Вечером границу Чунхуа затянуло туманной снежной завесой. Постепенно землю накрыло чистое белое покрывало. Утром на нем оставили свои следы проезжающие экипажи и проходящие пешеходы. Все эти линии и отпечатки имели разный размер, глубину и цвет.
Уличный торговец Ван Эрмази, продававший оладьи на базаре, выдыхая белый морозный воздух, энергично зазывал покупателей:
— Спешите приобрести! Свежайшая выпечка только из печи!
Он дважды постучал в гонг, висевший над печью, и продолжил:
— В мире ничто не сравнится толщиной[1] с испеченными мною бинцы, кроме лица Гу Мана! Приходите и покупайте, приходите и покупайте!
[1] 饼子 бинцы bǐng zi — лепешка типа оладьи из кукурузной/пшеничной муки/риса/чумизы, может быть фарширована начинкой.
Услышав рекламный слоган, прохожие про себя посмеивались.
Этот киоск с бинцы работал не менее десяти лет. Когда он только открылся, этот торговец пел совсем другую песню. В то время он кричал:
— Не проходите мимо! Посмотрите скорее сюда! Вот она — любимая выпечка генерала Гу! Ешьте мои бинцы, и ваш взлет будет таким же стремительным, как у нашего генерала Гу!
В туманном снежном крошеве медленно продвигалась группа кавалеристов во главе с молодым человеком лет семнадцати-восемнадцати. Слишком миловидное лицо было скрыто за богатым шерстяным воротником, на голове красовалась великолепная норковая шапка. Юноша выглядел слишком изнеженным и томным для военной службы.
Имя этого молодого человека — Юэ Чэньцин[2], он занимал должность заместителя командующего приграничным гарнизоном.
[2] 岳辰晴 Yuè Chénqíng Юэ Чэньцин — Горная вершина Солнечным Утром.
У этого юноши было два качества, которые обычно выбивали людей из колеи. Во-первых, он ничего не принимал близко к сердцу. Как говорят в народе: «Пусть другие злятся, а я не буду. Если я заболею, никто не заменит меня». Злиться на кого-то было слишком больно и мучительно. Поэтому Юэ Чэньцин никогда по-настоящему не раздражался и по праву считался самым добродушным человеком среди молодых аристократов своей страны.
Второй его способностью было устроиться с максимальным комфортом в любом месте и ситуации.
Поэтому он сидел, когда не должен был стоять, и ложился, когда не должен был сидеть. Любимая поговорка Юэ Чэньцина была: «Живи одним днем, выпей сегодня все, что можешь, ведь завтра может не быть даже хлеба». Он жил по принципу: «Все хорошее, что есть у тебя сегодня, может не пережить эту ночь, поэтому не отказывай себе ни в чем. Ешь и пей все, что доступно, спи с женщинами, а не разговаривай с ними».
Что же касается его отношения к военной службе… сначала развлечения, а потом долг.
На уличном рынке у ворот Бэйгуань к северу от границы продавались в основном шкуры животных, травы, духовные камни, рабы и тому подобное. Хотя здесь сложно было найти что-то интересное, с наступлением заморозков для военных это был единственный способ скрасить время.
— Я хочу эту семихвостую виверру!
— Купи для моей тетушки хвостовые перья этой птицы.
— Перекати-поле, которые они продают, выглядят хорошо. Можно взять их для переработки. Купите мне десять корзин.
Он шел по рынку, делая большие и маленькие покупки, и раздавал распоряжения следующим за ним воинам гарнизона. Конечно, тех смущало такое отношение, но никто бы не осмелился пожаловаться генералу.
Прогуливаясь, Юэ Чэньцин почувствовал голод и оглянулся в поисках еды. Издалека донесся речитатив Ван Эрмази. Звук гонга и зычный голос пробились сквозь завывающий ветер и снег:
— Покупайте мои бинцы! Такие же толстые, как лицо Гу Мана! Подойдите и проверьте сами!
Уголок рта Юэ Чэньцина нервно дернулся, когда он услышал подобный продажный слоган. Юноша подумал: «О, нет, этот парень на самом деле использует имя Гу Мана, чтобы продавать свою выпечку! Это вообще нормально? Он точно навлечет на себя беду!»
Ему захотелось подойти и отругать наглого торговца, но тут по его обонянию ударил одуряющий аромат свежеиспеченных лепешек. Юэ Чэньцин проглотил слюну вместе с ругательствами.
Его праведный гнев вылился в:
— Дайте мне одну.
— Вот, добрый господин! — торговец достал из очага подгоревшую желтую оладью, положил ее в пакет из промасленной бумаги и протянул гостю, стоявшему перед ним. — Возьмите и хорошенько подкрепитесь. Эту бинцы нужно съесть, пока она горячая!
Юэ Чэньцин взял ароматную оладью и надкусил ее с хрустящим звуком. Из золотой поджаренной оладушки выступило горячее масло. Слой за слоем вкус пшеничных отрубей, фарша и перца раскрылся на его языке. Рот наполнился слюной, и он проглотил ее с аппетитным кусочком.
— Восхитительно, — удовлетворенно выдохнул он.
— Еще бы! Мои двойные кунжутные лепешки лучшие в мире, — гордо похвастался Ван Эрмази. — Даже этот красавчик Гу Ман, когда вернулся в город с победой, съел пять или шесть штук в моем ларьке!
Похваставшись, он не забыл добавить:
— Однако я должен был еще тогда понять, что тот, кто носит фамилию Гу[3], в конечном итоге станет предателем и псом на службе у мятежников. Этот старик должен был еще тогда подмешать яд в тесто для моих оладьев, чтобы спасти людей от его злодеяний.
[3] Одно из значений фамилии Гу 顾 Gù — «в другую сторону», «наоборот» — можно трактовать как «перевертыш».
Юэ Чэньцин прожевал оладью и сказал:
— Не стоит так неосторожно бросаться словами. И вашему заведению нужно как можно скорее изменить слоган.
Глаза Ван Эрмази расширились:
— Уважаемый офицер, но почему же?
— Какие бы ни были причины у этого офицера говорить так, для вас было бы лучше послушаться его совета. — Юэ Чэньцин откусил большой кусок от своей оладьи и продолжил с набитым ртом: — В ближайшее время мы не собираемся развязывать войну со страной Ляо. Боюсь, армия будет дислоцироваться на этих рубежах еще от трех до пяти лет. Если продолжите в том же духе, имя Гу Мана будет постоянно на слуху... — Его улыбка стала зловещей, когда он закончил, чуть понизив голос: — Хей-хей, поостерегитесь тыкать иголкой в больное место сильных мира сего.
Хотя Юэ Чэньцин не назвал имя этого «сильного», но было совершенно ясно, что он имеет в виду маршала Мо Си.
Мо Си, носивший пожалованный ему прежним государем титул князя Сихэ[4], был выходцем из уважаемой семьи Мо, одним из четверки Великих Генералов Мо, включающей, помимо самого Мо Си, его отца и дедов по материнской и отцовской линии. Учитывая такую сокрушительную родословную, никого не удивлял тот факт, что Мо Си обладал потрясающим талантом в части духовной силы. Практикуя духовное развитие под руководством самых строгих старейшин в стране, на текущий момент он считался лучшим генералом Чунхуа.
[4] Сихэ — богиня, родившая 10 солнц и ведавшая упряжкой драконов в огненной колеснице.
А ведь ему было всего двадцать восемь лет.
Благодаря воспитанию своего клана, Мо Си имел холодный, остро заточенный, как лезвие клинка, темперамент и всегда держал свое слово. Отец Мо Си неоднократно предупреждал его: «Нежные объятия хоронят героев — без крайней необходимости не касайся женщин и всецело посвяти себя ратному делу». Поэтому Мо Си всегда сохранял разум чистым, держал в узде порочные желания и считался чрезвычайно добродетельным человеком. Можно было бы сказать, что за двадцать восемь лет своей жизни он не допустил ни одной серьезной ошибки.
Если бы не Гу Ман.
Их общее прошлое было как черные чернила на бумаге, как грязь на снегу, как капля девственной крови на белой простыне постели благородного господина.
Гу Ман был тем самым несмываемым пятном на его жизни.
Наступила ночь.
За пределами пограничной крепости чистый тонкий голос разорвал черную песчаную бурю, он свободно поплыл по пустыне, постепенно рассеиваясь на ветру, как душа покойника.
— ...Молодые листья яшмового чая с дождем наполнили озеро. Золоченую дверь в мой терем осветило солнце. Все влюбленные пьют вино и поют любовные песни. Посмотри, даже бессердечные муравьи имеют чувства...[5]
[5] Отсылка к пьесе «Сон Нанькэ» поэта Тан Сяньцзу (о путешествии в страну муравьев), смысл которой в том, что даже муравьи имеют эмоции, люди же зачастую заблуждаются, не слушая свое сердце.
Охранники военного лагеря вертели головами, напоминая пару перепелов. Увидев вдалеке высокую черную фигуру, они невольно изменились в лице и поспешно открыли ворота лагеря, бормоча:
— Плохо дело! Плохо дело!
— Что в этом такого? — Юэ Чэньцин чуть приподнял голову и с удовольствием зевнул.
— Ох! Заместитель маршала, вам бы лучше прекратить слушать эту оперу, быстрее подняться на ноги и пойти в дозор.
— К чему так спешить? — пробормотал разомлевший Юэ Чэньцин. — Я могу пойти в дозор и после того, как она допоет.
Юэ Чэньцин обратился к певице:
— Не стой просто так, продолжай петь.
Тонкий и нежный, как нить шелка, голос, словно дым, поднялся к небесам:
— В сезон дождей вода уносит землю. Пестрые облака, подобно цветам на ветру, проносятся перед глазами. Наша тайная клятва стала безжалостным испытанием. Спроси, когда восточный ветер развеет этот сон, тогда я проснусь?
— Ох, заместитель командующего, не могли бы вы сказать, чтобы она скорее заканчивала петь, — поторопил его охранник. — Это может плохо кончиться.
— Жизнь коротка, наслаждайся ею каждый миг, — Юэ Чэньцин с довольным видом отгрыз заусенец, — иначе каждый день будет невыносимо безвкусным.
— Но если князь Сихэ поймает вас за этим, опять будет очень зол...
— Сихэ здесь нет, так чего ты дергаешься? — улыбнулся Юэ Чэньцин и продолжил: — К тому же наш пресветлый князь каждый день проводит в унылой серости, никогда не ищет телесных удовольствий и не умеет веселиться. В его-то цветущие годы он не знает, что такое чувство юмора, и злится, услышав пошлую шутку. Я просто хочу сделать его счастливым и готов предпринимать попытки расшевелить его снова и снова.
— Заместитель командующего... — его охранник выглядел так, будто вот-вот расплачется от бессилия, — пожалуйста, говорите немного тише…
— А? Зачем?
— Потому... потому что… — охранник, выглянувший за полог палатки, начал заикаться, — п-п-потому ч-что...
Юэ Чэньцин перекатился на стуле и, схватив отделанную серебристым мехом мантию князя Сихэ, натянул ее на голову. Рассмеявшись, он спросил:
— Ты так боишься князя Сихэ? Стоило упомянуть его, как начал заикаться.
— ...
— Ох, но этот Сихэ просто невыносим! — продолжил Юэ Чэньцин. — Допустим, он практикует воздержание от секса, но зачем заставлять всю армию страдать вместе с ним? Посмотри на наш лагерь: здесь даже сучек нет!
Это было истинной правдой. В армии Чунхуа самая строгая дисциплина была в подразделениях, которыми командовал князь Сихэ.
Хотя стоимость еды и питья для его подчиненных была очень доступной, но, как сказал Юэ Чэньцин, князь Сихэ не имел пристрастия к плотским удовольствиям. Несмотря на собственную невероятную красоту, этот сухарь не только совершенно не ценил прелести женского пола, но и другим не позволял искать удовольствий с легкодоступными девицами.
Юэ Чэньцин находил подобную агрессивную добродетельность довольно забавной. Он подавил улыбку и преувеличенно печально вздохнул:
— Он хорош во всем, но это его гипертрофированное стремление все контролировать. Видишь ли, наш маршал так маниакально чистоплотен, что к нему даже страшно подступиться, а сам он совершенно лишен сексуальных желаний. Такая бесцельная трата прекрасных природных данных.
Его телохранитель поспешно сказал:
— Молодой господин Юэ, вам бы лучше замолчать...
Но вместо того, чтобы остановиться, Юэ Чэньцин распалялся все больше и больше:
— Посмотри на себя, ты же тоже уже дымишься от постоянного воздержания. Ха-ха, но пока его здесь нет, я помогу тебе сбросить напряжение. Я разрешаю всем моим братьям по оружию выбрать себе девочек по вкусу. Сегодня мы снимем внешний дозор и устроим конкурс красоты. Я собираюсь лично наградить самую красивую девицу в соседней деревне…
— И чем же ты собрался ее наградить? — неожиданно прервал его резкий и низкий мужской голос. Полог палатки приподнялся, и вошел высокий мужчина, облаченный в броню, похожую на покрытую инеем тьму.
Его отличала идеальная осанка, широкие плечи и тонкая талия, длинные ноги были обуты в черные кожаные сапоги. Мужчина производил незабываемое первое впечатление: отточенные и невероятно красивые черты лица были как будто отлиты из металла, идеальный образ завершал морозно-острый несгибаемый взгляд.
Это был не кто иной, как Мо Си — тот самый человек, над которым насмехался Юэ Чэньцин.
Но почему он так внезапно вернулся?!
Юэ Чэньцин был ошарашен. Когда к нему возвратилась способность здраво мыслить, он задрожал и спрятал лицо в мех.
— Генерал Мо… — простонал Юэ, изо всех сил стараясь выглядеть жалким. — Если вы решили вернуться пораньше, то почему не предупредили нас? — Вжух. — Ой!
Мо Си почувствовал такое отвращение, что мгновенно призвал свой духовный меч и полоснул им по щеке Юэ Чэньцина.
Почти обезглавленный юноша вскочил на ноги и в ужасе схватился за щеку:
— Князь Сихэ, почему вы ударили меня?!
— Смеешь задавать мне вопросы! Сначала ты ответь на мои! Говори, откуда в моем лагере эта женщина?
Мо Си бросил быстрый, оценивающий взгляд на оперную певицу, которая испуганно затихла, и повернулся, чтобы посмотреть на Юэ Чэньцина:
— Ты привел?
Юэ Чэньцин хотел пробормотать несколько слов в оправдание, но встретился с разъяренным взглядом Мо Си и…
— Это не то, что вы думаете! — завопил он. — Я просто слушал песню. Это знаменитая песня страны Чун. Сиятельный князь, хотите послушать отрывок?
Лицо Мо Си стало еще более холодным и суровым. Он раздраженно бросил:
— Пошлятина. Выбросить вон!
К счастью, он не отдал приказ кого-нибудь обезглавить.
Юэ Чэньцин обнял его колени и, уткнувшись в бедро командующего, захныкал:
— Вы такой холодный и бессердечный. Я скажу отцу, что вы плохо ко мне относитесь.
Мо Си посмотрел на него сверху вниз и брезгливо бросил:
— Тоже убирайся.
Юэ Чэньцин: — ...
Когда ему все-таки удалось выгнать взашей Юэ Чэньцина, Мо Си отослал охрану, тяжело опустился на стул и наконец избавился от своей черной драконьей брони. Прижав тонкие белые пальцы к бровям, Мо Си медленно закрыл глаза. В свете свечи его лицо выглядело болезненно бледным. Усталое выражение его глаз резко контрастировало с их обычным непроницаемым выражением.
Он выглядел очень измученным.
Не так давно Мо Си получил секретное послание от государя Чунхуа, написанное его собственной рукой. Получив письмо, Мо Си перечитал его три раза, не в силах поверить в правдивость написанного.
Гу Ман возвращается в Чунхуа.
Письмо в данный момент лежало у него в кармане. С тяжелым сердцем и пылающим лицом он размышлял о том, почему Гу Ман возвращается. Эта новость была как заноза, которая, вонзившись в его грудь, теперь постоянно болезненно зудела.
Мо Си нахмурился и попытался взять себя в руки. Но в итоге злой огонь вырвался наружу. Он вдруг открыл глаза, черные сапоги с треском опустились на подставку перед ним. Бах!
— Ох, генерал Мо! — охранники в панике ворвались в палатку. — Успокойтесь! Господин Юэ еще так молод. Он любит дурачиться, но это потому, что он еще не вырос. Если кто и виноват, то это мы, его подчиненные, которые не смогли отговорить его от прослушивания оперы. Накажите нас, но не причиняйте вред своему телу...
Мо Си повернулся к ним. В темноте казалось, что в его глазах полыхнули молнии:
— Пошли вон!
— ...
— И не смейте без моего разрешения входить сюда!
— Э… да…
Полог палатки опустился. Теперь внутри и снаружи стояла такая ужасная тишина, что слышен был шум северного ветра, тихий шорох падающего снега, голоса солдат вдалеке, скрип сапог по снегу и отдаленный топот лагерных лошадей.
Мо Си опустил голову и уставился на ягоды шелковицы, рассыпанные по земле. Они напомнили ему головы, которые Гу Ман оставлял на всем протяжении своего победоносного пути.
Удивительно, как мог человек, совершивший так много ужасных и злых поступков, предавший свою страну, сослуживцев и друзей, имея такое печально известное кровавое прошлое, с таким большим количеством людей, хранящих в сердцах глубокую ненависть к нему, иметь наглость вернуться.
Кем надо быть, чтобы после всего этого желать вернуться?
Мо Си потребовалось какое-то время, чтобы успокоиться. Затем он снова изучил письмо, которое за сегодня прочитал бессчетное количество раз.
Почерк государя был аккуратным и красивым:
«Страна Ляо намерена заключить перемирие с Нашим государством. В подтверждение искренности своих намерений они конвоируют Гу Мана в столицу.
Уроженец Чунхуа Гу Ман когда-то пользовался Нашим полным доверием, но потом он отказался от своей верности, ради своих эгоистичных побуждений переметнулся к врагу и предал свою страну. Последние пять лет этот человек грабил города своей родины, разорял мирные долины, убивал братьев по оружию, предав забвению всех, кто когда-то любил его. Его грехи невозможно простить.
Через десять дней Гу Ман вернется в столицу. Многие старые друзья только делают вид, что ненавидят его. Поэтому Нами собран консилиум из высокопоставленных чиновников и военных, чтобы решить его судьбу. Хотя Князь Сихэ находится далеко на границе, он Наш самый доверенный советник. Твой Государь искренне просит тебя принять участие в голосовании по данному вопросу и не искать причин избегать решения этого вопроса.
Пожалуйста, береги себя, мой драгоценный маршал».
Мо Си долго смотрел на письмо. Смешок сорвался с его губ. Горечь, излившаяся из сердца, исказила его красивые черты в уродливую гримасу.
Этот человек совершил предательство! Какая может быть причина оставить ему жизнь?
Четвертуйте его! Линчуйте и сварите в кипятке! Разорвите его лошадьми на куски!
Этот мерзавец заслуживает смерти!
Глубокая ненависть переполняла его.
Просто убейте его!
Но когда Мо Си поднял перо и написал половину слова «убить», его рука дрогнула и чернила пролились на шелк.
Внезапно в палатку ворвался едва различимый музыкальный аккорд. Кто знает, какой тоскующий по дому солдат решил наиграть песню своей родины. Полная печали разлуки мелодия разлетелась по всему лагерю и оборвалась.
Черные глаза Мо Си вспыхнули странным светом. В конце концов он с проклятием отбросил перо, скомкал шелк письма-ответа, а потом взял секретное письмо и, призвав свою духовную силу, сжег его дотла.
Пепел затрепетал на ветру. Князь Сихэ подул на него, и пепел превратился в бабочку, которая теперь могла пролететь тысячи миль.
«Гу Ман когда-то был близок этому подчиненному. Измена — непростительное преступление. Что касается судебного процесса: во избежание подозрений я не должен участвовать в нем…»
Подумав, он добавил:
«Страж северной границы Мо Си просит государя о милости».
После этого бабочка улетела.
Он посмотрел на то место, где только что была бабочка, и подумал, что это даже хорошо, что эта их запутанная связь, которая длилась более десяти лет, наконец-то закончится. Гу Ман убил так много людей и ранил так много сердец. Теперь, когда охота закончилась, собаку зажарят вместе с кроликами. Враг использовал Гу Мана в войне, а теперь решил использовать для получения лучших условий при заключении мира. Странно только, что гражданские и военные чиновники столицы не спешат отомстить.
Его служба на границе продлится еще два года. Кажется, он не сможет увидеть смертную казнь Гу Мана.
Он медленно закрыл глаза, его лицо не отражало никаких эмоций, но ногти до крови впились в ладонь.
Все кончено.
У старых друзей разные пути, и они не могут вернуться назад во времени.
Даже если бы они встретились вновь... Мир остался прежним, но люди изменились.
Все происходит так, как должно происходить. Но что это за чувство? Вряд ли кто-то третий смог бы понять... что до сих пор связывало их двоих.
Мо Си в полном одиночестве сидел в армейской палатке посреди заснеженной пустыни. Его лицо в призрачном свете свечи стало еще более бледным и изможденным.
В конце концов, это он не смог удержать Гу Мана от ухода на преступный путь.
«Соперники, непримиримые противники, враги...»
В будущих учебниках истории именно так напишут об их отношениях.
Кто, кроме богов, теперь узнает их грязный, но такой упоительный секрет? Кто узнает, как эти два равных по силе и уму противника разрывали друг на друге одежду...
И падали в одну постель.
Да.
Много лет назад воздержанный и дисциплинированный князь Сихэ толкнул Гу Мана на кровать и взял его, как вражескую крепость. Холодный и добродетельный Мо Си полностью потерял контроль над собой. Вся его выдержка стекла потом по груди и исчезла как дым, когда он провалился в жар тела Гу Мана. Этот человек для него стал неизлечимой дурной болезнью, которой он заразился с того самого первого раза.
Неужели власть так развратила его Гу Мана? Его Гу Мана, у которого были жаждущие поцелуев мягкие и нежные губы. Его Гу Мана, чьи глаза в моменты сильных чувств проливали сладкие слезы, которые Мо Си так любил слизывать с горящих щек. Его Гу Мана, чье крепкое тело как будто просило взять его и заклеймить множеством синих и пурпурных печатей страсти.
Да, они были противниками. Их ненависть со временем лишь росла, и только смерть могла разрубить этот узел.
Но когда-то, до того, как их пути так внезапно разошлись...
Эти двое молодых людей были слишком страстно увлечены друг другом.
Их любовь и желания переплелись вдоль и поперек. Разрыв не мог не стать незаживающей раной.
Автор: Жоубао Бучи Жоу. Перевод: Feniks_Zadira 18+
< Глава 1 Оглавление Глава 3 >
Глава 2. Пятно ༄༄༄༄
Глоссарий "Остатки грязи» на Google-диске
Комментарии
Отправить комментарий