лице отразилась сложная смесь очень разных эмоций:

— Это… он…

— Да, это помфрет-каннибал[2].

[2] 食人鲳  shírénchāng шижэньчан «помфрет-каннибал» — пиранья.

Сюй Шуанлинь, взяв ветку, вытащив зеркального помфрета на песчаный берег и, чуть наклонившись, внимательно изучил его. У монстра было тело рыбы и оскалившаяся голова льва, на клыках все еще не высохла кровь, а пара пустых пепельно-серых глаз вылезла из орбит и бессмысленно смотрела в небеса.

Сюй Шуанлинь случайно испачкался в его крови и, принюхавшись, тут же инстинктивно начал обтирать об песок свои босые ноги. Нахмурившись, он резюмировал:

— Фу, настоящая тухлятина.

Он распрямил спину и тут же пнул труп помфрета.

— Должно быть, в озере Цзиньчэн редко встречаются такие злые создания. Говорят, Гоучэнь оставил охранять озеро с непревзойденным оружием тварей благородных и чистых сердцем, но с тех пор много воды утекло и здесь многое изменилось. Даже демоны могут вырваться из Преисподней, а боги — пасть, так как можно требовать вечной святости от маленьких мифических зверей?

Наньгун Лю пробормотал:

— Так это он… хотел, чтобы я подарил ему сердце Жун Янь[3].

[3] 容嫣 róng yān жун янь «привлекать радость»; 容 róng — заключать в себе, обнимать, привлекать; 嫣 yān — очарование, веселье, улыбка; прекрасный облик.

Зрители за пределами иллюзии, за исключением давно знавшего правду Чу Ваньнина, услышав это, вздрогнули от ужаса. Изумленные и напуганные, они потрясенно переспрашивали друг у друга:

— Что?!

— Жун Янь… это ведь… это…

Одни бормотали себе под нос, другие с изумлением и жалостью поглядывали на Наньгун Сы:

— Это ведь его...

Наньгун Сы оцепенел, а потом весь затрясся. Пошатываясь, он отступил назад, но тут же споткнулся и упал на колени. Без единой кровинки в лице он был бледнее покойника и ужаснее призрака.

— Мама? Это невозможно… невозможно!

При взгляде на него Е Ванси не могла сдержать слезы:

— А-Сы…

— Это невозможно! — Наньгун Сы был на грани безумия. Его мужественное лицо от ужаса, гнева, горя и страха исказилось до неузнаваемости. Сейчас он вообще ничего не слышал, и любые слова проходили мимо его сознания. — Это невозможно! Моя мать умерла в сражении с демоническим зверем! Отец сказал, что она обезглавила монстра, но он успел пронзить ей сердце!

Его тело прошила волна дрожи и он пробормотал себе под нос:

— Без сердца… пронзил сердце[4]… насмерть…

[4] 穿心 chuānxīn чуань синь «пронзить сердце» — проделать дыру в груди; пройти через центр; 心 xīn синь — сердце/душа/грудь/сердцевина/духовное ядро.

Он не плакал. Его широко открытые глаза были сухими и вылезли из орбит от охватившего его ужаса. Он хрипло повторял снова и снова, то шепча, то срываясь на крик, а потом крик перешел в исполненный ярости и боли безумный вой:

— Пронзил сердце! Пронзил сердце!

Внезапно нахлынули воспоминания.

Он был еще совсем мал, когда его родители вместе с группой других заклинателей из школы отправились к озеру Цзиньчэн просить меч. Он помнил очень хорошо, как вечером накануне их отъезда убежал вместе с Наобайцзинем на задний склон горы в лесную часть охотничьих угодий и развлекался там до позднего вечера. Была уже глубокая ночь, когда он вернулся и тайком проскользнул в свою комнату. Он планировал сделать вид, что все это время просидел там, занимаясь чтением и каллиграфией, не зная, что после ужина матушка уже приходила его искать. Она хотела подарить ему недавно вышитый ею колчан для стрел, но в итоге, обойдя все крыло, занимаемое молодым баричем, так и не смогла его найти. Конечно, женщина тут же поняла, что вместо занятий он опять тайком убежал играть и развлекаться.

Жун Янь была очень сдержанной и холодной женщиной. Она никогда не баловала Наньгун Сы, относясь к нему без душевной теплоты, которую люди ждут от матери любящей своего сына. Когда она второй раз зашла в покои сына, то увидела, что полностью одетый Наньгун Сы сидит за столом и делает вид, что увлеченно читает «Свободное скитание[5]». Кивая головой, он вдохновенно читал вслух. Жун Янь попросила его оторваться от книги, а затем спросила:

[5] 逍遥游 xiāoyáoyóu «свободное скитание», первая часть из трактата «Чжуан-цзы». Это один из наиболее крупных философских древнекитайских трактатов — даосская книга притч.

— Чем ты занимался после ужина?

Наньгун Сы, конечно, не знал, что Жун Янь давно уже раскрыла, что он занимался посторонними делами. Отложив бамбуковые дощечки, он почесал в затылке и, сияя улыбкой, ответил:

— Мама, я учился: книгу заучивал.

— Читал весь день?

Боясь наказания, мальчик немного помялся, но все же кивнул головой:

— Д-да… Да!

Жун Янь расправила плечи, гордо вытянула шею, вскинула подбородок и, взглянув на сына сверху вниз, холодно сказала:

— Лжешь.

Испуганный Наньгун Сы покраснел, но упрямо возразил:

— Я не лгу.

Жун Янь без лишних слов взяла его бамбуковые дощечки и, сложив их, спросила:

— «И если бы весь свет принялся его бранить, он бы не счел себя опозоренным*»... Что за фраза стоит перед этим предложением?

— Пока… весь свет… ээ…

— «Да если бы целый свет его хвалил, он все равно бы не загордился[6]»! — Жун Янь нахмурила свои изящные брови.

[6] Выдержки из притчи о Разнице между большим и малым, малым и великим из «Свободного скитания».

— Наньгун Сы, это так ты обычно учишься? Мало того, что бездумно развлекаешься допоздна вне дома, так теперь еще и врать научился?!

— Матушка…

— Не зови меня так!

Увидев, что она в гневе, Наньгунь Сы запаниковал. В отличие от его мягкого и доброжелательного отца, его сильная духовно, воинственная[7] и подавляющая мать пугала его.

[7] 戎装 róngzhuāng жунхуан «военное снаряжение». От переводчика: здесь идет противопоставление Жун Хуан — Жун Янь, с намеком на то, что имя не соответствует характеру.

— Ты такой никчемный!

У мальчика покраснели глаза, ведь больше всего он боялся, что она опять будет его ругать. Поэтому он, затаив маленькую надежду на удачный исход, принялся выкручиваться:

— Я… я не долго гулял. Всего лишь после ужина совсем немного поиграл во дворе.

Мать пристально посмотрела на него. Изначально Жун Янь почти не сердилась, но чем больше ее сын прибегал ко лжи и уловкам, пытаясь настоять на своем, тем сильнее она злилась.

— Как только стемнело, я сразу вернулся…

Хлоп!

Звонкая пощечина прервала Наньгун Сы на полуслове.

Грудь Жун Янь ходила ходуном от гнева. Замерев на месте с поднятой для удара рукой, она яростно закричала:

— Наньгун Сы! Жадность, ненависть, ложь, убийство, блуд, воровство, грабеж — семь недопустимых вещей для благородного человека! Разве не этому ты должен был научиться? Ты так и будешь продолжать лгать своей матери?!

Ошеломленный ее ударом Наньгун Сы не сразу смог прийти в себя. Слезы обиды в один миг переполнили его глаза, и, чувствуя себя несправедливо обиженным, он громко закричал:

— Если бы ты не была такой жестокой, разве захотел бы я обманывать тебя? Чуть что не так, ты сразу бьешь и бранишь меня… Ты... Ты плохо ко мне относишься! Ты мне не нравишься, я тебя не люблю! Я люблю папу! — сказав это, он попытался убежать, намереваясь найти Наньгун Лю.

— Ты останешься со мной!

Изменившаяся в лице Жун Янь крепко схватила его. Яростно сверкая глазами, она ткнула ярко-красным ногтем в нос сына и процедила:

— Зачем ты бежишь искать своего отца? Твой отец — просто ничтожество, только и умеет, что заискивать и льстить! Неужели хочешь пойти по его стопам?! Сядь на место!

— Я не хочу! Не хочу!

Жун Янь, сжав зубы, подтащила Наньгун Сы к его учебному столу, но стоило ей отпустить его, мальчик тут же вскочил и бросился бежать. Ей ничего не оставалось, кроме как, подняв руку, бросить в него ограничивающее заклинание, что тут же связало его по рукам и ногам. Поставленный на колени, Наньгун Сы чувствовал себя униженным и злым, задыхаясь, как загнанный в клетку зверь.

— Отпусти меня! Я не хочу такую мать! Ты… ты ни разу слова мне доброго не сказала, никогда не заботилась обо мне, только и знаешь, что ругать меня… Ты всегда только бранишь меня!

Лицо Жун Янь то краснело, то бледнело, губы дрожали. Спустя долгое время она наконец сказала:

— Ты дашь мне честное слово, что останешься в комнате и выучишь «Свободное скитание» от начала до конца. Я завтра приду и проверю. Если будешь упрямиться, я…

В конце речи Жун Янь немного растерялась: и что тогда? На самом деле она сама не знала. С детства она отличалась прямолинейностью и вспыльчивым характером и могла, не обращая внимания на статус Главы, публично сделать выговор своему слабохарактерному мужу.

Но Наньгун Сы… Что она могла сделать с ним?

На какое-то время Жун Янь застыла без движения, испытывая одновременно печаль и злость, обиду и беспомощность. Всплеск эмоций спровоцировал обострение старой болезни и ее скрутил приступ кашля. Жун Янь кашляла и кашляла, изо всех сил пытаясь удержать пошедшую горлом кровь. Прежде чем Наньгун Сы успел это заметить, она вытерла рот платком и очень грустно произнесла вмиг охрипшим голосом:

— Сы-эр, ты еще очень молод и еще не можешь ясно видеть, что хорошо, а что плохо. Порой человек, что мягок с тобой, не обязательно желает тебе добра, так же как и тот, кто строг с тобой, не обязательно желает тебе зла. Твой отец — слабак и бездарь, не говоря уж о том... — она остановилась, не зная, как продолжить. Подумав немного, она решила не озвучивать свою мысль и сказала другое: — Твоя мать не хочет, чтобы ты стал таким заклинателем и Главой, как он…

Наньгун Сы прикусил губу и ничего не ответил.

— Ты очень непослушный и небрежно относишься к обучению — ладно, не такой уж большой проступок, но как вышло, что ты научился так красноречиво лгать и мошенничать? Многовековая слава нашей Духовной школы Жуфэн основана на том, что только достойные люди[8] могут стоять на вершине мира совершенствующихся. Раз твой отец никогда всерьез не пытался донести до тебя эту истину, как твоя мать, я должна наставить тебя на верный путь. Даже если ты не хочешь меня слушать, даже если считаешь, что я слишком строга и жестока с тобой, даже если ненавидишь меня, я буду повторять это снова и снова, пока ты не запомнишь.

[8] 君子 jūnzǐ цзюньцзы — человек высоких моральных качеств, человек чести. От переводчика: здесь отсылка к названию школы 儒风门 rúfēng жуфэн «нравы ученых людей».

— …Папа не наставляет меня, потому что оберегает! Он понимает, что я еще ребенок, поэтому хочет, чтобы у меня было счастливое детство, а что ты?! — сердито крикнул Наньгун Сы. — Разве ты мать? Ты видишь во мне только молодого господина Духовной школы Жуфэн, который когда-нибудь станет Главой! Рядом с тобой у меня не было ни одного счастливого дня! Я не буду тебя слушать!

От возмущения кровь прилила к лицу Жун Янь, и ее бледные щеки окрасились болезненным румянцем. Она поспешно прикрыла лицо платком и снова закашлялась. Потребовалось время, чтобы она смогла отдышаться после приступа и сказать:

— Ладно. Пусть ты не желаешь слушать, я все равно буду говорить тебе это до тех пор, пока однажды ты не поймешь.

— … — Но этот ребенок был слишком упрямым и просто закрыл уши руками.

Жун Янь опустилась на стул и постаралась успокоиться, но пульсирующая боль в сердце никак не желала уходить. Очень давно, в юные годы, сражаясь с нечистью, она была ранена. Хотя с тех пор каждый день она принимала лекарства, но последствия ранения превратились в хроническую болезнь, которая с каждым годом все сильнее подтачивала ее хрупкое здоровье. Подняв голову, в неровном свете свечей она посмотрела на своего непокорного ребенка и невольно закрыла глаза.

После продолжительного молчания она вновь заговорила, медленно роняя слова:

— Сы-эр, мама не сможет быть с тобой рядом всю жизнь. Придет день, когда я больше не смогу присмотреть за тобой и предостеречь от заблуждений. Я только надеюсь, что ты когда-нибудь сам сможешь во всем разобраться…

Она вдруг замолчала и не стала развивать эту тему.

Потому что увидела, как связанный ее заклятием Наньгун Сы, сгорбившись и подогнув ноги под себя, сидит на полу и рыдает навзрыд. Из-за ее жестокости и брани смешливый, жизнерадостный и открытый сыночек, ее Сы-эр, захлебывался слезами.

Жун Янь оцепенела. Затем она медленно встала, подошла к установленному ей барьеру и, подняв руку, хотела снять связывающее заклинание и, склонившись, обнять сына, погладить его опухшую красную щеку и поцеловать в лоб.

Но мать смогла сдержать свой порыв. В конце концов, она по-прежнему была зла на него. В итоге, так, стоя над ним, Жун Янь все же закончила свою прерванную ранее речь:

— Когда-нибудь ты сам поймешь… жадность, ненависть, ложь, убийство, блуд, воровство, грабеж — семь вещей, что недопустимы для благородного человека из Духовной школы Жуфэн.

— Я не пойму, я не желаю это понимать… я… я … — Наньгун Сы поднял заплаканные глаза на мать, стоявшую за связывающим его барьерным заклятием и, рыдая в голос, громко крикнул, — я ненавижу тебя! У меня нет такой матери, как ты!

— …

В эту минуту лицо Жун Янь по ту сторону связывающего барьера, стало безжизненно серым. Казалось, что сердце этой непреклонной и решительной женщины разрывается от горя.

Последние двадцать лет это лицо часто появлялось во снах Наньгун Сы, после которых наутро его подушка была мокрой от слез. Но тогда он был похож на маленького ядовитого скорпиона, беспорядочно размахивающего своими клешнями, снова и снова вонзая ядовитое жало в материнское сердце.

Боль. Эта боль и правда была слишком сильна.

Он знал, что она останется с ним на всю жизнь, ведь он никогда не сможет смириться и простить себя.

Спустя два дня Жун Янь так и не пришла увидеться с ним. Вместо этого она отправила служанку отнести ему расшитый камелиями колчан и письмо.

Это письмо было написано рукой его матери в строгой и отстраненной манере, и в нем было не так уж много приятных слов. Мать всего лишь сообщала, что, зная о том, что Наньгун Сы недавно приступил к обучению боевым искусствам и особенно ему нравится практиковаться в стрельбе из лука, она вышила для него колчан для стрел. Кроме того в письме она сообщала, что вместе с его отцом отправляется на озеро Цзиньчэн, но когда вернется, обязательно тщательно проверит его знания в части понимания «Свободного скитания» в надежде, что на этот раз он не будет упрямиться и потворствовать своему дурному характеру.

А что же он?

Что он сделал?

Его гнев не прошел. Он затаил в сердце ненависть и взяв нож, разрезал вышитый мамой колчан на куски, письмо от нее швырнул в огонь, превратив его в пепел, а дощечки«Свободного скитания» размолотил в щепу. Выместив зло на бессловесных вещах, в силу своего возраста ребенок почувствовал облегчение и даже радость.

Он отомстил ей.

Он ненавидел ее.

Пусть она знает, что он никогда не будет слушать поучения такой отвратительной матери, он никогда не согласится с ней, он…

Скаля зубы, он будет биться с ней до конца. В сердце своем он уже строил планы и неприступные стены.

Он ждал, что его мать склонит голову перед ним, признает свои ошибки, и еще, может быть… на самом деле вся его мелочная злоба и жалкие попытки отомстить были направлены лишь на то, чтобы привлечь ее внимание и добиться от нее ласкового слова и нежного материнского объятия.

Он много чего ждал.

Будь то признание вины, нежное объятие, раскаяние или ласка — он принял бы все!

Сияя от воодушевления, он приготовился встретить врага во всеоружии и с нетерпением ждал возвращения этой женщины, чтобы объявить ей войну, но в итоге…

Он дождался только ее мертвого тела.

«Ночью в лесу Глава Духовной школы Жуфэн был атакован. Его жена заслонила его своим телом и умерла от проникающего удара в сердце».

Когда процессия с гробом подошла к воротам, Наньгун Сы бездумно стоял у парапета на привратной башне у ворот Духовной школы Жуфэн. Ветер трепал траурные штандарты из белого шелка, и по ветру летели бумажные деньги, а он, как единственный сын, должен был стоять впереди и ждать. Согласно обычаю, после того, как старейшина разобьет ритуальную глиняную чашу[9], гроб с супругой можно было внести в ворота, чтобы она могла нанести последний визит к родному очагу и в родительский дом. В это время старшему сыну полагалось стоять на коленях, плакать и отбивать поклоны, приветствуя возвращение духа матери.

[9] 摔盆 shuāipén шуайпэнь — разбить глиняный таз (ритуальная чаша с отверстием посередине): обычай при выносе покойника.

Но Наньгун Сы не мог плакать.

Он чувствовал, что все это так абсурдно и фальшиво, поэтому не может происходить на самом деле. Солнце ярко освещало землю и, отражаясь от белого шелка и бумаги, слепило глаза. От этой ряби у него закружилась голова, а к горлу подступила тошнота.

Это не может быть по-настоящему...

Это неправда!

Но если это окажется правдой, то что тогда ему делать? Как смириться с тем… что прежде, чем они были навеки разделены, ее последними словами, обращенными к нему, были: «Жадность, ненависть, ложь, убийство, блуд, воровство, грабеж — семь недопустимых вещей для благородного человека».

И что он ей ответил тогда?

Он не хотел вспоминать. Но в тот день его ненависть была так глубока, что его громкий крик навсегда запечатлелся в его памяти вместе с болезненно бледным и печальным лицом матери по другую сторону связывающего барьера.

Боль...

Эта боль и правда была слишком сильна.

Те слова… те последние слова, которые его мать услышала от него в этой жизни… да, он сказал…

Ненавижу тебя.

У меня нет такой матери, как ты.

Когда гроб с телом прибыл, старейшина разбил чашу и множество людей преклонили колени и заплакали. Стоявший у гроба отец тоже лил горькие слезы, и только Наньгун Сы продолжал стоять, крепко сжимая в руке куски того самого порезанного им на куски расшитого камелиями колчана для стрел.

Припорошенные снегом ярко-красные лепестки и желтые тычинки гордых цветов, проросших из-под снега посреди зимы. Казалось, ее теплые пальцы, создавшие это яркое разноцветье, только что последний раз коснулись тонкого шелка. Неизвестно, предчувствовала она свою смерть или же это было простым совпадением, но она вышила очень усердно и тщательно каждый цветок, так что они были как живые. Казалось, она вложила в эту вышивку всю любовь и заботу, которую так и не смогла выразить словами, а также все предупреждения и наставления, которые уже не сможет ему дать. Все ее надежды и чаяния были бережно вложены ей в каждый стежок и надежно спрятаны в этот маленький детский тряпичный колчан.

Наньгун Сы крепко сжал его в руках.

Ведь, это была последняя вещь, оставленная ему его матушкой… его мамой.

Автор: Жоубао Бучи Жоу. Перевод: Feniks_Zadira, Lapsa1

< Глава 165 ОГЛАВЛЕНИЕ Глава 167 >

Глоссарий «Хаски» в виде таблицы на Google-диске
Арты к главам 161-170

Наши группы (18+): VK (частное), Telegram, Blogspot

Поддержать Автора (Жоубао Бучи Жоу) и  пример как это сделать

Поддержать перевод: Patreon / Boosty.to / VK-Donut (доступен ранний доступ к главам).