ТОМ I. Глава 57. Этот достопочтенный снова слушает, как вы играете на гуцине. Новелла: «Хаски и его Учитель Белый Кот»

Глава 57. Этот достопочтенный снова слушает, как вы играете на гуцине

Неожиданно для всех, хотя метод лепки пельменей Чу Ваньнина казался довольно неуклюжим, готовые пельмени выглядели аппетитно. Один за другим круглые и красивые пельмени выкладывались длинными пальцами в аккуратные рядки на доске.

Трое учеников были ошеломлены.

— Учитель умеет лепить пельмени…

— Я ведь не сплю?

— На вид довольно хороши…

— Вау!

Их шепот, естественно, не мог ускользнуть от Чу Ваньнина. Он поджал губы, ресницы слегка дрогнули. Хотя его лицо оставалось бесстрастным, но кончики ушей слегка покраснели.

Сюэ Мэн не смог удержаться от вопроса:

— Учитель, вы впервые готовите пельмени?

— Хм…

— Но почему они вылеплены так хорошо?

— Это почти то же самое, что паять броню для доспехов. Всего лишь несколько сгибов в нужных местах. Что тут такого сложного?

Мо Жань посмотрел на него через деревянный стол. Невольно его мысли унесли его в прошлое.

В той жизни единственный раз, когда он видел, как Чу Ваньнин готовил, случился сразу после смерти Ши Мэя. В тот день Чу Ваньнин пошел на кухню и начал медленно заворачивать пельмешки-«ушки»[1], которые всегда особенно удавались Ши Мэю.

[1] 抄手 chāoshǒu чаошоу или 馄饨 húntun хуньтунь «сложить руками» — мелкие пельмени-клецки с мясным фаршем, которые варят и едят вместе с супом.

Однако прежде, чем Чу Ваньнин смог добавить их в кастрюлю, поднос был выбит из его рук потерявшим рассудок от ярости Мо Жанем.

Сейчас Мо Жань не мог вспомнить, как выглядели рассыпавшиеся по полу «ушки». Были плоскими или круглыми, красивыми или уродливыми?

Но он помнил выражение лица Чу Ваньнина в тот момент. Как он молча смотрел на него. Он выглядел сбитым с толку и с этой мукой на щеках был так не похож на себя, что это смотрелось даже нелепо и смешно…

В то время Мо Жань думал, что Учитель рассердится и вспылит, но в конце концов Чу Ваньнин ничего не сказал. Он просто наклонился и, низко опустив голову, один за другим собрал на поднос рассыпанные по полу пельмешки. А потом сам выбросил их все в мусорную корзину.

В тот момент почему он поступил именно так? Что чувствовал тогда?

Мо Жань не знал. Он никогда не думал об этом. Не хотел думать об этом. На самом деле он боялся думать об этом.

Снеговик забрал поддон с приготовленными пельменями и отнес их для варки на кухню. По традиции Чу Ваньнин вложил в один из них медную монету на удачу. По поверью, человеку, которому попадется этот пельмень, очень повезет в следующем году.

Снеговик быстро принес сваренные пельмени назад. На деревянный поднос он также поставил пряный кисло-сладкий уксус.

Сюэ Мэн сказал:

— Учитель, ешьте первым.

Чу Ваньнин не отказался: взял пельмень и положил его в свою тарелку, однако есть не стал. Вместо этого он взял с блюда еще три пельменя и последовательно положил их в тарелки Сюэ Мэну, Мо Жаню и Ши Мэю.

— С Новым годом! — невозмутимо провозгласил он.

Ученики были ошеломлены на мгновение, а затем все заулыбались:

— Счастливого Нового года[2], Учитель!

[2] Из-за празднования Нового года в феврале это поздравление звучит дословно как: «Счастливой Новой весны!»

Конечно, это было чистое совпадение, но в первом же пельмене Мо Жаня оказалась медная монета. Юноша зажмурился от боли, зубы чуть было не треснули, когда вонзились в металл.

Глядя на его болезненную гримасу, Ши Мэй рассмеялся:

— А-Жань, в новом году удача найдет тебя!

Сюэ Мэн сказал:

— Ну и дела, дерьмовая удача в этом году!

Глаза Мо Жаня наполнились слезами, когда он простонал:

— Учитель, этот пельмень вы точно слепили для меня! Даже с закрытыми глазами вы бьете прямо в цель!

Чу Ваньнин ответил:

— Это же хорошо.

— У меня такое чувство, будто я укусил подошву ботинка, — пожаловался Мо Жань.

Чу Ваньнин: — …

Мо Жань потер щеку и сделал глоток чая, переданного ему Ши Мэем. Стоило боли утихнуть, как он шутливо спросил:

— Ха-ха! Учитель, вы ведь запомнили, в каком пельмене монета, и специально дали его именно мне?

— Ты слишком высокого мнения о себе, — холодно отрезал Чу Ваньнин, затем опустил голову и начал есть.

Было это просто иллюзией или нет, но в теплом свете свечей Мо Жаню показалось, что лицо Чу Ваньнина слегка покраснело.

После пельменей сразу же был подан роскошный ужин. Курица, утка, рыба и множество великолепных закусок заняли весь стол.

В Зале Мэнпо становилось все более оживленно. Сюэ Чжэнъюн и госпожа Ван сидели во главе основного стола. Они подали знак, и снеговики вручили всем по пухлому красному конверту.

Когда снеговик врезался в колено Чу Ваньнина, тот поднял удивленный взгляд на Сюэ Чжэнъюна:

— Что? Мне тоже?

Вскрыв красный пакет, он обнаружил внутри лист сусального золота, стоимость которого была довольно высока. Не находя слов, он поднял глаза и увидел, что Сюэ Чжэнъюн, этот самовлюбленный мужлан, смотрит на него с улыбкой. Глава поднял чарку с вином и показал, что эту чашу уважения он выпивает в его честь.

Так глупо.

Тем не менее, он чувствовал, что Сюэ Чжэнъюн по-настоящему... по-настоящему…

Чу Ваньнин некоторое время смотрел на него. В итоге все же не удержался и ответная улыбка коснулась уголка его губ. Он тоже поднял чашу с вином и выпил залпом.

Позже золотые листы были распределены между учениками. После того, как чаши были подняты трижды, атмосфера за столом наконец оживилась.

Главная причина оживления заключалась в том, что эти трое демонят, казалось, перестали бояться его. Что касается Чу Ваньнина, он был почти не восприимчив к алкоголю.

— Уважаемый наставник, позвольте мне продемонстрировать вам мои навыки хиромантии? — первым человеком, чей мозг отключился под влиянием алкоголя, был Сюэ Мэн.

Он схватил руку Чу Ваньнина и принялся внимательно вглядываться в линии на его ладони. Если бы Сюэ не выпил столько чаш вина, он никогда бы и в мыслях не посмел так беззастенчиво нарушить личные границы своего наставника.

— Линия жизни длинная, но прерывистая. Тело, кажется, не очень здорово, — забормотал Сюэ Мэн, — легко заболеваете.

— Очень точно, — засмеялся Мо Жань.

Чу Ваньнин пристально посмотрел на него.

— Безымянный палец длинный и тонкий. Учитель, вы умеете создавать вещи, которые могли бы сделать вас богатым… А эти три линии начинаются из одной точки. Линия сердца упирается в линию мудрости. Обычно такие люди готовы жертвовать собой ради любви… — Сюэ Мэн некоторое время смотрел на руку Чу Ваньнина, а затем вскинул голову и спросил, — неужели это правда?

Лицо Чу Ваньнина позеленело. Он стиснул зубы и сказал:

— Сюэ Цзымин, по-моему, ты устал от жизни.

Однако пьяный Сюэ Мэн уже полностью утратил инстинкт самосохранения. Улыбаясь, он продолжил рассматривать ладонь Чу Ваньнина, бормоча себе под нос:

— А-а-а, на линии сердца под безымянным пальцем есть остров. Учитель, вы думаете, что понимаете сердца людей, но это не так... когда дело касается чувств, вы слепы…

Чу Ваньнин не мог больше сдерживаться и отдернул руку.

Мо Жань думал, что умрет от хохота, и, схватившись за живот, теперь смеялся от души. Поймав убийственно холодный взгляд Чу Ваньнина, он попытался проглотить рвавшийся из него смех, но из-за этого его ребра заболели от напряжения.

Чу Ваньнин был возмущен:

— Над чем ты смеешься? Что тут смешного?

Стоило ему попытаться уйти, как Сюэ Мэн вцепился в него мертвой хваткой. Мо Жаню почему-то сразу стало не так смешно. Сюэ Мэн сонно потянул Чу Ваньнина вниз, доверчиво уткнулся лбом в его руку и обнял за талию.

— Учитель, — нежный голос подростка звучал немного игриво, — не уходите, выпьем еще.

Чу Ваньнин выглядел так, будто сейчас задохнется.

— Сюэ Цзымин! Ты! Хватит валять дурака! Отпусти меня!

В это время снеговик на сцене вдруг со скрипом спустился вниз. Оказалось, что танец с мечами старейшины Таньлана уже закончился. Согласно очередности, теперь настало время старейшине Юйхэну порадовать учеников своим мастерством.

В тот же миг внимание всего зала сосредоточилось на Чу Ваньнине. Когда все присутствующие в зале увидели, что пьяный Сюэ Мэн самым неуважительным образом посмел обнять старейшину Юйхэна за талию, многие были шокированы. Некоторые в замешательстве уставились на свои палочки для еды или поспешно отвели взгляд.

Чу Ваньнин: — …

Неловкая атмосфера воцарилась в зале. Сюэ Мэн мертвой хваткой вцепился в своего наставника, и старейшина Юйхэн не мог уйти, но и продолжать сидеть тоже не мог.

После долгого неловкого молчания Мо Жань внезапно рассмеялся:

— Ох, нет! Сюэ Мэн, хватит дурачиться! Ты же такой взрослый парень, так почему ведешь себя как избалованный ребенок? — сказав это, он попытался отцепить пьяного юношу от Чу Ваньнина. — Вставай, хватит цепляться за Учителя!

У Сюэ Мэна изначально не было никаких дурных намерений. Если бы он вспомнил о таком поведении, когда протрезвел, то сам бы надавал себе пощечин. Однако сейчас, когда он был так сильно пьян, Мо Жаню пришлось приложить немало сил, чтобы оторвать его от Чу Ваньнина.

— Сядь. Скажи, сколько пальцев видишь?

Сюэ Мэн посмотрел на палец Мо Жаня, нахмурился и ответил:

— Три.

Мо Жань: — …

Ши Мэй не мог удержаться от смеха и тоже спросил:

— Кто я?

— Ты — Ши Мэй, — Сюэ Мэн возмущенно закатил глаза.

Мо Жань не мог оставить все так и продолжил дразнить Сюэ:

— Тогда кто же я?

Сюэ Мэн некоторое время пристально смотрел на него, прежде чем ответить:

— Ты — псина.

— Сюэ Цзымин, я еще разберусь с тобой! — вспылил Мо Жань.

Внезапно за соседним столом ученик, в котором после трех чарок проснулась храбрость, указал на Чу Ваньнина и громко спросил:

— Молодой мастер, посмотрите, а кто он?

Сюэ Мэн был так пьян, что даже не мог сидеть. Опасно накренившись над столом, он с трудом поднял глаза и, прищурившись, посмотрел на Чу Ваньнина.

Чу Ваньнин: — …

Сюэ Мэн: — …

После долгой паузы, когда все присутствующие решили, что Сюэ Мэн, вероятно, слишком пьян и отключился, он вдруг улыбнулся и протянул руку, пытаясь дотянуться до рукава Чу Ваньина.

— Братец[3]-небожитель...

[3] 哥哥 gēge гэгэ — старший брат; достаточно фамильярное обращение, которое трактуется в зависимости от ситуации: старший брат, братец, муженек, мой парень…

Эти слова прозвучали громко и отчетливо.

Все ученики: — …

— Пффф!

Неизвестно, кто засмеялся первым, но вскоре и все остальные также не могли сдержать смех. Хотя выражение лица Чу Ваньнина было неприглядным, но разве он мог винить собравшихся? Несмотря на его репутацию, в этот момент никто не боялся наказания. Как бы он ни был несчастен, вряд ли Тяньвэнь могла наказать всех присутствующих за его испорченное настроение и потерянное лицо. Зал Мэнпо наполнился веселым гулом: ученики теперь, не сдерживаясь и не смущаясь, смеялись и громко перешептывались, пили вино и пробовали праздничные кушанья.

— Ха-ха, братец-небожитель.

— Старейшина Юйхэн такой красивый, он правда похож на божество.

— Я бы рассказала, о чем греховном мечтаю, когда вижу его, но боюсь выглядеть слишком вульгарной. Вот только не могу я об этом не думать...

Кто-то спросил:

— А о чем ты думаешь?

— О том, что скрыто под этими тремя слоями его белоснежных одежд…

— Тогда ты действительно довольно вульгарна.

Цвет лица Чу Ваньнина сменился с белого на синий, потом он почернел от злости, но в итоге ему удалось взять себя руки и сделать вид, что он спокоен и ничего не слышит.

В конце концов, он привык к отчуждению и благоговейному трепету при одном его появлении. Опьяняющая светом и весельем атмосфера праздника лишила его возможности встать и сбежать. Столкнувшись с такой ситуацией, старейшина Юйхэн совершенно не представлял, как реагировать, и вынужден был заставить себя успокоиться.

Однако малиновые уши выдавали его волнение и оживляли красивое лицо, застывшее в ледяной маске равнодушия.

Мо Жань заметил это и поджал губы. Он ничего не сказал, но в его сердце почему-то подняла голову досадная ревность.

Он знал, что Чу Ваньнин хорош собой, но, как и все остальные, понимал, что его красота подобна завораживающему ледяному блеску холодного оружия. Когда Учитель не улыбался, то выглядел холодным как снег, потому никто не осмеливался приблизиться к нему.

В глупой и темной голове Мо Жаня Чу Ваньнин был как тарелка вкусно прожаренного мяса, которое имело великолепный вкус и упоительный аромат. Однако пока эта тарелка была спрятана в грязную и разбитую коробку, Мо Вэйюй был единственным человеком в мире, который захотел бы открыть ее и попробовать деликатес. Так что ему не нужно было беспокоиться, что кто-то обнаружит его лакомство и познает его незабываемый вкус.

Но сегодня вечером, при теплом свете свечей и под возбуждающим влиянием винных паров, так много глаз уставились на его коробку, которая до этого никого не интересовала.

Мо Жань вдруг занервничал. Он хотел зубами вцепиться в свою вожделенную коробочку и прогнать всех этих надоедливых мух, которые посмели возжелать отведать его лакомство.

В этот момент его накрыло осознание того, что в этой жизни этот прекрасный кусок мяса ему не принадлежит. Рядом с тем кристально чистым человеком, с которым он решил связать свою жизнь, Мо Вэйюй больше не имел права тратить время на то, чтобы прогонять волков, пускающих слюни на этот лакомый кусочек.

Мо Жань не ожидал, что Чу Ваньнин, как и другие старейшины, серьезно подготовится к празднику. Однако он решил исполнить для них музыкальную композицию на гуцине. Глаза учеников наполнились восхищением и поклонением. Кто-то прошептал:

— Не могу поверить, что старейшина Юйхэн может играть на гуцине…

— Это так приятно на слух, что я готова на три месяца забыть вкус мяса[4].

[4] 不知肉味 bù zhī ròuwèi бу чжи жоувэй «не знать вкуса мяса» — увлечься чем-то, совсем позабыв о других делах.

Мо Жань молча сидел на месте. Сюэ Мэн уже заснул. Он лежал на столе и ровно посапывал. Мо Жань взял кувшин с вином из его рук и наполнил свою чашу до краев. Он слушал и пил, не в силах отвести взгляд от человека на сцене.

Тревога наполнила его сердце, с каждым аккордом становясь лишь сильнее.

В прошлой жизни Чу Ваньнин никогда не играл на гуцине в канун Нового года.

Очень немногим было позволено увидеть, как он играет на нем.

Когда-то, приблизительно в то же время года, Чу Ваньнин был помещен Мо Вэйюем под домашний арест. Наверное, тогда его сердце действительно было наполнено тоской, так что, увидев во дворе гуцинь, он сел на землю, закрыл глаза и погладил струны.

Звук, исходящий от инструмента, был долгим и глухим… Когда Мо Жань вернулся, он увидел сидящего перед гуцинем Чу Ваньнина... такого невыразимо спокойного, чистого и благородного…

Что он тогда сделал с ним?

Ах, да…

Он толкнул его на гуцинь и взял его тело прямо там, посреди двора. Под ярким светом полной луны Мо Жань безжалостно терзал безвольное тело этого гордого и холодного мужчины. В тот момент он заботился только о собственном удовольствии и комфорте. Его совершенно не волновало, что Чу Ваньнин страдал от его жестокости и мучился от холода. В разгар зимы Мо Вэйюй сорвал него одежду и снова надругался над ним прямо на ледяных каменных плитах двора. Не в силах выдержать эту пытку до конца, Чу Ваньнин тогда потерял сознание.

После этого потребовалось много месяцев, чтобы его тело и дух восстановились хотя бы частично.

И тогда Мо Жань  холодно сказал ему:

— Чу Ваньнин, отныне тебе запрещено играть на гуцине перед кем-то, кроме меня. Ты ведь прекрасно знаешь, что, когда прикасаешься к нему, выглядишь...

Он поджал губы, не находя нужных слов, поэтому в итоге решил не продолжать.

Как именно?

Строгим, благородным, мягким и спокойным, но по какой-то причине в этот момент Чу Ваньнин выглядел настолько соблазнительно, что люди запросто могли потерять голову и лишиться контроля над своими желаниями.

Чу Ваньнин не сказал тогда ни слова, только сжал обескровленные мертвенно-белые губы, закрыл глаза, и его брови, как два меча, сошлись в почти болезненной гримасе.

Мо Жань поднял руку и после секундного колебания коснулся пальцем его лба, разглаживая морщинку между бровей. Движения Тасянь-Цзюня со стороны казались наполненными нежной заботой, но голос был холодным и бесстрастным:

— Если ты ослушаешься, этот достопочтенный прикует тебя цепями к кровати. После этого ты сможешь только лежать и послушно принимать ласки этого достопочтенного. Ты знаешь, Тасянь-Цзюнь всегда держит свое слово.

Что же Чу Ваньнин ответил ему тогда?

Мо Жань сделал еще один глоток вина, глядя на человека на сцене, он попытался найти ответ в давних воспоминаниях.

Кажется, он ничего не сказал.

Хотя нет… он точно помнил… Чу Ваньнин открыл глаза, и в его ледяном взгляде пылали эти три слова…

«Иди к черту!»

Но Мо Жань не мог вспомнить точно, произнес ли он их вслух.

Его жизнь была такой же длинной и запутанной, как и то время, что он провел с Чу Ваньнином. Многие воспоминания уже потеряли ясность и стерлись из памяти.

В конце концов, он мог только принять то, что диктовали ему его звериные инстинкты: Чу Ваньнин был его человеком, и даже если Мо Вэйюй не любил его, он хотел сломать его и разорвать в клочья. И он скорее своими руками уничтожит плоть и кровь Чу Ваньнина, как хищный зверь, выпотрошит его и обглодает кости, чем позволит кому-то другому прикоснуться к нему.

Мо Жань хотел, чтобы кровь Чу Ваньнина возбуждала его желание, пусть ее проклятие впитается в его кости и течет по его жилам горячим страстным потоком.

Разве этот человек не был всегда непорочным и высоконравственным?

Но что случилось потом? Разве это не он лежал, раздвинув ноги, под самым отвратительным злодеем в мире, позволяя самому жестокому тирану снова и снова пронзать его своим обжигающе горячим смертельным оружием? Мо Вэйюй запятнал его чистоту, извалял в своей грязи изнутри и снаружи.

Разве можно гордо носить порванную в клочья одежду?

Мо Жань закрыл глаза, костяшки его пальцев побелели, сердце сжалось от страха.

Вспомнив прошлое, он больше не мог наслаждаться радостной атмосферой кануна Нового года или успокаивающей душу мелодией гуциня Чу Ваньнина.

Все, что осталось в его голове — это холодный, наполненный безумием голос. Он вылетел из пыли памяти, как стервятник, и долго кружил в воздухе вокруг него.

«В аду слишком холодно без тебя, Чу Ваньнин. Ты должен быть погребен вместе со мной, иди ко мне!

Может, ты и божественный свет для других. Такие, как Сюэ Мэн, Мэй Ханьсюэ и другие твои последователи, ждут, чтобы ты снизошел до них и осветил их жизнь своей мудростью. Величайший образцовый наставник всех времен, мудрый Учитель Чу... — медово-сладкий голос был полон насмешки. Но этот смех звучал горько и обреченно, как будто душа говорившего раскололась пополам. Наполнившись яростью и злобой, этот голос стал подобен громовому раскату. — Но как же я?! Ты когда-нибудь освещал мой путь!? Когда-нибудь ты видел меня, согревал своим теплом? Почему от тебя мне достались лишь шрамы на теле, величайший мудрец Чу Ваньнин?!

Но я все равно хочу, чтобы ты был только моим и твоя жизнь принадлежала только мне. Твой огонь — только мой, я заберу его с собой в царство мертвых. Твой свет может освещать только мои кости. Я хочу, чтобы ты сгнил вместе со мной в одной могиле. В жизни и смерти ты не сможешь сбежать от меня…»

Все вокруг затряслось от криков одобрения и аплодисментов.

Мо Жань резко открыл глаза. Холодный пот пропитал одежду.

Представление закончилось, и все ученики радостно хлопали в ладоши. Мо Жань сидел в гуще общего веселья, чувствуя, как перед глазами мелькают размытые образы, от которых кровь отлила от лица и тошнота подкатила к горлу. Он смотрел, как Чу Ваньнин медленно спускается по деревянным ступеням с гуцинем в руках.

В этот момент, впервые в жизни, он почувствовал сомнение. Ему вдруг показалось, что в прошлом он определенно сошел с ума.

На самом деле Чу Ваньнин был не таким уж плохим человеком…

«Я снова здесь... Зачем?»

Крепкий алкоголь опалил горло.

«В конце концов, я могу быть в дурном настроении! В конце концов, я могу устать и оступиться! В конце концов, я мертвецки пьян!»

Автору есть что сказать:

Маленький спектакль: «Актеры о психологии своих персонажей»

Мо Вэйюй: — Мне правда кажется, что в прошлой жизни я был сумасшедшим безумцем. Режиссер дал мне эту роль. Как я могу позволить себе из-за этого впасть в депрессию? Сценарий смутил меня, но я должен был следовать ему.

Сюэ Мэн: — Я думаю, что по моей роли мне нравятся только женщины, но сегодня режиссер заставил меня флиртовать с моим учителем. Этот сценарий смутил меня, но я должен был следовать ему.

Ши Мэй: — Я думаю, что А-Жань изменился. Режиссер ясно дал понять, что я ему нравлюсь, но он даже не смотрел на меня сегодня. Этот сценарий смутил меня, но я должен был следовать ему.

Чу Ваньнин: — Я не думаю, что хочу играть в постельных сценах. Больше драмы? Режиссер сказал мне?.. Да плевать мне, что он там говорит! Хватит тратить время на разговоры! Прямо сейчас я прикончу его и рассчитаюсь за все! Пусть узнает, что значит быть снизу и подчиняться, не имея выбора…

Автор: Жоубао Бучи Жоу. Перевод: Lapsa1, Feniks_Zadira

< Глава 56  ОГЛАВЛЕНИЕ  Глава 58 >

Глоссарий «Хаски» в виде таблицы на Google-диске

Арты к главам 51-60

Наши группы (18+): VK (частное), Telegram, Blogspot

Поддержать Автора (Жоубао Бучи Жоу) и  пример как это сделать

Поддержать перевод: Patreon / Boosty.to / VK-Donut  (доступен ранний доступ к главам).