Глава 25. Этот достопочтенный ненавидит его!
Чу Ваньнин долго молчал. Его лицо было мрачным, но слово «убирайся» застряло в горле, и он неохотно произнес:
— Входи.
— Что? Ваша дверь не заперта?
Мо Жань решил, что после целого дня холодной войны пора бы уже помириться, поэтому решительно толкнул дверь и вошел, делая вид, что ничего не случилось. Сидевший за столом Чу Ваньнин холодно взглянул на него из-под приподнятых век.
Если говорить не кривя душой, Мо Жань действительно был слишком привлекателен и одним своим появлением он буквально осветил всю комнату. По-юношески упругая кожа, казалось, сияла внутренним светом, а от природы чуть приподнятые уголки губ изгибались так, будто он всегда чуть-чуть улыбался.
Чу Ваньнин взял себя в руки и, спрятав глаза за длинными ресницами, поднял руку, чтобы погасить тлеющую ароматическую палочку на столе, после чего равнодушно спросил:
— Для чего ты здесь?
— Я пришел… посмотреть, как ваша рана… — Мо Жань слегка кашлянул, затем его взгляд остановился на плече Чу Ваньнина и он ошеломленно замер. — Уже перевязали?
Чу Ваньнин равнодушно хмыкнул. Мо Жань же просто лишился дара речи. Конечно, он был обижен на учителя и злился на него за причиненную Ши Мэю боль, но когда первые сильные эмоции утихли, в нем проснулась совесть и он вспомнил, как и при каких обстоятельствах тот был ранен в плечо.
В том душном гробу Чу Ваньнин крепко сжал его в объятиях и закрыл собой от когтей Призрачной Госпожи. Этот человек не уклонился и не отпустил его, даже когда все его тело дрожало от боли...
Мо Жань определенно ненавидел Чу Ваньнина. Но, помимо отвращения, по какой-то причине всегда были и другие сложные чувства. Он не получил должного образования в молодости и был грубым человеком, которому были чужды высокие понятия и размышления об эмоциях и чувствах. Даже пытаясь учиться и восполнить этот пробел позже, он все еще испытывал сложности при анализе деликатных вопросов, особенно когда дело касалось эмоций и чувств. Например, когда дело доходило до Чу Ваньнина, Мо Жань мог прочесать голову до лысины, размышляя над природой своих эмоций, но так и не способен был точно сказать, какие именно чувства вызывает у него этот человек.
Он мог распознать только простые эмоции: любовь, неприязнь, ненависть, радость, недовольство. Но стоило смешать несколько из них, и у блистательного и могущественного Наступающего на бессмертных Императора так кружилась голова, что казалось, еще немного — и искры из глаз посыпятся.
«Я не понимаю, это не имеет смысла, что это, спасите меня! О, моя голова…»
Поэтому Мо Жань просто не стал больше думать об этом. Он не хотел тратить душевные силы и энергию ни на кого, кроме Ши Мэя.
Про себя Мо Вэйюй уже записал инцидент с ранением любимого человека на счет Чу Ваньнина и тайно планировал, как только у него появится возможность и силы, поквитаться с ним, вернуть ему все в двукратном размере. Но в то же время Мо Жань испытывал чувство вины и после долгой внутренней борьбы неспокойной совести с эгоистичными желаниями все же нашел в себе силы постучаться в дверь Чу Ваньнина. Он просто не хотел быть у него в долгу.
Но его Учитель оказался еще более черствым и грубым упрямцем, чем он думал.
Мо Жань уставился на груду окровавленных бинтов на столе, темно-красную воду в тазу для умывания и небрежно отброшенный в сторону нож, на лезвии которого все еще оставалась часть окровавленной плоти. К горлу подкатила тошнота.
Как этому человеку удалось справиться с подобным в одиночку? Неужели он в самом деле не моргнув глазом смог срезать собственную омертвевшую плоть вокруг загноившейся раны? Голова Мо Жаня закружилась при одной мысли об этом. Да он вообще человек?!
Он не мог не вспомнить, как совсем недавно промывал рану Ши Мэя и тот со слезами на глазах тихо всхлипывал от боли. Несмотря на сильную ненависть к Чу Ваньнину, он не мог не отдать должное его выносливости.
Старейшина Юйхэн был действительно крутой мужик! Ебать, как впечатляет! И правда, охренительно!
Мо Жань постоял немного, прежде чем нарушил молчание. Он дважды слегка кашлянул, поднялся на цыпочки и неловко пробормотал:
— За то, что до этого случилось в доме семьи Чэнь… простите, Учитель.
Чу Ваньнин ничего не ответил. Мо Жань украдкой взглянул на него:
— Тогда я не должен был кричать на вас.
Чу Ваньнин продолжал игнорировать его, натянув на лицо маску холодного безразличия. Как всегда! И хотя его лицо ничего не выражало, но в глубине души он чувствовал себя обиженным, поэтому продолжал хранить молчание.
Не дождавшись ответа, Мо Жань подошел сам. Только вблизи стало понятно, что, пытаясь перевязать рану, Чу Ваньнин только испортил бинты. Марля была накручена вокруг его шеи и плеча, как будто он пытался связать краба. С другой стороны, стоило ли ожидать правильной перевязки от человека, который даже не умел стирать собственную одежду как следует?
Вздохнув, Мо Жань сказал:
— Учитель, не злитесь.
— В каком месте ты увидел, что я злюсь? — огрызнулся Чу Ваньнин.
Прошло некоторое время.
— Учитель, так не перевязывают...
Еще одно хлесткое:
— Хочешь научить меня?
Мо Жань поднял руку, неосознанно желая поправить бинты на плече. Но когда посмотрел на выражение лица Чу Ваньнина, то заколебался, прикидывая, насколько высока вероятность получить за эту вольность хлесткую пощечину. Рука опустилась, но потом снова поднялась. И это повторилось несколько раз. Чу Ваньнин разозлился и бросил на него косой взгляд:
— Ты что делаешь? Хочешь меня ударить или что?
Он действительно хотел ударить его, но не сейчас.
Мо Жань раздраженно ухмыльнулся и вдруг положил руку на плечо Чу Ваньнина. К черту последствия! На его щеках появились озорные ямочки:
— Учитель, я помогу вам заново сделать перевязку.
Сначала Чу Ваньнин хотел отказаться, но теплые пальцы уже были на его плече и во рту вдруг внезапно пересохло. Бледные губы слегка шевельнулись, но он ничего не сказал и просто позволил Мо Жаню делать все, что он хочет.
Слой за слоем Мо Жань снимал перекрученную марлю, пока не показались пять страшных ран от когтей. При одном взгляде на них он содрогнулся. Раны выглядели намного хуже, чем порез на лице Ши Мэя.
Мо Жань некоторое время смотрел на них, а потом, сам не понимая почему, тихо спросил:
— Больно?
Чу Ваньнин молча опустил длинные ресницы и равнодушно ответил:
— Терпимо.
— Я буду нежен, — уверил его Мо Жань.
Чу Ваньнин и сам не понимал почему, но от этих слов мочки его ушей покраснели. Он снова разозлился на себя, решив, что, должно быть, сходит с ума, раз допускает такие абсурдные мысли... Из-за этого выражение его лица стало еще жестче, а настроение — хуже:
— Делай что хочешь, — сухо ответил он.
В тусклом желтом свете потрескивающей свечи Мо Жань увидел, что кое-где даже не нанесена целебная мазь. Просто чудо какое-то, что с такими навыками врачевания Чу Ваньнин сумел дожить до сегодняшнего дня.
— Учитель.
— Хм?
— Что сегодня произошло в доме семьи Чэнь? Почему вы их избили? — спросил он, накладывая мазь.
Чуть помолчав, Чу Ваньнин все же ответил:
— Просто не смог сдержать гнев.
— Что вас так разозлило? — продолжил расспрашивать Мо Жань.
Чу Ваньнин не хотел сейчас пререкаться с учеником, поэтому кратко пересказал Мо Жаню историю Ло Сяньсянь. Когда он закончил свой рассказ, юноша покачал головой:
— Нельзя же вести себя так глупо. Пусть даже тебя это очень взбесило, не нужно было поддаваться эмоциям. На твоем месте я бы просто выдумал что-нибудь, например, симулировал обряд изгнания злого духа, а затем умыл руки и свалил оттуда[1]. Пусть бы они сами разбирались с последствиями. Только посмотри на себя, устроил такой переполох из-за этих конченых людишек, да еще не смог совладать с ситуацией и случайно ранил Ши Мэя…
[1] 拍拍屁股走人 pāipāi pìgu zǒurén «хлопнул по заднице и ушел» — обр. в знач.: уйти, невзирая на свои обязательства; забить на все и просто уйти.
Мо Жань замолк на середине тирады и с опаской посмотрел на Чу Ваньнина. Сосредоточившись на перевязке, он забылся и невольно начал разговаривать с Чу Ваньнином в дерзком и фамильярном тоне, присущем его трицатидвухлетнему «я» из прошлой жизни.
Чу Ваньнин тоже это заметил. Он холодно смотрел на Мо Жаня, и в его глазах отчетливо можно было прочитать до боли знакомое «я забью тебя до смерти».
— Э…
Мо Жань все еще пытался придумать оправдание, когда Чу Ваньнин бесстрастно сказал:
— Ты думаешь, я хотел ударить Ши Минцзина?
Стоило ему упомянуть Ши Мэя, и остатки разума покинули мозг Мо Жаня, а упрямство и своеволие вышли на передовую, так что даже тон его речи стал дерзким и грубым:
— А разве вы не ударили его?
Чу Ваньнин тоже сожалел о том ударе и был подавлен из-за случившегося, но его лицо осталось невозмутимым и бесстрастным, а язык словно онемел.
Чу Ваньнин был упрям, а Мо Жань — влюблен. Столкнувшись, взгляды этих двоих, казалось, высекали искры из воздуха. Атмосфера, которая только что немного разрядилась, была безнадежно испорчена.
В этой совершенно тупиковой ситуации Мо Жань продолжил гнуть свою линию:
— Ши Мэй ведь не сделал ничего плохого. Учитель, вы могли бы хотя бы извиниться за то, что случайно причинили ему боль?
Глаза Чу Ваньнина угрожающе сузились:
— Ты учить меня вздумал?
— Э… нет... Я просто расстроен. Ши Мэй пострадал без вины, но даже не получил извинений от Учителя.
В неровном свете свечи этот красивый юноша закончил перевязывать раны Чу Ваньнина и завязал аккуратный узел. Со стороны сцена все еще выглядела все так же умиротворяюще и нежно, как и мгновение назад, но настроение обоих полностью поменялось. Особенно у Чу Ваньнина, который чувствовал себя так, словно в его груди разбился целый глиняный кувшин с уксусом, так что теперь с каждой секундой кислый вкус ревности становился все сильнее, разливаясь отравой по телу.
«Извиниться? Но как вообще пишется слово «прости»? Кто бы меня научил?»
— Потребуется по меньшей мере полгода, чтобы порез на его лице окончательно зажил. Когда я помогал ему нанести лекарства, он просил меня не винить вас ни в чем. Учитель, он и правда вас не обвиняет, но вы действительно думаете, что правы?
Говорить такое сейчас было все равно что подлить масла в разгорающийся огонь.
Чу Ваньнин попытался сдержаться, но не смог и в итоге тихо прорычал:
— Убирайся.
— …
А потом, уже совсем не сдерживаясь, рявкнул:
— Вон!
Мо Жаня вышвырнули как собачонку, и захлопнувшаяся у него перед носом дверь чуть не придавила ему пальцы. Шерсть Мо Жаня встала дыбом. Нет, вы только посмотрите на это! В чем проблема этого человека? Разве сложно просто извиниться! Он что, утратит лицо, если скажет «прости»? Даже этот достопочтенный Наступающий на бессмертных Император знает, что должен извиниться, когда виноват. А этот почитаемый Бессмертный Бэйдоу вдруг заводится с полуслова и взрывается, словно бочка с порохом, давая волю своему на редкость вспыльчивому и поганому характеру!
Неудивительно, что, несмотря на красоту его лица, никто не хочет быть с таким, как он! Если ты такой бесчувственный сухарь, то заслужил быть одиноким всю жизнь!
Поскольку Чу Ваньнин отверг его заботу и захлопнул дверь прямо у него перед носом, великий и могучий император мира заклинателей Тасянь-Цзюнь, очевидно, не будет сидеть под его дверью и скулить, словно какая-то дворняга. Конечно, иногда он бывал излишне настойчив и цеплялся, как липкая конфета, которую невозможно отодрать, но тем, за кого он хватался, был Ши Мэй, а не Учитель.
Так что он просто тут же развернулся и ушел, решив составить компанию Ши Мэю.
— Уже вернулся? — когда Мо Жань вошел, красавец Ши Мэй уже отдыхал. Он сел на кровати, и прекрасные длинные черные волосы окутали его тело, будто черное шелковое покрывало. — Как там Учитель?
— Весьма неплохо, и его выдающийся характер также ничуть не изменился.
Ши Мэй: — …
Мо Жань придвинул стул ближе к Ши Мэю и, положив руки на спинку, оседлал его. С ленивой улыбкой на губах какое-то время он любовался Ши Мэем и его длинными и мягкими распущенными волосами.
— Может быть, я должен пойти и проведать его… — сказал Ши Мэй.
— Не делай этого! — Мо Жань закатил глаза. — У него очередной приступ гнева.
— Ты снова его разозлил?
— Разве ему нужен кто-то для этого? Он может злиться сам по себе и без причины. Этот человек, наверное, сделан из дерева, раз загорается от малейшей искры.
Ши Мэй покачал головой, разрываясь между смехом и печалью.
— Отдыхай, — сказал Мо Жань. — Я спущусь на кухню, чтобы приготовить тебе что-нибудь.
— Зачем суетишься? Ты ведь не спал всю ночь, так почему не хочешь прилечь?
— Ха-ха, я полон сил, и сна ни в одном глазу. Но если ты не хочешь, чтобы я уходил, я могу посидеть с тобой, пока ты не заснешь.
Ши Мэй поспешно отмахнулся и мягко сказал:
— Не надо. Я не смогу спать, пока ты здесь и смотришь на меня. Ты тоже должен отдохнуть. Не изводи себя.
Эти слова охладили Мо Жаня, и уголки его улыбающегося рта чуть опустились.
Ши Мэй всегда был добр к нему, но при этом, казалось, сохранял некоторую едва различимую, но ощутимую дистанцию. Он был прямо перед ним, но так же неуловим и недостижим, как отражение луны в зеркале или цветка в воде.
— Ладно, — Мо Жань заставил себя улыбнуться, изо всех сил стараясь выглядеть так, как будто все было в порядке. У него была лучезарная улыбка, благодаря которой он, когда не интриговал и не безобразничал, выглядел очень милым и на редкость очаровательным дурачком. — Позови, если что-нибудь понадобится, я буду в комнате рядом или внизу.
— Да.
Мо Жань поднял руку, желая прикоснуться к волосам Ши Мэя, но сумел сдержаться и вернул ее назад, вместо этого смущенно почесав затылок.
— Тогда я пошел.
Выйдя из комнаты, Мо Жань не удержался и чихнул, после чего неловко шмыгнул носом.
Город Цайде специализировался на производстве ароматических смесей. Благовония всех видов здесь были довольно дешевыми, так что гостиница не скупилась на них. В каждой комнате горело по длинной ароматной палочке, состоящей из трех частей: первая была для защиты от злых духов, вторая — для удаления влаги, а третья — чтобы в комнатах приятно пахло.
От запаха благовоний Мо Жань сразу почувствовал себя неуютно, но Ши Мэю нравился запах сжигаемых благовоний, поэтому он стойко терпел.
Спустившись вниз, Мо Жань с важным видом подошел к трактирщику и, улыбнувшись, сунул ему в руку серебряный слиток. Прищурившись, он с улыбкой сказал ему:
— Хозяин, окажите мне услугу.
Оценив серебряный слиток, трактирщик расплылся в еще более учтивой улыбке:
— Что желает господин бессмертный?
— Я вижу, что здесь завтракает не так уж много людей. Могу ли я одолжить вашу кухню для приготовления еды? Пожалуйста, не обслуживайте пока других постояльцев.
Сколько медяков стоит завтрак? Даже продавая завтраки полмесяца, серебряного слитка не заработаешь. Трактирщик охотно согласился и, щурясь, повел самодовольно улыбающегося Мо Жаня на кухню.
— Господин бессмертный будет готовить сам? Наш повар — мастер своего дела, почему бы не поручить это ему?
— Не нужно, — Мо Жань усмехнулся. — Слышали о Тереме Цзуйюй[2] в Сянтане?
[2] 醉玉楼 zuìyù lóu цзуйюй лоу «хмельной яшмовый терем»; 玉楼 yùlóu «яшмовый терем» — место сбора небожителей, рай блаженных.
— Ах... этот знаменитый дом развлечений, который сгорел больше года назад?
— Да.
Трактирщик выглянул наружу, чтобы убедиться, что его жена занята работой и не подслушивает, прежде чем украдкой усмехнуться:
— Это был самый известный музыкальный театр на реке Сян. В нем выступала прославленная дива, чья слава прогремела на весь мир. Жаль, что он находился так далеко, иначе я бы обязательно нашел время послушать ее исполнение.
Мо Жань рассмеялся:
— Спасибо за комплимент от ее имени.
— От ее имени? — озадаченно переспросил трактирщик. — Неужели вы с ней знакомы?
— Больше, чем просто знаком.
— Ого!.. глядя на вас, и не подумаешь, а? Выходит, вы, совершенствующиеся, тоже можете… э… выступать… хм…
— А кроме известной певицы, вы знаете что-нибудь еще об этом заведении?
— Хм… я слышал, что еда там была также великолепна.
Губы Мо Жаня изогнулись в веселой улыбке, когда он со знанием дела взял в руки кухонный нож:
— Прежде чем встать на путь совершенствования духа, я много лет работал помощником на кухне этого заведения. Как думаете, кто лучше готовит: ваш шеф-повар или я?
Трактирщик был еще более поражен, спотыкаясь на каждом слове:
— Господин бессмертный… в самом деле... в самом деле…
Не в силах подобрать слова, он продолжал бормотать «в самом деле».
Искоса взглянув на него, Мо Жань самодовольно улыбнулся и с ленцой сказал:
— Хорошо, идите уже. Этот достопочтенный шеф-повар приступит к работе.
Трактирщик понятия не имел, что сейчас разговаривает с бывшим повелителем тьмы, и, отбросив стыд, взмолился:
— Я давно слышал о деликатесах из Терема Цзуйюй — может быть, когда добрый господин закончит, этот скромный трактирщик сможет попробовать?
Он подумал, что это небольшая просьба, поэтому Мо Жань определенно согласится. Кто знал, что молодой господин прищурит глаза и зло хмыкнет:
— Попробовать?
— Да!
— Размечтался! — надменно хмыкнув, Мо Жань выбрал редьку и, нарезая ее, пробормотал себе под нос. — Думаешь, что этот достопочтенный будет готовить для кого угодно? Это только для Ши Мэя! Если бы не он, этот достопочтенный даже не зашел бы на кухню…
Получив от ворот поворот, трактирщик какое-то время неловко мялся рядом, потирая руки и неловко улыбаясь, прежде чем тихо ускользнуть.
Уходя, он также мысленно пробурчал:
«Что не так с «этим достопочтенным»? Мальчик так молод, что, вероятно, у него еще даже не сформировалось духовное ядро, но послушайте, что за бред он бормочет: «шимэй то да шимэй се»... Очевидно же, что в их компании точно нет ни одной девушки[3]!»
[3] От переводчика: Ши Мэй звучит как традиционное обращение юноши к девушке из той же духовной школы.
Трактирщик закатил глаза. Должно быть, парень сошел с ума, причем прям конкретно.
Мо Жань возился на кухне целых четыре часа и закончил только к полудню. Он побежал наверх, чтобы разбудить Ши Мэя. Его шаги замедлились, когда он проходил мимо комнаты Чу Ваньнина.
Должен ли он позвать и его?..
Вспомнив о скверном характере Чу Ваньнина, Мо Жань нахмурился. Нет, он приготовил совсем немного и так расстарался совсем не для него!
< Глава 24 ОГЛАВЛЕНИЕ Глава 26 >
Глоссарий «Хаски» в виде таблицы на Google-диске
ну и не надо 😒
ОтветитьУдалить