Глава 175. Учитель, я тебе нравлюсь?
Чу Ваньнин как раз доел последнюю булочку, когда дверь у него за спиной открылась и вошел Мо Жань. В обеих руках он нес кучу мелких вещей, которые осторожно сгрузил на кровать.
— Учитель, в вашей верхней одежде было несколько обрывков бумажных талисманов, я положу их здесь.
Сказав это, он поспешно опустил голову и вышел.
Ему было стыдно и неудобно прямо спросить Чу Ваньнина о свадебном мешочке, ведь он чувствовал, что, каким бы ни был ответ, для них обоих это будет очень неловко. Кроме того, что Чу Ваньнин очень ранимый, так еще и совершенно не умеет выражать свои мысли через рот. А что, если что-то пойдет не так и он расстроится?
Мо Жань поджал губы, его черные глаза ярко блестели от смущения и растерянности.
Вдруг в его голове родилась совершенно невероятная идея…
Возможно ли, что Чу Ваньнину… что он и вправду нравится Чу Ваньнину?
Эта дерзкая мысль поразила и испугала его самого. Он тряхнул головой и тихо пробормотал:
— Нет, не может такого быть…
Не зря говорят, что если живешь на горном склоне, сложно понять, насколько велика гора[1].
[1] 不识庐山真面目 bù shí lú shān zhēn miànmù бу ши лу шань чжэнь мяньму «не знать истинного облика горы Лушань» — обр. не понимать истинного положения дел.
Найдись этот мешочек в одежде незнакомого человека, например, какой-нибудь заклинательницы, Мо Жань бы сразу понял, что у нее на сердце… Если тебе кто-то не нравится, зачем столько лет хранить свидетельство связи с ним? Казалось бы, все очень просто.
Но как только речь зашла о Чу Ваньнине, в мыслях Мо Жаня воцарился полный хаос. Чем больше волнуешься о человеке, тем глупее себя ведешь, когда дело касается чувств: ты не знаешь куда деваться, мысли путаются, от равнодушного взгляда на сердце остаются шрамы, а долгое молчание выбивает землю из-под ног.
Из-за этого даже очевидные вещи не казались такими уж простыми, и Мо Жань обдумывал все снова и снова, пытаясь найти обоснование и оправдание.
Он ошибся?
Неправильно понял? Надумал себе всякого?
Или Чу Ваньнин просто забыл выбросить этот мешочек?
Но все эти вопросы он мог задавать лишь пальцам на своих ногах, пока усиленно стирал одежду в деревянной бадье. Вода с каждым мгновением становилась все холоднее, а сердце — горячее.
Не выдержав, Мо Жань оглянулся на ветхий дом, где за оклеенным бумагой старым деревянным окном горел теплый золотистый огонь свечи. Отбрасывая неровные тени, пламя слегка колыхалось и дрожало, а вместе с ним трепетал молодой росток, проросший в груди Мо Жаня.
Если бы Чу Ваньнин и правда любил его…
Все было просто, когда он был грубым и бесстыжим Наступающим на бессмертных Императором, но… сейчас, стоило Мо Жаню просто подумать об этом, и его лицо тут же зарделось как маков цвет.
Он почувствовал жар и невыносимую жажду.
И единственный, кто мог утолить эту жажду, был сейчас в этой хижине, совсем рядом с ним. Только испив сладость этого человека, он мог обрести утешение и покой. Человека, которого он поклялся лелеять, беречь и уважать...
Стоило ему подумать об «уважении», и он почувствовал себя так, словно на его раскаленную грудь выплеснули чашку воды. Раньше, когда Мо Жаня захлестывало страстное желание обладания Чу Ваньнином, он совершенно не мог контролировать себя, и сейчас, вспоминая свое поведение в прошлом, он чувствовал жгучий стыд.
Но теперь все изменилось.
Этим вечером парчовый мешочек, словно охапка смолистых поленьев, упал на тлеющие угли в его сердце и разжег все спящие в нем порочные желания.
«Почитать его, уважать его».
Он снова и снова твердил эту очищающую сердце мантру, но выплеснутая на раскаленную плоть вода в одно мгновение превратилась в пар, что затуманивал глаза и мысли.
К своему величайшему изумлению Мо Жань обнаружил, что в конечном итоге мантра «уважения и почитания» окончательно и бесповоротно… перестала действовать.
Тем временем внутри дома Чу Ваньнин, доев последнюю булочку, захотел вытереть пальцы, поэтому подошел к постели и взял свой расшитый цветами яблони платок из груды прочих выуженных из его одежды мелочей.
Печально вздохнув, он мысленно упрекнул себя за рассеянность. Надо же было забыть, что перед стиркой следовало вытащить из одежды вещи. Мо Жань наверняка внутренне посмеивался над ним…
— Хм? — он не закончил свою мысль и осекся, заметив торчащий из-под кипы талисманов красный шнурочек.
Сердце Чу Ваньнина дрогнуло, он протянул руку, чтобы вытянуть за веревочку скрытую под бумагой вещицу, но на полпути его пальцы замерли в воздухе, не смея двинуться дальше. После секундного колебания его рука изменила направление и коснулась ткани нижней рубашки в районе сердца.
Одного прикосновения хватило, чтобы он смертельно побледнел.
Его парчового мешочка там не было!
На лице Чу Ваньнина появилась гримаса ужаса, когда он вспомнил… исподнее, пошитое по указанию Сюэ Чжэнъюна под праздничное одеяние, оказалось из слишком скользкого шелка, да и потайной карман в нем был слишком неглубоким, поэтому чтобы случайно не потерять обычно бережно хранимый у сердца свадебный парчовый мешочек, на этот раз он положил его в казавшийся более надежным потайной карман верхнего одеяния.
Приглядевшись к кучке вещей, он окаменел, чувствуя себя так, словно его поразила молния.
Сверху лежала всякая мелочь вроде конфет, ниже — бумажные талисманы, и только мешочек был стыдливо прикрыт от посторонних глаз. Как будто тот, кто его спрятал под другими вещами, мучительно краснея, суетливо размахивал руками, пытаясь убедить его: «Я не видел! Я ничего не видел!»
— …
Наконец, собравшись с духом, Чу Ваньнин затаил дыхание и, все еще лелея безумную надежду, потянул за красную нить и вытащил мешочек из-под груды беспорядочно сваленной влажной бумаги.
И в самом деле… мешочек был завязан, но совсем не так, как обычно это делал он сам.
Чу Ваньнин попытался успокоиться, но кровь прилила к бледным щекам, а кончики ушей заполыхали так ярко, что казалось, вот-вот и они начнут кровоточить. Он развязал красную веревочку и заглянул внутрь. Две переплетенные пряди волос, которые так же, как и его желания, долгие годы таились в темноте, больше не могли спрятаться от мягкого золотистого света свечей.
Мо Жань видел их!
Еще и так явно показал это, демонстративно спрятав[2] улику под кучей мелочей!
[2] 此地无银三百两 cǐdì wú yín sānbǎi liǎng цыди у инь саньбай лян «здесь не зарыты 300 лянов серебра» — о ситуации, когда человек пытается что-то скрыть, но сам же себя и выдает своими действиями; аналог: шито белыми нитками.
Идиома основана на рассказе о человеке, который зарыл в землю деньги, а сверху, на всякий случай, написал «здесь не зарыты 300 лянов серебра». Его сосед, прочтя записку, деньги вырыл и приписал: «Сосед Ван не крал твои деньги».
От осознания этого кровь застучала в висках, сердце забилось еще чаще, а лицо стало красным и горячим, словно раскаленный уголь.
Что же делать?
А если Мо Жань узнает о его сокровенных мыслях?
Плохо дело!
Мо Жань любит Ши Минцзина. Если он поймет, что Чу Ваньнин испытывает к нему такие сильные чувства, то совершенно точно будет напуган. Тогда установившиеся между ними теплые и доверительные отношения будут разрушены... Охваченный паническим ужасом, Чу Ваньнин снова и снова сжимал в руке многострадальный мешочек, и потребовалось время, чтобы он все-таки смог взять себя в руки.
Чу Ваньнин все еще надеялся, что Мо Жань ничего не поймет и создаваемая годами репутация непорочного и бесстрастного человека выдержит это испытание и защитит его от подозрений… Говорят, если тот, кого ты тайно любишь, однажды узнает об этом, ты сможешь сбросить груз с сердца и почувствовать облегчение, но в случае Чу Ваньнина все было совсем иначе.
Ему тридцать два года, и он давно привык к одиночеству.
Совсем еще юные Мо Жань и Ши Мэй переживали лучшие годы жизни, время надежд и стремлений, а Чу Ваньнин давно уже миновал пору цветения. Ему уже за тридцать, поздно начинать отношения. То, что он чувствовал, несомненно было самой большой любовью его жизни, но он понимал, что эти отношения не могут закончиться ничем, кроме сокрушительного провала и новых душевных ран[3].
[3] 铩羽而归 shā yǔ ér guī ша юй эр гуй «вернуться домой с подбитым крылом» — обр. потерпеть поражение.
Чу Ваньнин снова завязал мешочек, несколько раз прошел туда-сюда по комнате, и в конце концов остановился перед бронзовым зеркалом.
Он поднял веки и посмотрел на свое отражение. Зеркалом давно не пользовались, его покрывал толстый серый слой пыли, сквозь который с трудом можно было разглядеть лишь мутный силуэт. Подняв руку, он протер зеркало, и под слоем пыли обнаружилось отражение далекого от идеала лица.
Царапина в углу беспристрастного бронзового зеркала пришлась прямо на уголок его глаза. Чу Ваньнин моргнул, разглядывая себя.
— Такой некрасивый. — Он посмотрел на человека в отражении и вдруг почувствовал злость и досаду. — Как я мог... вырасти таким?..
Чу Ваньнин знал, что Мо Жаню нравятся красивые, нежные, изящные и деликатные юноши.
Он не подходил ни по одному пункту.
Хоть у него и не было морщин, ничто не могло скрыть тяжесть прожитых лет, что легла на его плечи. Чу Ваньнин уже не молод, сердцу его не хватает юношеского пыла и безрассудной храбрости, чтобы признаться в любви молодому человеку, который, помимо всего прочего, был его собственным учеником.
Если это выйдет наружу, он себе-то в глаза смотреть не сможет, не говоря уже о Мо Жане и людях с Пика Сышэн.
К тому же за те пять лет, что он провел между жизнью и смертью, Ши Минцзин изо дня в день становился только краше. Вспомнить хотя бы эти прекрасные глаза: даже когда этот очаровательный юноша не улыбался, они манили сладостью сочных персиков… А теперь давайте взглянем на человека в зеркале: в его глазах нет ничего, кроме уродливого высокомерия и гордыни.
Если сравнивать их двоих, даже круглый дурак не выбрал бы его.
Чу Ваньнин снова взглянул в тусклое бронзовое зеркало и подумал, что если бы время повернуло вспять и этот уродливый человек в отражении встретил бы и полюбил кого-то в двадцать с небольшим, то, возможно, он и нашел бы в себе смелость безрассудно признаться в своих чувствах, даже если в итоге получит лишь неминуемый отказ и разбитое сердце.
Но сейчас Чу Ваньнин уже пару лет как перешагнул тридцатилетний рубеж. Он уже не юн, все, что ему осталось — стыд и страх, скрытая за язвительностью вечная бдительность и страшное лицо, при виде которого рыдают даже младенцы.
Мо Жань — молодой герой в самом расцвете сил, Ши Мэй — несравненный красавец, а он — просто уродливый старик, боявшийся чего-то пожелать или попросить и мечтавший прямо сейчас провалиться сквозь землю.
Чу Ваньнин только хотел оставаться в своем безопасном коконе и не смел мечтать о взаимности. Ему было достаточно тайно и безответно любить, оставаясь в глазах Мо Жаня достойным человеком и хорошим учителем.
Он чувствовал, что может довольствоваться этим.
Этого более чем достаточно.
В этот момент сзади раздалось:
— Ой.
Чу Ваньнин не оглянулся. В отражении он видел, что в дом вошел Мо Жань с деревянной бадьей в руках.
Никто из них не спешил заговорить первым. В грязном зеркале Чу Ваньнин смог разглядеть только внушительную фигуру юноши, но не выражение его лица и скрытые за черными глазами тайные мысли.
Хотя он изо всех сил старался сохранять спокойствие и сотни раз убеждал себя не терять выдержку, сердце его тут же сорвалось в сумасшедший бег. Чу Ваньнин не хотел, чтобы Мо Жань заметил его смущение, поэтому быстро распустил свой высокий хвост и, прихватив губами ленту, склонил голову и сделал вид, что завязывает волосы перед зеркалом.
Он подумал, что поступил очень умно: если у него во рту лента, то, естественно, он не может разговаривать, так что...
Но вдруг чужая рука коснулась его уха. Чу Ваньнин содрогнулся всем телом. Хотя он пытался сдержаться, но все равно не смог подавить нервную дрожь.
Мало того, что он не привык, чтобы к нему прикасались, так еще и человеком, который так нагло потер мочку его уха, оказался Мо Жань. Грубые пальцы лишь слегка прошлись по нежной коже, а его спина тут же предательски онемела.
Чу Ваньнин упрямо не стал поднимать голову, ведь он был почти уверен в том, что если сделает это, то даже в тусклом и грязном бронзовом зеркале будет видно, как сильно он покраснел. Поэтому, пытаясь успокоиться, он только еще сильнее вцепился зубами в ленту и пробубнил:
— Ты закончил со стиркой?
— Да, — голос был низким и немного хриплым.
Чу Ваньнин чувствовал, что Мо Жань оказался как-то уж слишком близко. Его самого знобило, но горячее дыхание мужчины было сильнее ночного холода. У него закружилась голова, мысли стали медленными и тягучими, но он не смел повернуться.
Рука Мо Жаня скользнула по его распущенным волосам и замерла.
— Учитель, я просто хотел… — застенчиво начал он.
— ...
Что он мог сказать?
Чу Ваньнин только сильнее прикусил ленту для волос и опустил глаза. Сердце пропустило удар.
Вопрос был сложным и деликатным, так что Мо Жань, помявшись, решил отступиться от этой скользкой темы.
— Нет, ничего. Не поздно собирать волосы?
Чу Ваньнин не смог ответить. Сейчас он слишком остро ощущал жар тела позади себя.
Слишком горячо.
— Вы куда-то собираетесь?
— Нет, — ответил Чу Ваньнин, — просто выйду во двор, помою посуду.
— Я могу помочь?
— У меня есть руки и ноги, я справлюсь сам, — отрезал Чу Ваньнин.
Мо Жань у него за спиной улыбнулся. Осторожно подбирая слова, он с улыбкой попытался настоять на своем:
— Конечно, у Учителя есть руки и ноги, но в бытовых делах он бывает довольно неуклюж. Боюсь, как бы не пришлось нам платить за разбитую посуду.
От подобной наглости Чу Ваньнин лишился дара речи.
Увидев, что он молчит, Мо Жань подумал, что нечаянно обидел его, и поспешил отступить. С неизменной улыбкой, но серьезным тоном он сказал:
— На улице холодно, не забудьте одеться потеплей.
Чу Ваньнин в нос произнес что-то похожее на «гм» или «угу», но стоило этому приятному звуку достигнуть ушей Мо Жаня, как новые ростки плотского огня тут же пустили корни в его сердце и вонзили когти в его горящую грудь. Он тяжело сглотнул и потемневшим от желания взглядом уставился на бледную шею, заманчиво обнажившуюся в тот момент, когда Чу Ваньнин опустил голову.
Мо Жань чувствовал, как жажда с каждой секундой становится только сильнее. Он невольно сглотнул еще раз, стараясь сделать это как можно тише, чтобы Чу Ваньнин ничего не заметил.
Глубоко вздохнув, Мо Жань заставил себя широко улыбнуться:
— Зеркало такое мутное.
— Им просто давно не пользовались.
— Учителю ведь плохо видно. Давайте я помогу вам собрать волосы?
Чу Ваньнин держал бело-голубую ленту в зубах, и прежде, чем он успел отказаться, Мо Жань за нее дернул. Не мог же он вцепиться в ткань, как собака в кость, так что ему все же пришлось выпустить ленту изо рта. Пока Мо Жань собирал его волосы в высокий хвост, Чу Ваньнин тщательно изображал равнодушие, бурча себе под нос:
— Ты завязал? Если узел недостаточно тугой, придется все переделывать.
— Учитель, вы забыли? Я ведь уже заплетал вам волосы в Персиковом Источнике.
Чу Ваньнин потерял дар речи. Ся Сыни был его позорным прошлым, и он не хотел лишний раз о нем вспоминать, поэтому закрыл глаза и нахмурился, ожидая, пока Мо Жань расчешет его волосы.
Как назло, пальцы Мо Жаня все время задевали уши, отчего внутреннее беспокойство Чу Ваньнина только нарастало. Кожа на голове онемела, горло горело, словно от нестерпимой жажды, а брови с каждым мгновением все сильнее сходились над переносицей.
— Почему еще не готово?
Мо Жань не смог сдержать легкую улыбку:
— Вы всегда так торопитесь. Не беспокойтесь, скоро закончу.
Голос Мо Жаня, казалось, стал звучать еще ближе, чем раньше. Когда его дыхание почти опалило уши Чу Ваньнина, он невольно сжал руки, спрятанные в длинных рукавах.
Может, это было только его болезненное воображение, но в этот момент ему показалось, что Мо Жань дышит тяжелее, чем обычно, словно зверь, который после долгой погони загнал добычу и в любую секунду готов наброситься на нее и сожрать. У Чу Ваньнина вдруг возникло зудящее ощущение буравящего затылок чужого взгляда. Как будто за спиной был тигр, который вот-вот накинется на него, прижмет к бронзовому зеркалу и, нетерпеливо разорвав горло, жадными глотками будет пить его бурлящую от возбуждения кровь.
Иногда интуиция людей куда прозорливее их разума. Однако Чу Ваньнин, хоть и чувствовал что-то неладное, из-за своей заниженной самооценки просто не мог поверить, что может вызвать подобные сильные желания.
Откуда ему было знать, что если бы он осмелился поднять взгляд, то увидел бы в зеркале отражение дико сверкающих черных глаз, в которых в дыму от тысяч разорвавшихся фейерверков боролись разум и желание.
Сжимая в руке скользкую шелковую ленту, Мо Жань с большим трудом контролировал свое тело. Пока его руки аккуратно расчесывали волосы Чу Ваньнина, темная половина его души с тревогой твердила: «Что ты делаешь? Ты и правда хочешь завязать ленту на его волосах? А может, лучше завязать ее на другом месте?!»
Он чувствовал, что должен грубо прижать Чу Ваньнина к старому сломанному зеркалу, завязать лентой его глаза, а потом сжать его подбородок и впиться в его губы голодным поцелуем, всосать мягкий кончик его языка, наконец вкусив запретную сладость этого вожделенного рта. Он просто обязан потереться лицом об это покрасневшее ушко и облизать прячущуюся за ним крошечную алую родинку, а затем, тяжело дыша, прижаться губами к его уху и тихо шепнуть:
«Чу Ваньнин, мой добрый учитель, почему ты спрятал этот мешочек? Я... тебе... нравлюсь?»
Его страстное сердце разрывалось, кровь кипела, а покрасневшие глаза горели от желания.
Автору есть что сказать:
Ждете продолжение жаркой сцены в нашем маленьком театре? Мои нетерпеливые друзья, можете потерпеть еще пару дней? Не нужно суетиться и торопить события, и вы сможете своими глазами увидеть, как они рвут последний слой разделяющей их оконной бумаги~
Когда количество баллов Храбрости Мо Жаня достигнет 800, у него развяжется язык и он сможет наконец во всем признаться. Не спрашивайте меня, почему это 800, а не 500, 400, 1000 или 888! Я не по правилам играю! Смотрите набросок ниже 2333333 (мухахаха).
Ежедневно я рандомно добавляю баллы Храбрости. Сегодня, Мо Жань, ты получишь +...эээ... 100!
Количество баллов Храбрости игрока Мо Жань достигло отметки 200.
Психологическая подготовка игрока Чу Ваньнин завершена на 20%.
Маленький спектакль《Что каждый из героев носит с собой?》
Чу Ваньнин: —...У меня слишком много вещей, которые нельзя выбросить.
Мо Жань: — Мне обязательно нужно взять с собой деньги. Нет особых причин, просто с детства не люблю быть бедным.
Сюэ Мэн: — Я возьму с собой золотце[4]. Заткнись, сукин сын, мои шорты[5] не короче твоих!
[4] 宝贝 bǎobèi баобэй — прелесть; деточка, сокровище, золотко; сокровище; дорогая раковина.
От переводчика: главное золотце Эрхи — Чу Ваньнин. Это еще Четвертый Призрачный Князь сказал.
[5] 东西短 dōngxīduǎn дунсидуань — короткие брюки западного образца/ короткий предмет/хуй.
От переводчика: кто о чем, а Сюэ Мэн все никак не может смириться с «впечатляюще незаурядным».
Ши Мэй: — У меня с собой игла… Что ты делаешь? Она не для иглоукалывания.
Наньгун Сы: — Колчан.
Е Ванси: — Стрелы, потому что тот, кто отписался выше, помнит только о колчане, но вечно забывает о стрелах.
Мэй Ханьсюэ: — Множество залогов любви.
Мясной Пирожок: — Стальную каску. Боюсь быть избитой.
Автор: Жоубао Бучи Жоу. Перевод: Feniks_Zadira, 30.06.12.16.28
< Глава 174 ОГЛАВЛЕНИЕ Глава 176 >
Глоссарий «Хаски» в виде таблицы на Google-диске
Арты к главам 171-180
Наши группы (18+): VK (частное), Telegram, Blogspot
Поддержать Автора (Жоубао Бучи Жоу) и пример как это сделать
Поддержать перевод: Patreon / Boosty.to / VK-Donut (доступен ранний доступ к главам).
Комментарии
Отправить комментарий