Хотя Чу Ваньнин не слышал, что именно кричал им в спину Жун Цзю, однако после случившегося и так все было ясно. До него быстро дошло, что на складе Жун Цзю специально спровоцировал его, чтобы он сорвался на Мо Жаня, предоставив ему шанс улизнуть и донести на них.
А ведь обычно, сталкиваясь с проблемами, он трижды подумал бы[1], прежде чем что-то предпринять. Но когда дело касалось Мо Жаня, весь его хваленый самоконтроль и способность мыслить здраво улетучивались и было достаточно пары слов[2], чтобы обмануть его. От этой мысли Чу Ваньнин испытал острый приступ удушья.
[1] 三思 sānsī сяньсы «трижды подумать» — глубоко поразмыслить; отсылка к идиоме про «три думы»: о зрелых годах думай в молодости, о воспитании наследников — в старости, о возможных трудностях — в дни благополучия.
[2] 三言两语 sān yán liǎng yǔ сань янь лян юй «три слова и два предложения»— в двух словах, кратко.
Он взглянул на Мо Жаня, который бежал совсем рядом, чуть впереди него, и, не удержавшись, спросил:
— Ты после... после того случая бывал в том Тереме Бессмертного Персика?
Услышав полузабытое название, Мо Жань даже споткнулся.
— Жун Цзю, этот скот! — выругался он. — Это он сказал вам, что я ходил в Терем Бессмертного Персика?! Как я мог снова туда пойти?! Учитель, вы из-за этого злились и обвиняли меня в обмане?!
— …
— После Платформы Шаньэ я никогда не бывал там… в том месте. Я не обманывал Учителя. Если не верите, то можете связать меня Цзяньгуем и допросить.
— … Это ни к чему.
Чу Ваньнин опустил глаза и посмотрел на Цзяньгуй, который все еще сжимал в руке. И тут он понял, что даже не вливая духовные силы, он смог им воспользоваться, чтобы до мяса рассечь кожу[3] Мо Жаня… И правда…
[3] 皮开肉绽 pí kāi ròu zhàn «кожа лопнула, и мясо обнажилось» — обр. о жестоких побоях; плоть разорвана от телесного наказания.
Погоди-ка, божественное оружие?!
Огненное сияние Цзяньгуя освещало его лицо, отражаясь в глазах. Чу Ваньнин молча уставился на казавшееся особенно ярким в сумерках божественное оружие Мо Жаня и почувствовал, как в сердце его поднимается девятый вал[4]. Он попытался направить энергию Цзяньгуя в свою ладонь и тут же ощутил колоссальную неукротимую мощь, устремившуюся от лозы в его тело.
[4] 惊涛骇浪 jīngtāo hàilàng цзинтао хайлан «страшные валы и яростные волны» — ужасный ветер и яростные волны; разгулявшаяся стихия; обр. о необычайных перипетиях, чрезвычайных событиях, опасных потрясениях.
Чу Ваньнин вдруг понял, откуда он может получить недостающую духовную энергию…
Живой и мертвый энергетически несовместимы, однако для божественного оружия нет разницы между человеком и призраком, поэтому, пока само оружие не воспротивится ему, он мог использовать его!
Мо Жань уже пробежал несколько шагов вперед, когда вдруг осознал, что Чу Ваньнин отстал. Он поспешно повернулся и с тревогой спросил:
— Учитель, в чем дело?
Рана на лице все еще не закрылась, и кровь стекала по его щеке, подчеркивая влажный блеск черных глаз, отчего Мо Жань выглядел совсем уж жалким.
Чу Ваньнин плотно сжал губы, чувствуя неловкость и невыносимый стыд. Но его гордость и самолюбие быстро напомнили ему, что хотя Мо Жань и был несправедливо обижен, но все же этот мальчишка раньше и в самом деле путался не пойми с кем, в том числе с этим Жун Цзю, так что этот удар он точно заслужил!
Размышляя таким образом, Чу Ваньнин, однако, так и не решил, в каком тоне ему теперь говорить с Мо Жанем и какие чувства допустимо показать ему. Поэтому, оказавшись лицом к лицу, он просто сделал вид, что ничего не произошло, и заговорил с ним в будничном, лишенном эмоциональной окраски тоне:
— Мо Жань, не стой там, отойди к дворцовой стене.
— Зачем?..
— Хочу показать тебе один магический прием, — все так же ровно и сухо ответил Чу Ваньнин.
— …
Он еще не понял смысл слов Учителя, как увидел, что красное пламя Цзяньгуя сплошным потоком вливается в душу Чу Ваньнина, в итоге заключив все его призрачное тело в алый пламенный кокон. Широко открытыми глазами Мо Жань наблюдал за манипуляциями Чу Ваньнина с его божественным оружием, но вдруг пламя Цзяньгуя исчезло. Мужчина в расшитых золотом алых одеждах высоко поднял над собой зло плюющуюся искрами ивовую лозу и, повернув голову, сказал:
— Мо Жань, отдай приказ Цзяньгую.
Мо Жань уже начал догадываться о том, что он собирается сделать, и, хотя не до конца поверил в реальность его плана, тут же крикнул:
— Цзяньгуй, Учитель подобен мне, повинуйся ему!
Ива в руке Чу Ваньнина прекратила раздраженно шипеть и, разбрасывая ослепительно алые искры, как маленький фейерверк, заполыхала по всей длине, излучая духовную силу каждым сияющим листом.
Чу Ваньнин поднял другую руку и медленно, едва касаясь, сантиметр за сантиметром, провел по телу Цзяньгуя. Где бы его пальцы ни касались божественного оружия, оно тут же вспыхивало ярким духовным огнем.
Тем временем несколько тысяч призрачных солдат уже почти настигли их и постепенно окружали человека и неполную душу, прижимая к возвышающейся выше облаков дворцовой стене, защищенной магическим барьером[5]. Им больше некуда было бежать.
[5] 结界 jiéjiè цзецзе «собирать/связывать/подавлять» — будд. определить (выбрать) место под храм (алтарь); магический круг, магический барьер; создание даосами формации, позволяющей собрать духовную энергию (ману).
Но Чу Ваньнин и не думал отступать.
В этот момент алые искры осветили его глаза, порывы порожденного божественным оружием призрачного ветра подхватили красное одеяние, и оно затрепетало вокруг него в безумном танце. Чу Ваньнин поднял ивовую плеть и нанес хлесткий и безжалостный удар. В считанные мгновения кнут взметнулся словно огненный дракон, ослепительно сияя божественным[6] светом, и осветил мрак призрачной ночи!
[6] 金光 jīnguāng цзиньгуан «золотой свет» — божественный свет. От переводчика: тут не совсем понятно, перенял ли Цзяньгуй в итоге «золотую» духовную силу Чу Ваньнина или слово употреблено в смысле «божественности» сияния плети.
Цзяньгуй повиновался приказу Мо Жаня и больше не отвергал его учителя, так что теперь вся мощь божественного оружия была сконцентрирована в духовном поле Чу Ваньнина.
В глазах Чу Ваньнина полыхали шальные молнии, контрастируя с глубоким и уверенным голосом:
— Цзяньгуй, Десять тысяч гробов!
С оглушительным грохотом бесчисленные алые и золотые ивовые лозы вырвались из-под земли, в считанные секунды уничтожив мощеную мостовую и крытые галереи княжеской резиденции. Опутав призрачных солдат гибкими и прочными плетями, ветви Цзяньгуя подтаскивали пленников к основному «стволу», который захватывал их целиком, помещая в подобие сияющего алого гроба.
Мо Жань в изумлении наблюдал за слаженной работой божественного оружия и неполной души, которые, казалось, слились в единое целое, понимая друг друга без слов.
Он не мог отвести взгляда от трепетавшего на ветру одеяния Чу Ваньнина и похожих на облако дыма черных волос.
В мире живых и в мире мертвых не было никого, кто смог бы сдержать этот потрясший небо и землю пылающий дух.
Воспользовавшись моментом, Чу Ваньнин быстро сделал шаг назад, приложил руку к стене и закрыл глаза. На этот раз ему хватило секунды, чтобы найти уязвимое место в магическом барьере.
— Быстрей, вверх на три метра и вправо на тринадцать сантиметров атакуй огнем!
В тот же миг земля задрожала и нерушимая преграда высотой до неба вернулась к своим старым размерам. Печать, скрепляющая магический барьер, что окружал дворец, также не выдержала и рассыпалась в прах.
— Бежим отсюда!
Не было никакой нужды повторять второй раз. Мо Жань быстро запрыгнул на стену и, обернувшись, крепко ухватился за руку Чу Ваньнина, утягивая его за собой. Так два смутьяна, разгромив выездную резиденцию Четвертого Призрачного Князя, вырвались наружу, и их силуэты быстро растворились в безбрежном мраке ночи…
Наконец в маленьком узком переулке Чу Ваньнин и Мо Жань остановились и, одновременно прислонившись к стене, посмотрели друг на друга. Какое-то время они молчали, все еще не в силах поверить в случившееся, но в конце концов Мо Жань не выдержал и рассмеялся первым:
— Этот старый демон, чего доброго, с ума сойдет от злости… Ха-ха-ха! — от хохота края резаной раны на его лице опять разошлись, и он скорчился в болезненной гримасе.
— …Не смейся! — с упреком сказал Чу Ваньнин.
Улыбка Мо Жаня сразу погасла. В полумраке переулка было видно, как чуть дрожат его ресницы, из-под которых взгляд черных как смоль влажных глаз был направлен прямо на человека перед ним:
— Учитель, вы все еще сердитесь на меня?
Если бы он сказал: «Учитель, вы несправедливо обидели меня», — то Чу Ваньнин, может быть, и почувствовал бы себя неловко, но Мо Жань спросил о том, что чувствует сейчас сам Чу Ваньнин, поэтому он, чуть помявшись, решил просто ничего не отвечать, проигнорировав этот вопрос.
— …Быстрее, произнеси заклинание. Хоть мы и сбежали из резиденции Четвертого князя, думаю, как только он придет в себя, как бы ему ни было стыдно просить поддержки у других Призрачных князей, в итоге он все же может решиться обратиться к ним за помощью. Так что не стоит с этим тянуть.
Услышав это, Мо Жань сразу понял, что Чу Ваньнин не собирается уходить от него. Только сейчас тугой обруч, что все это время сжимал его сердце, разжался и он облегченно выдохнул.
От охватившей его радости Мо Жань опять не смог удержаться от смеха:
— Аха… ха-ха-ха… — он смеялся и смеялся, отчего щека болела все сильнее, и он невольно схватился за нее.
Чу Ваньнин промолчал.
Вытащив из сумки цянькунь духовный фонарь, Мо Жань обхватил его ладонями, склонил голову и, беззвучно шевеля губами, три раза прочитал нараспев нужное заклинание. Как только он закончил, духовный фонарь ярко вспыхнул, на какое-то время ослепив их так, что им пришлось закрыть глаза.
Изнутри послышался тихий голос Хуайцзуя, нараспев читающего мантру. Преодолев границу Призрачного Царства, тихо и безмятежно он плыл, как пух отцветшего тростника над желтыми водами реки жизни и смерти.
— Настал час возвращения… настал час возвращения…
Звук был очень далеким, едва различимым и отрывочным:
— Настал час возвращения, — постепенно мантра стала слышна чуть лучше, как будто источник звука приблизился к ним, а затем голос великого мастера Хуайцзуя раздался прямо в ушах Мо Жаня: — Почему здесь две земных души? — в голосе Великого Мастера послышалось сомнение.
Мо Жань закрыл глаза, чтобы сосредоточиться и мысленно все объяснить Хуайцзую.
После минутного молчания отдаленный неясный голос снова сказал:
— Вы своими глазами видели в Шатре Шуньфен Чу Сюня?
— Да.
— …
— Великий мастер?
— Нет, ничего. Если молодой господин Чу сказал, что иметь две полные земные души — это нормально, то так тому и быть. Вот только этот скромный монах никогда еще не пробовал перевести сразу две полных земных души через границу Царства Духов. Боюсь, мне потребуется на это больше времени, так что придется доставить беспокойство благодетелю Мо, попросив его подождать еще немного.
Мо Жань взглянул на резиденцию Четвертого Князя и спросил:
— Сколько времени это займет? Мы только что сбежали из дворца Призрачного князя, не знаю, как быстро на нас объявят охоту…
— Это не займет много времени. Благодетель Мо, прошу, не волнуйтесь.
Последняя фраза Хуайцзуя была еле слышна, звук удалялся и постепенно растаял в мантре «Настал час возвращения».
Чу Ваньнин не слышал Хуайцзуя и, слегка нахмурившись, спросил:
— В чем дело?
— Так как душа Учителя особенная, Великий Мастер сказал, что нужно еще немного подождать. Мы все еще слишком близко ко Дворцу, нужно отойти подальше.
Чу Ваньнин почти незаметно кивнул, и они пустились в путь. Когда два человека подошли к жилым кварталам, уже рассвело, и первым встреченным им призраком оказался тот самый старик — продавец пельменей. Он как раз собирал свой лоток, собираясь домой, когда увидел Мо Жаня и удивленно охнул:
— Ох! Так ты нашел того человека?
Мо Жань и не думал, что второй раз встретится с этим призраком, и на несколько секунд ошеломленно замер, но быстро пришел в себя и ответил:
— Нашел, нашел, премного вам благодарен, дядюшка.
— Да за что меня-то благодарить, это все твоя счастливая судьба, молодой заклинатель. Ох… А с щекой твоей что?
— А, это… это стражник хлестнул меня плетью для усмирения душ, — на ходу сочинил Мо Жань.
— Ну да, я сразу так и подумал. Обычно ничто не может нанести рану призраку. Ох… как это, должно быть, больно, а?
Дядюшка подумал немного, поставил обратно плитку, которую держал в руках, быстро «разогрел» две маленькие пиалы с пельмешками-ушками и поднес их им:
— Вот, эти пельмешки я все равно сегодня уже не продам, так что, пожалуйста, поешьте на дорожку…
Мо Жань поблагодарил его и, проводив взглядом старенького продавца, собравшего свои пожитки и спокойно потопавшего восвояси, поставил пиалы на каменную скамью.
Чу Ваньнин никогда не любил зеленый лук, а старичок щедро посыпал им вонтоны. Мо Жань аккуратно переложил весь лук в свою пиалу, а ту, в которой лука больше не было, поставил перед Чу Ваньнином.
— Учитель, поешьте из этой пиалы.
Чу Ваньнин посмотрел на него и не стал отказываться. Он взял ложку и неспешно зачерпнул бульон, чтобы попробовать, каков он на вкус.
Мо Жань смотрел, как он ест. Холодный призрачный бульон только касался бледных губ и оставался в ложке, как и пельмешки. Именно так ели настоящие призраки.
— Вкусно?
— Сгодится.
— Они точно не такие вкусные, как те драконьи ушки[7], которые делаете вы.
[7] 龙抄手 lóng chāoshǒu лун чаошоу «драконьи пельмешки-ушки». От переводчика: так как 龙 lóng переводится не только как «дракон/император», но имеет значение «любовь», «благоволение», «милость», то тут может быть заложен двойной смысл: «драконьи пельмешки-ушки» (по полному названию блюда: хунъюлун) и «приготовленные с любовью ушки».
— Кхе! — застигнутый врасплох Чу Ваньнин закашлялся, подавившись призрачным бульоном. Вскинув голову, он с изумлением уставился на сидевшего рядом юношу, который посмеивался над ним, держась за раненую щеку. Внезапно он почувствовал себя моллюском, чью раковину сломали, а его самого вытащили на палящее полуденное солнце. Его маленькая тайна оказалась открыта, а прикрыться было нечем.
— …Какие еще драконьи ушки?
Старейшина Юйхэн сдвинул брови и попытался придать лицу самое невозмутимое выражение, из последних сил стараясь сохранить остатки своего авторитета наставника.
— Не притворяйтесь!
Только Чу Ваньнину удалось нащупать точку внутреннего равновесия, как Мо Жань поднял руку и погладил его по волосам, выбив почву у него из-под ног и разбив вдребезги весь его учительский авторитет.
Теперь Чу Ваньнин разрывался между тем, чтобы впасть в ярость или совсем пасть духом.
— Я все знаю.
— …
Мо Жань спокойно опять достал духовный фонарь из сумки цянькунь и поставил рядом с собой на лавку.
— При жизни с Учителем сложно было иметь дело, но сейчас мы в Призрачном Царстве, где благовоспитанная душа врать не будет.
— Да, это я делал их для тебя, но это не более, чем…
Мо Жань приподнял брови и с улыбкой посмотрел на него.
«Не более, чем» что?
Угрызения совести? Желание накормить голодного ребенка? Позднее раскаяние?
Он все еще не мог произнести вслух нужные слова.
Чу Ваньнин всегда чувствовал, что в его сердце есть некий изъян. Так уж вышло, что его чувство собственного достоинства и желание сохранить лицо были значительно больше, чем у большинства людей. «Быть добрым к другим», «любить кого-то», «испытывать чувство привязанности» — все эти простые человеческие чувства воспринимались им как что-то постыдное. В юные годы он в одиночку прошел через ветер и дождь и превратился в выносливое дерево, чья крона упиралась в небеса. Он стал непреклонным и строгим, возвышающимся над всеми подобно мощному дереву.
Такое мощное дерево никогда не будет привлекать кого-то своим цветением, его ветви никогда не согнутся под весом простых человеческих чувств, ведь оно совсем не похоже на шелковую повилику, которая выживает, обвивая сердца людей греховными соблазнами.
Строгий, устойчивый и очень надежный, он просто молча стоял на обочине дороги, безмолвно защищая путников от дождя и ветра, отбрасывая тень на тех, кто в жару искал прохлады.
Возможно, дело было в том, что он был слишком высоким и величественным, так что, чтобы увидеть самые красивые и нежные листья, людям нужно было слишком высоко задирать голову. Путники приходили и уходили, но никто так и не посмотрел вверх, никто не захотел узнать его поближе.
Так уж устроено зрение людей: им проще смотреть под ноги или хотя бы на то, что находится на одном уровне с ними. Поэтому со временем он привык не ждать большего и принял свое одиночество как часть естественного порядка вещей.
На самом деле никто в этом мире не рождается сам по себе, так уж определено природой, что мы всегда зависим от кого-то.
Одни люди учатся использовать эту врожденную зависимость, и, цепляясь за сильного, становятся все более соблазнительными, нежными и кроткими. Со временем они используют свою бесхребетность лианы, чтобы взобраться повыше и, используя медовые речи и льстивые слова, отхватить свой кусок пирога от мирских благ.
Другой тип людей, таких, как Чу Ваньнин, с тех пор, как они пробились на белый свет из горной породы, привыкли всего добиваться сами, служа опорой для всех прочих. Именно потому самим им не на кого опереться, со временем они становятся несгибаемыми и сильными, с ног до головы облачаясь в неподатливое железо и заковывая сердца в сталь. Эти люди привыкли смотреть свысока на слабости тех, кто цепляется за них, и, не желая быть использованными, боятся позволить себе даже секундную слабость.
Эти люди никогда не выпускают оружие из рук и не снимают свои латы и в любой момент готовы дать отпор врагу и другу. В страхе обнажить перед кем-либо свою слабость им не дано познать, что такое любовь и нежность чужих объятий.
С годами эти люди забывают, что были рождены, чтобы любить и быть любимыми, что когда-то они тоже были нежными и ранимыми и, как все маленькие дети, плакали и смеялись, падали и поднимались, искренне желая, чтобы кто-то протянул руки и помог им подняться.
Возможно даже, что и он когда-то тоже этого ждал и надеялся, что кто-то придет и поможет ему. Но когда этот кто-то был нужен, он не пришел. Никто не пришел и во второй раз, и в третий. Ему пришлось справляться самому снова и снова, раз за разом, и на смену несбывшимся надеждам пришло разочарование, а потом это стало нормой. И в тот момент, когда кто-то вдруг пришел ему на помощь, он вдруг почувствовал себя униженным и никчемным.
Да, он упал, просто упал, не надо преувеличивать.
Он же не сломал ногу, так к чему эта непрошеная забота[8].
[8] 矫情 jiǎoqíng цзяоцин «подделывать чувства» — поступать вопреки; лицемерить; прикрывать истинное отношение ложной заботой; делать наперекор, не считаться с чужим мнением.
А если в следующий раз нога на самом деле будет сломана, тот человек подумает: «Это всего лишь сломанная нога, я ведь не умер, зачем мне ваша непрошеная забота».
А если умрет? Тогда его призрак скажет: «Я ведь уже умер, зачем мне ваша непрошеная забота».
Отвергая лицемерную помощь от тех, кого они считают слабее, незаметно для себя эти люди становятся жертвами другого вида лицемерия, попадая в смертельно опасную ловушку гордыни и гипертрофированного чувства собственного достоинства. К сожалению, такое отношение к жизни подобно неизлечимой болезни, которая со временем только прогрессирует.
Мо Жань долго наблюдал, как этот безнадежный гордец опять пытается что-то сказать.
В итоге Чу Ваньнин так и не нашел слов и, поджав губы, бросил ложку.
Было видно, что он очень расстроен.
После долгого молчания он вдруг встал и сказал:
— Попытайся еще раз произнести заклинание, я хочу попасть в духовный фонарь.
— А?.. — Мо Жань замер в изумлении, а затем рассмеялся. — Думаете, духовный фонарь — это раковина, в которую можно спрятаться, если вам стало стыдно?
С грозным выражением на лице Чу Ваньнин взмахнул рукавом и процедил:
— Стыдно? Ты что-то перепутал, почему это мне должно быть стыдно?
— Конечно, Учитель смущен, потому что…
— ..! – Чу Ваньнин, не ожидавший, что этот бесстыдник осмелится такое сказать, вмиг почувствовал себя подушечкой для булавок чужого остроумия и с возмущением крикнул:
— Заткнись!
— ...Потому что на самом деле вы очень хорошо ко мне относитесь.
Мо Жань вслед за ним поднялся на ноги. Багряные облака плыли по небу Призрачного Царства, то и дело скрывая туманный полумесяц. Серебристый свет выхватил из темноты лицо Мо Жаня, словно покрыв его кожу белым инеем.
Торжественный и серьезный, он больше не смеялся.
— Учитель, я знаю, что вы хорошо ко мне относитесь. Не знаю, сможете ли вы вспомнить те слова, что я скажу сейчас, когда мы вернемся и вы сумеете восстановить свою душу, но… в любом случае я хочу вам это сказать. Отныне и впредь вы один из самых важных людей в моей жизни. Ваш ученик в прошлом натворил много глупостей. Все это время у него был лучший учитель в мире, но он все равно ненавидел его. Сейчас я очень в этом раскаиваюсь.
Чу Ваньнин молча смотрел на него, и Мо Жань продолжил:
— Учитель — лучший из учителей, а этот ученик – худший из учеников.
Сначала Чу Ваньнин чувствовал себя неловко, но когда Мо Жань вложил весь свой дар красноречия в эту жалкую попытку выразить свои чувства высоким слогом, выглядело это более чем неловко.
Ему очень хотелось рассмеяться, и в итоге он все-таки не удержался и чуть улыбнулся.
— О! — он чуть кивнул головой в знак согласия и повторил за ним, — Твой учитель — лучший из учителей, а этот его ученик — худший из учеников. Наконец-то ты научился трезво смотреть на себя.
Чу Ваньнин никогда не был жадным человеком, всегда многое отдавал другим людям и почти ничего не просил взамен. Пусть он и не мог получить любовь[9] Мо Жаня, но его назвали одним из самых важных людей и самым лучшим из учителей, а это тоже неплохо.
[9] 情谊 qíngyì цинъи «чувство близости» — платоническая любовь; чувство взаимной заботы и уважения; дружба.
Изначально во всем, что касалось привязанностей и взаимных чувств, Чу Ваньнин был беднее нищего, однако он никогда не стал бы выпрашивать любовь, как милостыню. И тут кто-то вдруг сам захотел дать ему маленькую горячую лепешку. Он был счастлив, как маленький ребенок, которому не нужно много, чтобы утолить голод.
Однако Мо Жань, этот бестолковый парень, в растерянности смотрел на смеющийся осколок души, и его собственная душа воспарила от радости, как иволга из высокой травы. Он был так счастлив, что, забывшись, брякнул:
— Учитель, вам надо больше улыбаться. Когда вы смеетесь, то выглядите таким красивым.
Чу Ваньнин, наоборот, тут же перестал улыбаться.
Его болезненная гордыня опять подняла голову. Он искренне считал, что комплимент «красивый» больше подобает полевым цветам[10] и сорной траве[11], которым нравится выставлять напоказ[12] свои достоинства, лишь бы заслужить благосклонный взгляд прохожего. А он не собирался уподобляться Жун Цзю и ему подобным.
[10] 野花 yěhuā «полевой цветок» — провинциальный цветок; обр. содержанка; проститутка;
[11] 野草 yěcǎo «сорная трава»— обр. старая/возрастная проститутка; вышедшая в тираж шлюха;
[12] 卖弄风情 màinong fēngqíng «выставлять напоказ ветреные чувства» — флиртовать, кокетничать; выпендриваться; намеренно притворяется соблазнительным; крутить роман с кем-то.
Вот только Мо Жань, этот слепец, полностью поглощенный тем, как бы покрасивее похвалить своего Учителя, даже не заметил перемены в его настроении:
— Учитель, знаете, когда вы смеетесь… вы... мм… каким же словом описать ваш образ…
Он очень старался подобрать слова, которыми можно было бы описать ту красоту, которую он только что увидел.
Это должно быть что-то связанное со словом «улыбка»
В Призрачном Царстве деревянный барабан ночного стража пробил три.
И тут Мо Жаня настигло озарение свыше и он сказал не подумав:
— Точно! С такой улыбкой и в Ад отправиться в радость[13]!
[13] 含笑九泉 hán xiào jiǔ quán хань сяо цзю цюань «с улыбкой войти в девять источников» — улыбаясь войти в Загробный мир; умереть счастливым.
— …
На этот раз Чу Ваньнин и правда рассердился. Больше не желая видеть Мо Жаня, он яростно взмахнул рукавами и, взяв в руки духовный фонарь, строго сказал:
— Мо Вэйюй, ты собираешься болтать без толку, или уже начнешь читать заклинание? Если продолжишь нести эту чушь, уж лучше я сам отправлюсь во дворец Четвертого князя. Это лучше, чем в смертном мире днями напролет слушать этот вздор!
Мо Жань изумленно замер.
В Аду радостно с этой улыбкой… он неправильно выбрал метафору?
Находясь в Призрачном Царстве, иметь красивую улыбку — это же не уродство?..
В конце концов возникшее посреди городской улицы недоразумение так и не было разрешено, а Мо Жань в очередной раз не понял, что он сказал не так. Однако раз Учитель велел ему заткнуться, он так и поступил и послушно замолчал. Мо Жань озадаченно почесал затылок и поспешил утянуть Чу Ваньнина в проулок, подальше от любопытных глаз. К тому времени звучание мантры в его голове становилось все громче, и он осторожно позвал:
— Великий Мастер, еще долго?
По ту сторону все стихло, и до него донесся стук деревянного щелевого барабана[14] монаха, а затем голос Хуайцзуя прозвучал ясно и отчетливо прямо у него в ухе:
[14] 木鱼 mùyú муюй будд. деревянный щелевой барабан в форме рыбы или безногого краба, на котором буддийские монахи отбивали такт при чтении молитв.
— Сейчас.
Как только голос смолк, золотое сияние вырвалось из лампы, окутав вторую земную душу Чу Ваньнина, и множество сияющих капель запорхали вокруг него. Душа становилась все прозрачнее и в конце концов разлетелась на тысячи маленьких светлячков, которые, образовав подобие Млечного Пути, устремились в духовный фонарь.
Мо Жань слышал, как голос Великого Мастера нараспев читает мантры, и Призрачный Мир перед его глазами постепенно расплывался, превращаясь в бурный мутный желтый поток, по которому он медленно плыл, отгороженный от мира спокойными водами реки забвения, и лишь тростниковый пух парил вокруг.
— Настал час возвращения… Настал час возвращения…
Все страдания и горести растворились и исчезли в этом пении буддийского монаха. Прижав к себе духовный фонарь, Мо Жань чувствовал, как тело его стало легким и свободным, почти невесомым.
— Тук!
Звук удара в щелевой барабан.
Будто бросили пригоршню стальных лезвий, которые вдребезги разбили гипнотизирующее звучание мантры.
Мо Жань тут же распахнул глаза, с трудом приходя в себя!
Призрачный мир растаял, как затянувшийся сон. Он понял, что лежит на бамбуковом плоту, который пришвартован к берегу у моста Найхэ на Пике Сышэн. Под плотом можно было увидеть, как быстро течет горный поток. Пенистые волны, сталкиваясь с бамбуком, разлетались сверкающими брызгами. Темно-синее небо над ним уже начало окрашиваться алыми тонами. Тысячи листьев облетали с бамбука, что рос по берегам реки, все было наполнено шелестом и запахом свежей зелени.
Похоже, приближался рассвет.
Он несколько раз моргнул.
И вдруг обнаружил, что в его руках нет фонаря. От испуга собственная душа Мо Жаня ушла в пятки. Он резко сел.
— Учитель!..
— Не надо так кричать, все равно сейчас он не услышит.
Рядом с барабанчиком монаха стоял духовный фонарь, от которого исходило золотое сияние, испускаемое невыразимо прекрасной душой Чу Ваньнина.
Великий мастер Хуайцзуй взял духовный фонарь, поднялся с камня, на котором сидел, и поклонился Мо Жаню:
— Юный благодетель Мо хорошо потрудился.
Мо Жань вскочил на ноги и перепрыгнул с плота на берег. Крепко ухватившись за Хуайцзуя, он с тревогой спросил:
— Великий мастер, мы ведь сейчас пойдем в Зал Шуантянь, за телом? Давайте поспешим: я боюсь, что мы опоздаем и все души опять разлетятся.
Хуайцзуй не удержался от смеха:
— С чего бы им так просто разлететься? Не беспокойтесь, этот скромный монах обратился к благодетелю Сюэ, чтобы он обо всем позаботился и поговорил с главой школы. Бренное тело Чу Ваньнина уже перемещено в Павильон Алого Лотоса. Этот скромный монах отправляется туда, чтобы уйти в медитацию для исполнения магического ритуала возвращения душ вашего наставника в телесную оболочку.
— Так пойдемте же скорее! — Заметив на лице Хуайцзуя натянутую улыбку, Мо Жань быстро исправился: – Великий мастер, ладно, давайте мы будем идти медленно, не слишком быстро, не спеша.
Однако между бровей у него залегла морщинка беспокойства. Он старался идти неторопливо, но ему очень хотелось схватить за рукав Хуайцзуя, который вообще еле ноги переставлял, и силком потащить за собой.
Хуайцзуй, покачав головой, вздохнул и слабо улыбнулся:
— Молодой благодетель, нет смысла так спешить.
Мо Жань замахал рукой:
— Конечно, мы и не спешим, не спешим, совсем даже не спешим. Нужно ведь все делать не спеша, но чтобы наверняка.
— Да, именно не спеша и наверняка. Душа не может вернуться в тело в один миг. Если мы пойдем против естественного порядка и нарушим волю Небес, то и душа может рассеяться. Поэтому этот скромный монах будет действовать не спеша и постепенно достигнет нужного результата.
— Верно, верно, постепенно, не спеша, конечно, все верно, — бормотал Мо Жань, но даже согласившись с ним, он все же не смог сдержаться и, поколебавшись осторожно спросил: — А примерно сколько времени понадобится Великому Мастеру, чтобы вернуть Учителя к жизни?
Хуайцзуй очень спокойно ответил:
— Пять лет.
— А, вот как, пять лет, всего лишь пять… ПЯТЬ ЛЕТ?!
У Мо Жаня от испуга вся кровь отлила от лица. Он ртом хватал воздух, не в силах даже вздохнуть.
— Самое меньшее пять лет.
Мо Жань:
— …
Автору есть что сказать: когда Учитель проснется, он увидит Мо Жаня в версии 2.0 ~ Не пропустите! Подготовьтесь к обновлению системы!
Автор: Жоубао Бучи Жоу. Перевод: Feniks_Zadira, Lapsa1
< Глава 118 ОГЛАВЛЕНИЕ Глава 120 >
Глоссарий «Хаски» в виде таблицы на Google-диске
Арты к главам 111-120
Наши группы (18+): VK (частное), Telegram, Blogspot
Поддержать Автора (Жоубао Бучи Жоу) и пример как это сделать
Поддержать перевод: Patreon / Boosty.to / VK-Donut (доступен ранний доступ к главам).
ПЯТЬ ЛЕТ🤯Мо Жань, я тебя понимаю
ОтветитьУдалитьСкока скока 😳 не дай бог за это время противный ши Мэй че то вытворит
ОтветитьУдалитьПЯТЬ ЛЕТ😱 Я В ШОКЕ
ОтветитьУдалить