Глава 7. Этот достопочтенный любит пельмешки[1]
[1] 抄手 chāoshǒu чаошоу — мелкие пельмени в супе; засунуть руки друг другу в рукава (греясь).
Солнце над головой палило нещадно.
Казавшиеся бесконечными лестницы и галереи Пика Сышэн растянулись на десятки километров.
Являясь восходящей звездой на небосклоне мира совершенствования, эта духовная школа отличалась от прославленных заклинательских школ Верхнего Царства.
Вот взять, например, самую процветающую школу мира — Духовную школу Жуфэн из Линьи, где главный дворец был назван Дворец Людэ[2], или «Храм Шести Достоинств» в надежде на то, что его адепты всегда будут стремиться жить в соответствии с шестью добродетелями истинного даоса: «знанием, милосердием, мудростью, праведностью, верностью и гармонией». Место, где жили ученики, называлось Врата Люсин[3], или «Врата Шести Добродетелей». Такое название, безусловно, должно было напоминать ученикам, что на своем жизненном пути они должны следовать заповедям истинно благородного человека: «быть почтительными к родителям, дружить с соучениками, жить в мире и согласии со всеми, быть верным и почтительным партнером в супружестве, честно исполнять свои служебные обязанности и в меру сил помогать нуждающимся». Площадь, где ученики занимались совершенствованием тела и духа, носила название Помост Люи[4], или «Помост Шести Искусств», и это как бы намекало на то, что в процессе обучения в Духовной школе Жуфэн каждый ученик должен «овладеть правилами этикета, научиться играть на музыкальных инструментах, стрелять из лука, ездить на коне, писать и считать».
[2] 六德殿 liùdé diàn людэ дянь «храм/дворец шести достоинств»: 知, 仁, 圣, 义, 忠, 和 — знание, милосердие, мудрость, праведность, верность, гармония.
[3] 六行门 liùxìng mén люсин мэнь «врата шести добродетелей»; также будд. шесть степеней совершенствования; шесть путей ереси и гибели. Шесть добродетелей и норм поведения в человеческом обществе: 孝, 友, 睦, 姻, 任, 恤 — почитать родителей, хранить верность дружбе, жить в мире, почитать жену/мужа, честно исполнять свои обязанности, помогать людям; или 仁, 义, 礼, 智, 圣, 乐: — гуманность, долг, вежливость, мудрость, праведность, любовь к жизни.
[4] 六艺台 liùyì tái люи тай «помост шести искусств»; шесть искусств, которыми должен был владеть благородный человек: 诗, 书, 礼, 乐, 易, 春秋 — этикет, музыка, стрельба из лука, управление лошадьми, каллиграфия, математика.
В общем, все эти названия были несомненным образцом мудрости и хорошего вкуса.
Если же взглянуть на Пик Сышэн с его кучей странных названий, которые иначе как образцом дурновкусия не назовешь, то сразу становилось понятно, что эта «рожденная из нищеты» школа только вылезла из грязи и еще не скоро сможет от нее отмыться. Можно сказать, что Зал Даньсинь — «Зал Верности» и Платформа Шаньэ — «Платформа Добродетели и Порока» в этой школе были самыми приличными из всех. Наверное, отец Мо Жаня и его дядя в своей жизни прочитали не так уж много умных книг и на этих двух «правильных» названиях их познания истощились, после чего они просто начали валять дурака, называя все вокруг неблагозвучными именами, вроде «Сюэ Я».
Так на Пике Сышэн появилось множество названий, имеющих прямое отношение к Преисподней. Например, темная комната, где ученики должны были размышлять над своими ошибками, носила имя Зал Яньло[5], мост, соединяющий учебные корпусы с жилой зоной, прозвали Мост Найхэ[6], столовая именовалась Зал Мэнпо[7], площадка для обучения боевым искусствам — Даошань Хохай[8], а запретная зона на заднем склоне горы Хоу — Щель Сыгуй[9] и так далее и тому подобное.
[5] 阎罗殿 yánluó diàn яньло дянь «Зал Яньло»; в буддизме так называется зал, в котором владыка ада Яма судит души умерших. Янь-ло — миф. Яма: верховный судья потустороннего мира. Само имя «阎罗 Яньло» переводится «прекрасный силок (для ловли птиц)».
[6] 奈何桥 nàihéqiáo найхэцяо «карающий мост» — миф. мост между миром живых и мертвых. Легенда гласит, что между миром живых и мертвых есть мост, перейдя через который, можно переродиться и/или попасть в Ад.
[7] 孟婆 mèngpó — миф. Мэн-по богиня ветра, готовящая суп забвения.
[8] 刀山火海 dāoshān huǒhǎi даошань хохай «гора мечей и море огня» — обр. в знач.: рисковать жизнью, играть со смертью.
[9] 死鬼间 sǐguǐjiān сыгуй цзянь «призрачная щель».
И это все еще было очень даже неплохими названиями, потому как некоторые удаленные объекты назывались просто «Эта гора», «Эта вода», «Эта яма», и, конечно, как тут не вспомнить два знаменитых утеса Ааа и Уаа.
С таким подходом внутренние покои старейшин не смогли избежать общей участи и тоже получили свои прозвища.
Обиталище Чу Ваньнина, естественно, не стало исключением. Этот человек любил тишину и спокойствие и не хотел жить под одной крышей со всеми, поэтому его жилище находилось на отдаленной горе Наньфэн[10] и было надежно скрыто от людских глаз за зеленым морем высокого бамбука. Перед входом во внутренний двор раскинулся пруд, в котором благодаря обилию духовной силы круглый год, соперничая красотой с алой зарей, буйно цвели красные лотосы.
[10] 南峰 nánfēng наньфэн «южная гора/пик правителя», где 南 nán нань — юг (сторона света, в старой космогонии связывался с летом, стихией «огонь» 火, циклическим знаком 午 «пять» триграммой 离 «разлука»); государь, правитель; 峰 fēng фэн — горный пик/гребень; остроконечная вершина; пик (максимальное достижение) чего-то.
Но так уж вышло, что ученики школы втайне прозвали это прекрасное место… Адом Алого Лотоса[11].
[11] 红莲 hónglián dìyù хунлянь диюй «ад алого лотоса» — самый глубокий уровень ада, где души вечно страдают от лютого холода.
Вспомнив об этом, Мо Жань невольно рассмеялся в голос.
Если подумать, то Чу Ваньнин со своим бледным лицом и белыми одеждами похож на призрак старой девы, явившейся из Преисподней по души нерадивых учеников. Да и где еще обитать злому духу, как не в Аду?
Голос Сюэ Мэна вторгся в его мысли:
— В твоем плачевном положении тебе хватает совести ухмыляться?! Быстрее доедай свой завтрак, и я отведу тебя на Платформу Шаньэ. Сегодня Учитель публично накажет тебя!
Мо Жань обиженно вздохнул и осторожно потрогал свежий шрам на щеке:
— Ай… больно!
— И поделом!
— Ох, даже не знаю, смог ли он исправить Тяньвэнь. Если нет, то, может, меня лучше как-то по-другому допросить, а то ведь неизвестно, что я опять могу наговорить.
Увидев, что Мо Жань, кажется, охвачен искренним беспокойством, Сюэ Мэн побагровел и гневно крикнул:
— Если ты опять собираешься на глазах у всех говорить непристойности Учителю, я прямо сейчас язык тебе вырву!
Мо Жань тут же прикрыл рот ладонью и замахал другой рукой:
— Не надо! Не нужно мне ничего вырывать! Если Учитель снова свяжет меня своей лозой, в доказательство своей непорочности я тут же покончу с собой[12].
[12] От переводчика: когда другие способы самоубийства по каким-либо причинам невозможны, а дальнейшее продолжение жизни может повлечь за собой потерю чести, в азиатских странах в древности существовал обычай откусывания языка (без спецподготовки такое не сотворить).
Рано утром[13], согласно установленному порядку, Мо Жань был сопровожден для разбирательства на Платформу Шаньэ. Стоя на помосте, куда бы ни упал его взгляд, он видел беспокойное море из людей, одетых в темно-синюю с серебряной оторочкой форму и почти черную легкую броню учеников Пика Сышэн. На утреннем солнце, словно блики на воде, сверкали наручи и форменные пряжки на ремнях в виде львиных голов.
[13] 辰时 chénshí чэньши «час дракона» — время от 7 до 9 часов утра.
Мо Жань стоял на коленях на высоком помосте и слушал, как старейшина Цзелюй[14] зачитывает длинный список его прегрешений:
[14] 戒律 jièlǜ цзелюй «правила жизни».
— Ученик старейшины Юйхэна, Мо Вэйюй, не соблюдал законы, не слушал наставлений, не следовал правилам внутреннего распорядка[15] и утратил моральные принципы. За нарушение четвертой, девятой и пятнадцатой заповеди, согласно внутренним правилам школы, ему назначено восемьдесят ударов палкой, сто раз переписать Правила, а также месяц запрещено покидать школу. Мо Вэйюй, у тебя есть возражения?
[15] 门规 ménguī мэнгуй — свод правил, обычно в духовных школах и буддийских монастырях.
Мо Жань взглянул на фигуру в белом вдали.
Ну конечно, на всем Пике Сышэн был только один старейшина, которому было позволительно не носить синюю с серебряной отделкой форменную одежду.
Чу Ваньнин явился одетым в белоснежные атласные одежды, поверх которых была тончайшая накидка из серебристого шелка, сияющая на солнце, словно иней с Девятых Небес. В подобном облачении его учитель еще больше напоминал спустившегося на землю бесстрастного и холодного небожителя, чуждого этому миру. Он сидел довольно далеко, так что Мо Жань не смог ясно разглядеть выражение его лица, но был совершенно уверен, что на нем сейчас нет и тени эмоций.
Глубоко вздохнув, Мо Жань ответил:
— Нет возражений.
Следуя регламенту, старейшина Цзелюй спросил собравшихся на площади учеников:
— Если кто-то не согласен с вынесенным решением или ему есть что добавить, говорите сейчас.
Собравшиеся внизу ученики топтались в нерешительности, обмениваясь растерянными взглядами.
Никто из них и представить не мог, что старейшина Юйхэн в самом деле способен отправить своего ученика на Платформу Шаньэ для публичного наказания. Если облечь этот поступок в красивые слова, то можно было бы сказать, что этот учитель суров, но справедлив, однако, если говорить начистоту, многие считали, что так мог поступить лишь бессердечный демон.
Подперев подбородок рукой, с бесстрастным выражением лица бессердечный демон Чу Ваньнин восседал на своем почетном месте, ожидая завершения суда. Вдруг кто-то крикнул, используя технику усиления звука:
— Старейшина Юйхэн, этот старший ученик готов просить о снисхождении для младшего брата Мо.
— …О снисхождении?
Видимо, этот юноша решил, что раз уж Мо Жань приходится родным племянником уважаемому главе, то даже если он оступился сейчас, его все равно ждет блестящее будущее, а значит, грех не воспользоваться случаем, чтобы снискать его расположение. Выйдя вперед, он с самым серьезным лицом начал нести полную чушь:
— Хотя младший ученик Мо поступил неправильно, обычно он всегда очень доброжелателен с людьми, дружен с соучениками и в меру своих сил старается помогать слабым. Прошу старейшину принять во внимание, что по природе своей он человек не злой, и смягчить наказание!
Очевидно, мысль использовать ситуацию, чтобы снискать расположение младшего братца Мо, пришла не ему одному.
Постепенно у наказуемого появлялись все новые заступники, но доводы их были настолько нелепыми и странными, что неловко стало даже самому Мо Жаню… Откуда у него «душа ребенка и сердце, открытое для всего мира»? Они тут собрались для дисциплинарного наказания или чтобы петь ему хвалу?
— Старейшина Юйхэн, однажды младший брат Мо защитил меня от злых духов и своими руками обезглавил напавшего на меня страшного оборотня. Прошу зачесть это ему в заслуги для уравновешивания его неблаговидных деяний. Надеюсь, старейшина смягчит наказание!
— Старейшина Юйхэн, когда внутренние демоны атаковали меня, младший собрат Мо помог мне справиться с одержимостью. Я верю, что брат Мо совершил этот проступок в час, когда разум его помутился. Прошу старейшину учесть это и смягчить наказание младшему брату!
— Старейшина Юйхэн, некогда младший брат Мо даровал мне чудодейственное средство, которое спасло жизнь моей матушки. По сути своей он добрый и милосердный человек. Прошу старейшину смягчить наказание!
Довод следующего защитника был уже озвучен предыдущим оратором, и он не сразу смог придумать, чего бы еще такого наплести. Почувствовав на себе холодный взгляд Чу Ваньнина, молодой человек так испугался, что сболтнул первое, что пришло на ум:
— Старейшина Юйхэн, младший ученик Мо когда-то помог мне с двойным совершенствованием[16]…
[16] 双修 shuāngxiū шуансю «двойное совершенствование» — духовные практики, в основе которых лежит сексуальный контакт.
— Пф! — кто-то не смог сдержаться и прыснул со смеху.
Попавший впросак юноша тут же покраснел до корней волос и смущенно отступил назад.
Видя, что дело принимает дурной оборот, старейшина Цзелюй бросился увещевать разъяренного Чу Ваньнина:
— Юйхэн, успокойся, умерь свой гнев…
Но разгневанного Чу Ваньнина было уже не остановить.
— Я никогда не встречал настолько бесстыжего человека. Как его зовут? Чей он ученик? — мрачно спросил он.
Немного замешкавшись, скрепя сердце Цзелюй шепотом признал:
— Это мой ученик Яо Лянь[17].
[17] 耀敛 yào liǎn яо лянь «собирать славу», но на слух звучит точно так же как 要脸 yàoliǎn — сохранять лицо/беречь честь.
Чу Ваньнин насмешливо приподнял брови:
— Твой ученик? Яо Лянь значит «честный»?
Старейшина Цзелюй не мог не смутиться и, покраснев от стыда, попытался сменить тему разговора:
— Он сметливый, и язык хорошо подвешен, поэтому помогает мне собирать пожертвования.
Чу Ваньнин фыркнул и отвернулся, не желая тратить время на этого бесстыжего старейшину.
На Пике Сышэн живут тысячи людей — так стоит ли удивляться, что среди них нашлось с десяток холуев[18].
[18] 狗腿 gǒutuǐ гоутуй «собачья нога» — бран.: приспешник, подхалим, предатель; метафора для человека, любой ценой пытающегося угодить хозяину.
Мо Жань смотрел на этих «дорогих друзей и уважаемых братьев» и диву давался. Они так уверенно свидетельствовали в его пользу, что он уже и сам готов был им поверить. Охренеть, как круто! Оказывается, не только он умеет врать не краснея. Похоже, эта прекрасная духовная школа смогла взрастить целую плеяду молодых талантов!
Выслушав все их просьбы в духе «старейшина Юйхэн, мы просим о снисхождении», Чу Ваньнин наконец обратился к ученикам:
— Просите за Мо Вэйюя? — он сделал многозначительную паузу, а затем продолжил. — Ладно, вы все, поднимайтесь сюда.
Не зная, чего ждать, выступившие в защиту Мо Жаня ученики робко поднялись на помост.
В центре ладони Чу Ваньнина вспыхнул золотой свет. Явившаяся по его приказу Тяньвэнь в один миг со свистом обмоталась вокруг пары десятков человек, крепко связав их всех вместе.
Снова она!
Мо Жань был на грани отчаяния. При виде Тяньвэнь у него даже коленки подогнулись. Он действительно не мог понять, где Чу Ваньнин взял такое извращенное оружие. К счастью, в прошлой жизни он так и не женился, ведь любую девушку, которая имела несчастье выйти за него, он бы замучал допросами, а то и просто запорол бы до смерти.
С насмешкой в глазах Чу Ваньнин задал вопрос первому из его защитников:
— Мо Жань защитил тебя от злых духов?
Разве мог простой ученик устоять перед пыткой Тяньвэнь? Он тут же взвыл:
— Нет! Нет!
— Мо Жань помог тебе справиться с одержимостью? — обратился Чу Ваньнин к другому ученику.
— А-а-а-а! Нет! Никогда!
— Мо Жань давал тебе чудодейственное лекарство?
— А!.. Пощадите! Нет! Я это выдумал! Все выдумал!
Чу Ваньнин ослабил путы, однако тут же одним безжалостным взмахом руки обрушил разбрызгивающую искры справедливого негодования Тяньвэнь на спины лживых учеников.
Брызнула кровь, послышались истошные вопли.
Прямые брови Чу Ваньнина гневно сошлись над переносицей:
— Что вы орете? На колени! Цзелюй!
— Я здесь.
— Примерно накажи их!
— Да!
В итоге все эти люди не только не извлекли из этой ситуации никакой пользы, а наоборот, за свой обман, который также являлся нарушением внутренних правил духовной школы, каждый из них получил по десять ударов палкой и удар плетью от старейшины Юйхэна сверху.
Когда наступила ночь, Мо Жань лежал, растянувшись на кровати. Несмотря на то, что он уже нанес на раны целебную мазь, его спина была исполосована вдоль и поперек так, что даже когда он пытался перевернуться на другой бок или просто пошевелиться, от пронизывающей тело острой боли глаза его тут же наполнялись слезами и он начинал жалобно шмыгать носом.
Обладая весьма миловидной внешностью, скорчившийся и всхлипывающий юноша сейчас напоминал съежившегося на кровати маленького плюшевого котенка, побитого жизнью, но, к сожалению, мысли его были далеки от детской невинности.
Вцепившись в одеяло, он закусил простыню, представляя, что это Чу Ваньнин и все его потомки. «Вот ублюдок! Я буду кусать тебя! Пинать! Изобью до смерти! Разорву на куски!»
Единственным утешением для него было то, что Ши Мэй лично пришел навестить его и принес с собой приготовленные специально для него пельмешки. Под внимательным взглядом этих полных сострадания ласковых глаз слезы Мо Жаня потекли ручьем.
Плевать он хотел, что «настоящие мужчины не плачут» — с теми, кто ему нравится, он любил вести себя как маленький капризный ребенок.
— Так больно? Сможешь подняться? — Ши Мэй сел на краешек кровати и печально вздохнул. — Учитель, он… уж слишком жестоко наказал тебя. Посмотри на свои раны… некоторые все еще кровоточат.
От этих слов, полных искреннего сочувствия и беспокойства о нем, сердце Мо Жаня наполнилось теплом. Он оторвал взгляд от простыни и, подняв мокрые и блестящие от слез глаза, не моргнув глазом, соврал:
— Ши Мэй, ты так заботишься обо мне, что у меня уже ничего не болит.
— Да, конечно, думаешь, я слепой? Как после такого может ничего не болеть? Ты ведь прекрасно знаешь темперамент нашего учителя. Неужели в будущем осмелишься совершить подобную глупость?
При тусклом свете свечи в направленном на него взгляде Ши Мэя он прочитал смесь беспомощности и тревоги за него. Для остро жаждущего любви сердца Мо Вэйюя эти ласковые глаза были подобны смывающим все печали теплым весенним водам.
Душа его вмиг воспарила от счастья, и он послушно ответил:
— Никогда больше. Обещаю.
— Когда это ты клялся, на самом деле собираясь сдержать слово? — пробормотал Ши Мэй, но все же наконец улыбнулся. — Пельмени остывают. Встать сможешь? Если нет, ложись на живот, а я покормлю тебя.
Мо Жань уже начал подниматься, но услышав это предложение, тут же рухнул обратно на постель.
Ши Мэй: — …
Неважно, в прошлой жизни или в этой, самым любимым блюдом Мо Жаня были пельмешки, приготовленные Ши Мэем. Их нежная, как крем, начинка была завернута в тонкое, как дым, тесто, и каждый идеально гладкий, пухлый, мягкий и ароматный пельмешек буквально таял во рту, оставляя после себя незабываемое послевкусие.
Отдельно стоит сказать о бульоне. Сваренный на медленном огне до молочно-белого цвета, посыпанный нарезанным тонкой соломкой светло-желтым яйцом и зеленым луком, сверху политый соусом из обжаренного в масле-чили толченого чеснока, попав в желудок, этот бульон, казалось, может согреть человека на всю жизнь.
Осторожно, ложка за ложкой, Ши Мэй кормил Мо Жаня, приговаривая:
— Сегодня без масла-чили. С твоими жуткими ранами лучше пока воздержаться от острого. Просто пей больше костного бульона.
Мо Жань смотрел на него и не мог наглядеться. Наконец он с улыбкой сказал:
— Острое или пресное, неважно. Что бы ты ни приготовил, все вкусно.
— Вот ведь льстец, — Ши Мэй с улыбкой выловил из супа яйцо-пашот, — держи награду. Всмятку, как ты любишь.
Мо Жань расхохотался. От смеха его волосы растрепались и одна из непослушных прядей на лбу встала торчком, напоминая полураспустившийся цветок:
— Ши Мэй.
— Что?
— Ничего, просто хотел позвать тебя по имени.
— …
Глупая прядка смешно качнулась туда-сюда:
— Ши Мэй.
— Опять решил просто позвать меня по имени? — на этот раз Ши Мэй не смог удержаться от смеха.
— Угу. Даже если просто называю тебя по имени, чувствую себя очень счастливым.
На мгновение Ши Мэй дар речи потерял, а затем нежно коснулся его лба и сказал:
— Дурачок[19], похоже, у тебя жар?
[19] 傻孩子 shǎ háizi ша хайцзы «глупый ребенок» дурачок, глупыш (ласковое обращение).
Фыркнув, Мо Жань громко рассмеялся, перекатился на бок и посмотрел на Ши Мэя сияющим взглядом, в котором сейчас загадочно мерцали все звезды небосклона.
— Как было бы замечательно, если бы я мог каждый день есть пельмешки, приготовленные Ши Мэем.
И эти слова не были ложью.
После смерти Ши Мэя Мо Жаню всегда очень хотелось снова ощутить вкус приготовленных им пельмешек в остром бульоне[20].
[20] 红油龙 hóngyóulóng хунъюлун — «красное масло дракона» или «рука дракона» — пельмени-«ушки» в очень остром бульоне, основой которого является масло-чили.
В то время их отношения с Чу Ваньнином еще не были окончательно разорваны, и, возможно, это было только из чувства вины, но когда Чу Ваньнин увидел Мо Жаня, стоявшего на коленях у гроба Ши Мэя, он тихо пошел на кухню, замесил тесто, тщательно измельчил начинку и слепил несколько аккуратных пельмешков. К сожалению, Мо Жань это увидел до того, как он закончил готовить. Только что потеряв любовь всей своей жизни, он не мог вынести такого издевательства. Поступок Чу Ваньнина тогда показался ему жестокой насмешкой над его чувствами, корявой подделкой, целью которой было уколоть его побольнее.
Ши Мэй умер. И ведь совершенно очевидно, что Чу Ваньнин мог его спасти, но отказался помочь. А теперь вместо Ши Мэя пытался сделать пельмешки и накормить ими Мо Жаня. Неужели он и правда думал, что это его порадует?
Мо Жань ворвался на кухню и опрокинул посуду так, что белоснежные пельмешки рассыпались по всему полу.
Повернувшись к Чу Ваньнину, он взревел как раненый зверь:
— Кем ты себя возомнил? С чего ты решил, что имеешь право пользоваться его вещами и готовить еду, которую готовил он? Ши Мэй умер! Теперь ты доволен?! Или для полного счастья тебе нужно всех своих учеников довести до смерти или свести с ума? Чу Ваньнин! В этом мире никто не сможет приготовить эти пельмени так, как готовил их он. Можешь сколько угодно пытаться быть похожим на него, но ты — не он!
Поэтому сейчас, поедая эту тарелку пельмешков, он был так взволнован и счастлив. Смакуя каждый кусочек, он улыбался, но глаза его стали влажными от стоящих в них слез. На его счастье, свет свечи был слишком тусклым и Ши Мэй не мог ясно видеть выражение его лица.
— Ши Мэй, — позвал Мо Жань.
— А?
— Спасибо тебе.
Ши Мэй на миг замер, а затем ласково улыбнулся
— Разве это не просто тарелка пельменей? К чему все эти церемонии. Если тебе понравилось, я просто буду готовить их почаще, и все.
Мо Жань хотел сказать, что благодарит его не только за эти пельмени.
«Я хочу сказать тебе спасибо за то, что, неважно, в прошлой жизни или в этой, только ты по-настоящему ценишь меня, не обращая внимания на мое происхождение и не задумываясь о том, какие грязные методы я использовал, чтобы выжить на улице первые четырнадцать лет моей жизни.
Также я хочу поблагодарить тебя за то, что если бы после перерождения я вдруг не вспомнил о тебе, то, скорее всего, не удержался бы и убил Жун Цзю. Если бы я совершил такую большую ошибку, то снова пошел бы старой кривой дорожкой.
К счастью, в этой жизни я переродился до того, как ты умер, и теперь должен хорошо позаботиться о тебе. Если с тобой что-то случится и этот хладнокровный демон Чу Ваньнин опять откажется тебе помочь, я обязательно спасу тебя».
Но разве он мог произнести вслух все эти слова?
В итоге, громко прихлебывая, Мо Жань выпил весь бульон, не оставив на дне даже кусочка зеленого лука. Показывая, что не отказался бы от добавки, он демонстративно облизал губы. От довольной улыбки ямочки на его щеках углубились, отчего он стал похож на хорошенького пушистого котенка.
— А можно завтра еще тарелочку?
Ши Мэй не знал, смеяться ему или плакать:
— Не хочешь попробовать чего-нибудь другого? Не надоело?
— Мне не надоест, даже если буду есть пельмешки каждый день. Скорее уж, боюсь, как бы я тебе не надоел.
Ши Мэй с улыбкой покачал головой:
— Не знаю, осталась ли мука. Если нет, боюсь, что завтра я не смогу приготовить для тебя пельмешки. Как насчет яиц в сиропе? Ты же их тоже любишь.
— Ладно-ладно. Что бы ты ни приготовил, все будет вкусно.
В сердце Мо Жаня цвела весна и пели иволги. Он был так счастлив, что от переполняющей его энергии хотелось со всей дури пару раз ударить по одеялу.
«Какой добрый и хороший человек Ши Мэй! Чу Ваньнин, и что с того, что ты отхлестал меня! Зато теперь я лежу на кровати и вон какой красавец окружает меня вниманием и заботой. Ох-хо-хо-ой!»
Стоило ему вспомнить об Учителе, и захлестнувшие его любовь и нежность тут же оказались безнадежно отравлены гневом.
В негодовании Мо Жань снова принялся расковыривать щель в каркасе кровати, мысленно ругаясь на чем свет стоит:
«С хуев ли ты Юйхэн Ночного Неба, Почтенный Бессмертный Бэйдоу? Ебал я тебя и мать твою! Все это чушь собачья! Что ж, Чу Ваньнин, в этой жизни мы с тобой поживем и увидим, кто кого!»
Автору есть что сказать:
Ши Мэй закатывает[21] пельмешки[22].
[21] 包 bāo бао — закатывать (пельмени); подряжаться на (выполнение какой-л. работы); взять на себя полную ответственность.
[22] 抄手 chāoshǒu чаошоу — мелкие пельмешки в супе; засунуть руки друг другу в рукава (например, греясь).
Черный Корм для рыбок (Мо Вэйюй): Чавк-чавк! (ест, аж за ушами пищит).
Учитель закатывает пельмешки.
Черный Корм для рыбок (Мо Вэйюй): Фу-фу-фу! (выбрасывает в окно).
На Пике Сышэн Мо Вэйюй разбазаривает еду и время своего Учителя. Что это: преступление против человечности или попрание этики и морали? Не пропустите сегодня в программе «Час суда».
Настоящая причина:
Учитель плохо готовит. Как его ученик, Мо Жань испытывает вполне резонные опасения относительно пищевой безопасности приготовленных им блюд.
<- Глава 6 ОГЛАВЛЕНИЕ Глава 8 ->
[Визуал к 7 главе] Арты к главам 1-10
Глоссарий «Хаски» в виде таблицы на Google-диске
Комментарии
Отправить комментарий